В тени Большого камня (Роман) - Маркиш Давид Перецович - Страница 35

Собаки, не сбавляя хода, домчались до стада, развернули его и погнали. Втроем насели они на скачущее последним животное — крупного самца с тяжелыми кривыми рогами. Самец скакал неровно, оглядывался на ходу и норовил поддеть преследователей рогами. Это еще больше разъяряло собак, отрывистый, гулкий их лай перешел в низкий хрип. Собаки отвлекали козла, набрасывались на него с разных сторон — и вот он уже отстал от стада, скачет один гигантскими прыжками, стараясь укрыться на крутизне. Ничего у него не получается — собаки обошли его с боков, загнали в узкую расщелину. Здесь козел чувствует себя в безопасности — зад его и спина защищены камнями, а спереди ему опасаться нечего: одна из собак уже испытала на себе крепость его рогов и теперь скулит, валяясь в стороне. Козел нагнул голову, выставив вперед рога, и поглядывает на остервенелых собак с презрением. Что они против его оружия?! Глупый козел.

Кадам давно уже потерял собак из виду. Задыхаясь, он бегом поднялся по круче и прислушался. Вначале ему слышны были только удары его сердца. Сердце грохотало, и тело Кадама сотрясалось от этого грохота. Отдышавшись, он повел головой вправо, влево — туда, где чудился ему собачий лай. Лая, однако, не было слышно, и Кадам убедился в этом с разочарованием. Потом он снова пошел вперед, стараясь ступать по камням как можно тише, чтобы не пропустить лая.

Наконец, он услышал. Лай донесся справа, из узкой и крутой щели. Лесть по камням напрямик было трудно, но Кадам спешил. Несколько раз он срывался, падал, потом сходу перебежал ручей и снова полез в гору.

В тупике щели собаки держали киика. Они охрипли от лая, совсем озверели. Одна бросилась к Кадаму, к ноге его — вцепиться. Кадам, не глядя, отшвырнул ее и потянул винтовку из-за плеча. Что тут целиться — расстояние пять шагов!

Глупый какой козел.

Тяжело колоть арчевое полено на щепу, очень трудно: топор либо отскакивает со звоном, как от камня, либо застревает между искривленными и скрученными в жгут пластами дерева. Зато жар дает арча, как никакое другое дерево; только саксаул может с ним сравниться.

Справившись с арчевым поленом, Айша раздувала самовар возле отцовской кибитки. Гульмамад, Лейла и подросток Джура, устроившись кто как у глинобитной стены, терпеливо поджидали чаю с лепешками и остатков вчерашней шурпы. Время от времени они поглядывали на пустой перевал, то ли ожидая кого-то, то ли провожая.

— Уехали… — в который уже раз сказал Гульмамад и покачал головой. — Айша, чай будет сегодня?

— Как он хотел построить новый дом! — запричитала Лейла. — Первый год только об этом и говорил: ребенок да дом, дом да ребенок… Вот тебе и дом.

— Хотел, хотел! — воскликнул Гульмамад сердито. — Что он — умер, что ли? Построит еще дом, и сын будет у него. Ты, что, всех детей на свете перерожала, что ли? Молчи! Всю жизнь таскалась с брюхом — а где они, мои дети? Вон, Джура один остался, да Айша!

— А Абдраим, а Муса! — возмутилась Лейла. — А Зара! Чтоб ты подавился собственными словами! Все, все ушли от тебя, все сбежали, куда глаза глядят! И Айша уйдет, и Джура…

— Джура не уйдет, — возразил Гульмамад и погладил сына по круглой голове. — Он еще маленький.

— Вон они! — радостно крикнул Джура, вертя головой под отцовской ладонью. — Вон они едут! — он был явно горд тем, что разглядел на гребне перевала две движущиеся человеческие точки — Ису и Гульнару. Отсюда, снизу, нельзя было определить, в каком направлении они движутся — в Алтын ли Киик, в Кзыл-Су или в иную сторону пути.

— Такой хороший человек, такой добрый, — продолжала причитать Лейла. — Сын такого отца… Кому везет в этой жизни!

— Языком не мели! — окончательно рассердился Гульмамад. — Джура, неси кизяк! Что, перевала не видал? Айша, у тебя руки отсохли, что ли? Я вам всем покажу! Работайте! Зачем бестолку едите мой хлеб?

Высказавшись, Гульмамад извлек из-за голенища бутылочку с насваем, высыпал на ладонь щепотку зеленого порошка и забросил под язык. Руки его дрожали.

— Женщине что ни дай — все мало, — успокаиваясь, рассуждал Гульмамад. — Муж есть, дети есть, дом есть. Что еще надо? Ум у них короткий, а язык… Будет сегодня чай или нет?

