Женщина-вампир (Вампирская серия) - Люсне Анри - Страница 25

Это было безумием.

Позднее, изучая человека, я искал его душу со скальпелем в руке. Конечно, я не нашел ее. Тогда я начал очищать все так же искренне, как раньше верил.

Это было глупо.

В настоящее время, я верю в существование чего-то невидимого и неосязаемого. Это сделало меня осторожным. Теперь я ничего не отрицаю, ничего не утверждаю и говорю с доктором Кордо: все возможно.

— Вы сомневаетесь?

— Нет, я не скептик. Видя вас, я верю в любовь и преданность. Я готов проверить кажущееся сверхъестественным. Если же это невозможно: expecto — я жду.

— Но вы допускаете сверхъестественное?

— Нет! Законы природы неизменны. Сверхъестественное является только как результат нашего незнания!

— Скажите откровенно, — с усилием проговорила Сама, — допускаете ли вы возможность существования… вампиров?

— Со времени вашего возвращения из Индии, я серьезно изучал этот вопрос. Я перечитал все, что о нем было писано и даже делал наблюдения.

— Значит, вампиры существуют и в Париже! — с ужасом воскликнула Сама.

— Почти, — уклончиво отвечал Дюран, чтобы дать возможность Саме оправиться. Во-первых, существует банкир Якобсен, состояние которого составлено из разорений. Каждый его червонец запачкан кровью. Но Якобсен высасывает только золото. Не будем говорить о нем.

Сама была поглощена какой-то мыслью и почти не слушала Дюрана.

— Существует еще госпожа Гики, — продолжал старик.

При имени женщины, Сама вздрогнула и стала слушать внимательнее.

— Госпожа Гики убила сына банкира Якобсена. Теперь она принялась за отца. Оба чудовища ведут замечательную борьбу. Мужчина упрямится, но женщина приняла ласкающий вид и, наверное, окажется сильнее. Госпожа Гики также вампир, но не кусается. Я оставил ее без внимания.

Сама снова погрузилась в размышления.

— Наконец, существует княжна Валицкая. Эта… эта наверняка кусается.

Сама выпрямилась.

— Она вампир, не так ли? — спросила она с трепетом.

Дюран сделал утвердительный знак головой.

Когда Сама несколько успокоилась, он прибавил:

— Вполне ли вы уверены, что Вали погибла?

— Мои приказания были исполнены самым верным из моих рабов, — сурово отвечала Сама, — а Сепра не возвращает тех, которые попали в ее волны. Но к чему этот вопрос?

— Вы сейчас узнаете.

С этими словами доктор Дюран вынул из кармана небольшую книжечку.

Книжка была напечатана на толстой бумаге, красивыми буквами и была, очевидно, очень стара.

— Эта книга, — сказал Дюран, — чрезвычайно любопытна и редка. Это перевод сочинений арабского медика Эбнесера, изданный в Амстердаме в 1680 году. Прочтите вот тут, страницу 72.

«Эти вампиры, — прочла Сама, — питаются людскою кровью.

Кровь эта всегда принадлежит молодым и красивым лицам противоположного пола.

Их нельзя убить ни повешением, ни мечом, ни из самострела.

Кровь их сохраняет свою жизненность и быстро залечивает вред, приносимый этими орудиями.

Им нужно отрубить голову, или пробить сквозь грудь кол, или испортить кровь каким-нибудь ядом.

Нужно еще заметить, что не всякий яд на них действует.

Вампиры узнаются обыкновенно по их губам, которые чрезвычайно ярко-красного цвета.

Также и по зубам, которые очень мелки, белы и чрезвычайно остры.

У них особенно замечательны два передних зуба, которые несколько выдаются вперед.

Вампиры в особенности же узнаются по глазам, которые всегда черного цвета.

Глаза их быстры, проницательны и имеют свойство очаровывать.

Они с чрезвычайной чуткостью отыскивают добычу, которая однажды ускользнула от них.

Они похожи в этом на охотничьих собак, которые находят нужное по следам.

Мы можем привести пример этому.

Одна молодая особа, очень красивая собой, по имени Фатьма, была укушена в Багдаде арабом, который был вампир.

Отец Фатьмы увидел это и пронзил араба своим кинжалом.

