Гвардии «Катюша» - Бороданков А. П. - Страница 71

71

Но как доставить? Этот дом, тоже угловой, второй стороной выходил на поперечную улицу, фашисты и ее простреливали. Со снарядом весом в 100 кг даже вдвоем улицу не перебежать — десять раз изрешетят.

Тогда мы решили таскать снаряды через улицу веревками, просто волочить по мостовой.

Я с лейтенантом Анатолием Юдиным и с двумя расчетами солдат перебежал через улицу в пустой дом. И начали перетаскивать на веревках снаряды. Солдат А. М. Машуков на той стороне улицы, а мы тут осторожно тянули. Немцы, конечно, постреливали, но лениво: видимо, они думали, что после снарядов мы покатим пушку, а уж ее бы они не пропустили. Работа оказалась долгой и тяжелой. Снаряды цеплялись за неровности мостовой, закатывались в выемки, перекручивали веревки… Перетянули все-таки…

Но перетащить снаряды было еще полдела. Вторая задача — установить их незаметно в окнах второго и третьего этажей — оказалась посложней. Заметь эти приготовления эсэсовцы, открыли бы огонь, и затея бы провалилась. Мы закладывали окна шкафами, столами, матрасами — всем, что только было в брошенных квартирах. Замаскировав окно, осторожно укладывали снаряд, наводили его на подвалы противоположного дома и подсоединяли проводку.

И вдруг 29 апреля фашисты замахали белым флагом. Мы удивились — ведь только что пытались нас окружить. Из их криков поняли, что они требуют на середину улицы парламентера. Подумал я, подумал и послал нашим представителем пиротехника старшего лейтенанта Сергея Николаевича Захарова. Мы не сомневались, что фашисты решили сдаться. Кто-то даже начал сетовать, что вот, мол, зря корячились с этими стокилограммовыми чушками.

Захаров медленным шагом дошел до середины. На всякий случай шесть наших автоматчиков залегли и глаз с него не спускают — эсэсовцы все-таки. Навстречу ему вышел фашистский полковник (как потом рассказывал Захаров, молодой рыжий немец).

— Предлагай немедленно сдаться, — сказал полковник и уставился на пиротехника холодным, ничего не выражающим взглядом.

— Сдаетесь? — переспросил Захаров.

— Найн, найн! Ви сдаетесь.

Захаров поначалу даже онемел — такой наглости он не ожидал.

Видимо, фашисты решили, что мы обессилели, поскольку последние дни не атаковали. Иначе этого нахальства не объяснишь. Не думаю, чтобы они пытались тянуть время: ждать-то им было нечего и неоткуда.

Захаров отбросил всякую дипломатию и рассмеялся:

— Ты одурел, что ли, фриц? Мы ж Берлин берем!

— Иван, сдавайсь! Твоя скоро капут.

Захаров махнул рукой, повернулся и пошел обратно — время на несерьезные разговоры старший лейтенант тратить не хотел.

Ночью мы поднажали, потому что наглость эсэсовцев нас сильно разозлила. Мы перетащили через улицу и установили в окнах около ста снарядов.

К двум часам ночи с 30 апреля на 1 мая 1945 года у нас все было готово: электропроводка подведена ко всем снарядам и подключены аккумуляторы. Я отдал приказ всем, кроме Захарова, покинуть дом, потому что реактивные струи все сожгут. Мы с Захаровым тоже вышли и вывели проводку наружу.

Ровно в 2 часа ночи я дал команду произвести залп. Захаров включил аккумулятор, замкнув электрическую цепь одновременно на всех снарядах…

Сначала загудел и полыхнул пламенем наш дом. И тут же грохнуло в мрачном здании с эсэсовцами на Мартинштрассе, будто оно раскололось на мелкие куски. Из его подвалов повалил дым, стены потрескались, и вылетели все окна. Залп был точен — все снаряды попали в подвалы, где сидели враги.

Тут же пехота пошла в атаку. Наш стоснарядный залп оказался настолько сильным, что из здания не раздалось ни одного ответного выстрела. Пехотинцы вошли туда без потерь. Уже через десять минут наши солдаты выводили пленных, примерно человек двести.

— Вон тот полковник, — сказал Захаров, показывая мне на высокого немца. — Ну как?