Кишлак сверху, с перевала, каким кажется маленьким! Белые пятнышки на зеленой траве.

На гребне перевала Гульнара остановила лошадь. Не слыша стука копыт за спиной, натянул повод и Иса. Гульнара, повернувшись в седле, холодно смотрела на кишлак под ногами. Об Исе она словно бы забыла, как будто его вовсе не было здесь, рядом с ней, или он проехал, не останавливаясь, и теперь находился вдали.

Итак, Алтын-Киик, Богом забытый кишлак в огромной долине. Вон, с краю, кибитка придурковатого Гульмамада, рядом — Кадамова мазанка. Вернулся ли он со своим козлом? Знает ли уже? Ну, ничего: вернется — узнает. Гульмамад, тряся своей красной бороденкой, ему расскажет. А что он по дурости забудет — того не упустит его Лейла. А Айша, глаз не спускающая с Кадама, и прибавит даже, чего не было. А луковый кавалер Андрей Ефимкин? Нечего о нем думать, сам пускай о себе позаботится. А туристы? Ну, да, туристы. Вон они, кажется, подходят к реке — три точки на сером фоне галечного русла. Куда это только тянет людей, куда несет их! Кто вбивает в их головы планы на завтрашний день, на ночь, на час! Вбивает — а потом выдергивает, как гвоздь из стены… Вот, принесло Андрея, потом Леху, потом Ису. И все сдвинулось со своих мест, поехало, поехало.

Бедный Леха. Не повезло ему, не повезло. В другой раз, наверно, повезет.

— Давай поедем, — сказал Иса негромко. — Чего время-то тратить? Решили же…

Кадам придет, привезет мясо — Ису встречать… Мясо сварит Лейла, разрежет Гульмамад. Вечером приедет в Кзыл-Су кинопередвижка, можно будет кино посмотреть. Андрей переночует в снеговой норе, Леха со своими — в палатке.

Так должно быть, так будет.

Хороший парень Леха, чудной.

— Ну, поехали, что ли! — настойчиво повторил Иса.

Гульнара молча отпустила повод, поехала прочь от края обрыва.

— Гремит-то как! — подойдя к самой воде вслед за Лехой и Володей, сказала Люся. — Мальчики, ничего не слышно…

Река была не особенно широка — метров тридцать, но быстра, непрозрачна. Поверхность ее, песочно-коричневую, словно бы изрезали лемехи плуга: мчащиеся пласты воды напоминали борозды. Ударяясь с разбегу о подводные камни, борозды эти вспенивались и раздваивались, а потом снова соединялись. Смотреть на бегущую воду было неприятно — кружилась голова и внезапное волнение захлестывало человека, и человек вопреки собственной воле начинал думать о случайной смерти, вдалеке от дома.

— Вот это она и есть, — сказал Леха, поправляя темные очки. — Настоящая горная река… Красиво, а? — голос его звучал не вполне уверенно.

— Леха, не лезь! — тревожно попросила Люся. — Дна совсем не видно. Давайте лучше вернемся!

Леха не оборачивался, смотрел на воду.

— Или все вместе, — поддержал Люсю Володя. — Обнимемся за плечи и пойдем. Вес будет больше.

— Нет, — решил Леха, глядя на противоположный голый берег. — Я сам пойду, нащупаю брод.

— Вода — лед! — сказала Люся, опустив руку в воду.

Леха снял рюкзак, достал из него моток веревки. Бросив конец веревки Володе, другой конец он обмотал вокруг руки.

— Люся! — сказал Леха. — Я, наверно, подмокну. Вытащи мне вторые джинсы!

Балансируя на скользких неустойчивых камнях, Леха вошел в реку. Вода сразу достала ему до пояса.

— Обвяжись! — крикнул ему вслед Володя.

Не оборачиваясь, Леха сердито махнул рукой и в тот же миг, потеряв равновесие, провалился в яму, вымытую течением в дне.

Кадам возвращался домой, к крупу его коня была приторочена туша киика. Чувствуя близость конюшни и скорый отдых, конь шел ходко.

Солнце еще не успело накалить воздух и камни; утренние его лучи грели, но не обжигали. Влажная прохлада была приятна людям, животным и растениям. Безмятежно ехал Кадам, доверчивые сурки глядели на то, как безбоязненные зайцы выпрыгивали из-под копыт его коня и весело мчались в гостеприимные заросли арчатника. Все хорошо, все прекрасно было на земле в этот ранний час дня, все ново и празднично… И если большой киик ничего этого не видел — что из того! Охотник убил киика, вот и все. Киик мертв, и голова его свешивается с крупа Кадамова коня. И так, наверно, и должно быть.