Охотничьи были (Рассказы об охотниках и рыбаках) - Толстиков А. - Страница 21

Почти всю ночь не спали. Над рекой остановилась гроза и до утра гремело.

— Как бомбы в германскую, — вспоминал Яков Степанович. — Летит она, эта самая бомба — пиш-шит, да как ахнет! У кого ноги нет, у кого головы нет, и все бегают, как сумасшедшие…

С утра, после грозы, выглянуло солнце, но удить было нельзя. Вода в реке прибывала, и на три сажени от берега тянулась желтая муть.

Яков Степанович без просыпу спал, словно хотел отоспаться за всю свою рыбацкую жизнь. Я от нечего делать бродил по лугам, собирал в берестяное лукошко сочную бруснику.

Случайно в лощине я набрел на лыву — углубление, залитое водой во время паводка. В лыве бойко играла рыба. От ее движения, как живая, трепетала в воде сизая осока. Из конца в конец бросалась испуганная мной большая щука.

Я разулся, засучил штанины выше колен и с палкой в руке полез в воду. Через полчаса вода почернела от взбаламученного ила. На поверхности стали высовываться рыбьи головы с выпученными глазами.

И началась охота! Я быстро выхватывал щурят за жабры и выбрасывал на берег. Попала щука с полметра длиною.

— Вот и рыбка! — радовался Яков Степанович, когда я с добычей вернулся к лодке. — А клева долго не будет, хоть и пройдет мутная вода. На прибылой возле берега катится галька-окатыш, рыба боится ее и уходит в глубину… В лывах рыбачить дело немудреное, но чтобы в деревне не засмеяли, скажем, что щук наловили на жерлицы…

К вечеру небо совсем прояснилось, ночью вызведило. Мы развели большой костер, сварили богатую уху. Обоим захотелось после ухи чайку попить, а спускаться за водой под берег Камы по глинистому яру ни мне, ни старику не хотелось. Да и лень было после сытного ужина отходить от уютного костра.

Яков Степанович пошел на хитрость. Начал он издалека:

— Когда мы были молодыми — я, Никола Закамской, Спиря, он все еще живой, не даст соврать, — мы к девкам ходили в деревню Рябинову, и всегда с музыкой. Никола играл на железном треугольнике, у меня была гармошка-семиголоска — на горе играш, под горой слышно. Здоровенные были, нас никакая черна немочь не брала… Никола Закамской, когда ходил на пароходах, по двадцать пудов в трюм спускал. Вот какие мы были… Кроме бражки, мы одну камскую водичку уважали, потому и были как быки… Колодешная вода с известкой. Известка всю ее выела. Озерная вода совсем вредная. Сколько в ней гнуса, не приведи господь… С нее только брюхо болит… Да!

Яков Степанович нежно погладил пустой пузатый чайник, поворошил палкой в костре и продолжал:

— Да!.. Что и говорить. Камская водичка пользительная. Известки в ней нету, гнус в ней не живет. Она живая. Всю жизнь течет в море. Про нас с тобой можно сказать то же самое. Ведь на рыбалке мы по три дня хлеба не едим, а не хворые… Камская водичка она пользительная…

Долго судачил старик о пользительной камской водичке, пока не уснул, сидя у костра. Но чаек-то все равно надо было кипятить, и я, скрепя сердце, пошел за водой.

Отойдя с чайником несколько шагов от костра, я вспомнил лыву, в которой днем щук ловил. Она находилась совсем близко, и не надо было под берег спускаться. Я подошел к лыве.

Вода уже отстоялась и сверху была совсем чистой, прозрачной. Осторожно, чтобы не замутить ее, я нацедил через рожок полный чайник и вернулся к костру.

Скоро вскипел чай. Вода из лывы, приправленная листьями красной смородины, имела особый вкус и аромат, знакомые только нашему брату — охотнику.

Разбудил Якова Степановича. Он налил кружку чая, пил да похваливал:

— Вот это чаек! Сразу видно, что не на озерной водичке чаек, а на камской — пользительной.

Я не сказал старику, что чай не на камской воде, а на много лучшей, насквозь прогретой солнцем и впитавшей в себя соки луговых трав и цветов.