— Берлин капут, — вяло сказал фашист, глянув на нас тусклыми глазами. От былой спеси не осталось и следа.

Вся операция по захвату дома заняла менее часа. Дальше в этом направлении до самого рейхстага никаких серьезных препятствий пехота и танки не встретили.

В 10 часов утра мы уже стояли у рейхстага. Наша 6-я Краснознаменная гвардейская тяжелая ракетно-минометная Ленинградская, Берлинская, орденов Кутузова и Богдана Хмельницкого бригада войну закончила. Без всяких преувеличений, мы на самом деле прошли от Нарвских ворот до Бранденбургских. Радость нашу мне сейчас и не передать. Выражали ее кто как мог: плакали, целовались, палили в воздух…

А потом мы стояли с ребятами у рейхстага и пели нашу песню — ту, которую сочинили еще под Ленинградом:

Наш залп под Дубровкой — начало пути. За Выборгом залп — середина. Последним же залпом должны мы смести Фашистский порядок Берлина.

Мы свое обещание выполнили.

Л. В. Дубровицкая,

гвардии старший лейтенант запаса

НУЖНА БЫЛА ОДНА ПОБЕДА…

Я перебегала улицу «смерти». Конечно, на самом деле называлась она как-то по-другому. Но, во-первых, настоящего ее названия никто не знал. В центре Берлина тогда, в мае 1945 года, не только табличек на домах — самих домов часто не было, одни руины. Во-вторых, новое название этой улице наши солдаты дали не зря.

Улица была совсем небольшой. По обе ее стороны зияли черными провалами несколько разрушенных зданий, вдали виднелся рейхстаг. Его колоннада хорошо просматривалась с того места, которое после трудных боев за Берлин заняла наша группа. Заняла и остановилась. Ни одного шага из развалин сделать было нельзя. Гитлеровцы контролировали буквально каждый сантиметр дороги. Фашистские снайперы хорошо пристрелялись, и любое движение в этом районе вызывало бешеный огонь. Противник укрепился в угловых домах на перекрестке справа и напротив нас. Я участвовала во многих сражениях, но такого ожесточенного, бессмысленного и отчаянного сопротивления не встречала еще нигде.

Группа, которой я командовала, была частью 4-го отдельного гвардейского минометного дивизиона. Товарищи мои, офицеры, с которыми мы вместе сражались с 1943 года, возглавляли такие же группы в других частях города. И я, впервые приняв командование в такой ответственной операции, жалела, что их нет рядом. Опыт друзей мог бы помочь.

Для нас, минометчиков, ситуация оказалась сложной во всех отношениях. Нужно было поддержать огнем знаменитых «катюш» наступление пехотинцев. Попытаться установить рамы под снаряды даже и думать было нечего — не хватало места, чтобы их разместить. Кроме того, выпускать снаряды по обычной траектории тоже не удавалось. Пехотинцы просили подавить огневые точки, расположенные в подвалах. В таком случае траектория снарядов должна проходить в нескольких сантиметрах от земли. Это ослабляло их действие, но другого выхода просто не нашлось.

Оценив обстановку, я увидела, что работать придется вручную. Во время боя надо запаливать шнур от каждого «головастика» — так мы между собой называли снаряды — отдельно. Причем особая точность требовалась и при определении направления их полета — ведь кругом были свои, часто занимая только разные этажи в одном здании с противником.

…Бой начался неожиданно. Густая кирпичная пыль плотной завесой повисла в воздухе. Грохот минометов и ответный вой немецких «фаустов» заглушали слова команды. Но в штурмовой группе подобрались опытные бойцы. Мы устанавливали снаряды, тянули от них шнуры (где уж тут соблюдать определенные техникой безопасности положенные 10 метров!), запаливали их самыми обычными спичками. Ракеты крушили стены старинных домов, на мгновение принося удовлетворение от точности попадания, которое тут же забывалось в ожесточении боя.

Во время короткой передышки ко мне подошел командир батальона пехотинцев. Лицо обветренное, усталое. Чуть раньше, когда моя группа поступила к нему в распоряжение, мы успели познакомиться. И я улыбнулась про себя, вспомнив, с каким изумлением и разочарованием встретил он командира долгожданного подразделения «катюш» — женщину! А теперь убедился, что штурмовая группа ракетчиков работает как надо, и пришел с просьбой поддержать огнем.