Араб казался убитым.

Отец девушки тотчас же покинул город из боязни, чтобы слух о происшествии не повредил его дочери.

Они пропутешествовали два года и наконец остановились в Америке.

Но вампир нашел и тут молодую девушку.

Он переоделся испанцем и успел завлечь Фатьму к себе.

Там он укусил ее вторично и на этот раз до смерти».

В то время, как Сама читала, Дюран погрузился в глубокое размышление.

Он делал всевозможные предположения и нарочно останавливался на самых ужасных.

Опыт научил его видеть в жизни больше дурного, чем хорошего.

А что, если Вали жива?

Что, если арабский медик Абнесер-Эддин, составляя свой странный трактат, говорил правду?

Что, если люди-вампиры действительно умеют находить вырванные у них жертвы?

Что, если вампир появится снова?

Но когда? В какой форме?

Что, если баядерка Вали и княгиня Валицкая — одно и то же лицо?

Погруженный в эти невеселые размышления, Дюран походил на охотника, идущего ночью лесом.

Откуда ждать нападения врага? Сойдет ли он с дерева или выйдет из под земли?

И он поспешает к просеке, освещенной луной. Им овладевает страх и желание скрыться куда-нибудь.

Внезапно Дюран ударил себя по лбу.

Он вышел из леса, он нашел себе убежище.

— Сударыня, — сказал он Саме, — мы не должны особенно беспокоиться. Не нужно преувеличивать опасности. Мне кажется, что, ускоряя события, можно управлять ими.

Сама хотела было попросить объяснения этих слов, но господин Дюран круто повернул разговор в другую сторону.

— Через несколько дней, — сказал он, — мы отправимся на первое представление в театр. Рашель будет играть в «Сиде» роль Шимены. Посмотрим, какое действие произведет это на Рожера. Я пришлю вам ложу. Вы хорошенько должны будете наблюдать за Рожером. Согласны? До свидания.

И Дюран ушел, не дожидаясь ответа.

IX

ПЕРВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ВО ФРАНЦУЗСКОМ ТЕАТРЕ В 1842 ГОДУ

19 января 1842 года во Французском театре давали Сида.

Мадемуазель Рашель, игравшая уже четыре года, успела создать одиннадцать ролей, в числе которых были: роль Камиллы, Гермионы и Есфири.

Ее дебюты начались при почти пустой театральной зале. Теперь же, эта самая зала давала шесть тысяч сбора — сумма громадная для того времени.

Знаменитая артистка пользовалась в эту минуту громкой славой и каждое ее появление на подмостках было событием.

На представление Сида собрался весь Париж. Представители политики, финансов, искусства, литературы, театра — все толпились в здании театра.

Литература сосредоточилась у оркестра и видимо распадалась на две партии.

Из классиков наиболее заметны:

Старик Мун из Французской академии, автор «Велизария» и «Силлы».

За ним баснописец Ивенс, служивший мишенью «молодежи».

Классики аплодировали Рашель, потому что она играла в трагедии. Но они помнили и предпочитали трогательную Дюшенуа, так хорошо умевшую плакать.

На театральной почве, разделявшей оба лагеря, были заметны:

Превознесенный до небес Скриб, избалованный общественным мнением и уже миллионер.

Спокойный и насмешливый Жюль Жанен, испускавший остроты, чтобы облегчить свой переполненный ум. Довольный самим собой, он снисходительно относился к другим.

На скамьях романтизма первое место занимал Теофиль Готье, гордо потрясавший своей львиной гривой.

Он и тогда уже славился как скульптор стиля. Но на нем не было красного жилета, блиставшего во время битвы за «Эрнани».

Рядом с ним виднелся продолговатый, изящный профиль певца Роллы.

Дальше — широкие жесты, курчавая голова, откровенная улыбка знаменитого рассказчика Александра Дюма.

И классики и буржуа единодушно осуждали его великодушно-беспорядочную жизнь, но все невольно поддавались очарованию его ума и веселости. Все читали его романы и аплодировали его драмам.

Вещь редкая — Дюма оставил после себя сына.

За ним виднелся могучий профиль Бальзака, уже успевшего примириться с неудачей, постигшей на подмостках его Вотрена.