А. Спешилов

КОСТЕР

Нас заедали комары. Тучи их, сотни туч, нудных, писклявых. Днем на чистом месте еще терпимо. Нет-нет да и ветерком потянет и загонит комарье в траву. А сейчас, после заката, от них совсем житья нет. Появилась мелкая мошкара. В уши, в нос лезет проклятая. Сечет и режет, спасенья нет.

Яков Степанович закутался в бабий платок и стал еще больше похож на старуху. Я запалил мочальную веревку, чтобы отгонять комаров и мошек. Мочальная веревка, что хорошо известно охотникам и бурлакам, очень долго тлеет, распространяя густой удушливый дым.

Так в теплую ночь, в смраде и дыму, подгоняемые комарами, мы с Яковом Степановичем шли рыбачить на Карасево озеро. И не дошли. Первым сдал мой старый приятель.

— Давай сделаем остановку, — предложил он. — Заварганим костер, обождем до утра, а то обескровят они нас, будь они трижды прокляты, комарики.

Я с удовольствием согласился. Но где дров достать? До реки, где на приплеске дрова имеются, не близко, а из кустов ни единой палки не возьмешь из-за комарья. Я сказал об этом Якову Степановичу. Он огляделся кругом, хотя ничего не было видно, и посоветовал:

— Остожье сломаем, какое попадет, и сожжем. Здесь остожья-то не наши, не колхозные. Правда, у меня тоже где-то в этом месте стожок был. За караул немножко травушкой ублаготворили… Нет. Мой стожок дальше, возле косы…

Вскоре нам попался небольшой стожок сена, огороженный остожьем — сосновыми жердями. Старик первым подбежал к остожью с топором и распорядился:

— Ломай скорей, Николай Александрович, чтобы кто-нибудь не заприметил. Таскай жерди! Они сухие как порох. Постарался кто-то, спаси его Христос, для нашего брата рыбака.

Сломав остожье, мы недалеко от стога разожгли большой веселый костер. Ярко пылали сосновые жерди, распуская смолистый запах и густой дым. И отступили от нас все комары и мошки. Мы с Яковом Степановичем проговорили о предстоящей рыбалке почти до утра. Я уснул, когда уже громко запели утренние птички и с реки потянулся туман.

Проснулся поздно, когда уже взошло солнце.

Потер глаза и вижу: у потухшего костра на одной ноге скачет Яков Степанович, машет топором и бормочет что-то невнятное.

«Не рехнулся ли старый рыбак?» — невольно подумал я и быстро поднялся на ноги.

— Что с тобой, Яков Степанович? — спросил я его с тревогой.

— Ой, беда! Остожье-то…

— Сожгли, ну и черт с ним.

— Хорошо тебе говорить, Николай Александрович… Мое ведь остожье-то сожгли… Мое!

А. Спешилов

БОГАТСТВО ЯКОВА СТЕПАНОВИЧА

После смерти старушки Яков Степанович перешел на жительство к зятю Афанасию. Сторожил избушку, гусей караулил, кое-что по дому выполнял и, конечно, рыбачил.

Афанасию за работу в леспромхозе дали в лесу небольшой покосик. Траву Афанасий выкосил, а убрать времени не хватало — в колхозе работы было много.

— Взял бы ты, отец, грабли да вилы, сгреб бы сено на делянке. Думаю, не переломишься, — посоветовал он как-то тестю.

— Давно бы мне ты в ножки поклонился. Не гнила бы зря травушка, — сказал Яков Степанович и стал собираться на покос. Он набил кисет самосадом, сложил в пестерь сухари, соль, деревянную ложку.

— На неделю, что ли, собираешься? — спросил Афанасий. — Работы на покосе всего часа на два.

— Идешь из дому на день, бери харчей на неделю, — ответил Яков Степанович.

К вилам и граблям старик прикрутил два длинных удилища.

— А это для чего? В лесу ни озера, ни речки.

— На всякий случай…

Наутро Яков Степанович отправился страдовать. Траву, мокрую от росы, грести было еще нельзя. Яков Степанович вынул из пестеря холщовый мешочек и стал искать под мохом червей.