Математика любви - Дарвин Эмма - Страница 50

К.

Нацарапав согласие на листке бумаги, я звонком вызвал Мари-Анж, чтобы она отнесла мою записку через дорогу, а сам принялся за тушеную баранину.

Мне понадобилось изрядное количество времени, чтобы умыться и привести себя в порядок, поскольку пальцы мои все еще двигались медленно и неуклюже. При малейшем усилии мне грозило головокружение, а поскольку я сильно исхудал, то протез болтался на ноге, так что я более обычного был рад иметь в своем распоряжении тросточку, а также тому, что расстояние до апартаментов Катрийн было невелико.

Мне показалось, что в лице у нее появилась некоторая бледность, она похудела за ту неделю, что мы не виделись. Я отвесил ей поклон, о чем сразу же пожалел, потому что у меня закружилась голова, и церемонно пожал руку кузине Элоизе, которая отпустила Мейке и уселась перед чайником.

– Ну, как вы себя чувствуете, дорогой месье комендант? – начала она. – Мы были буквально шокированы сообщением о том, что вы заболели. Катрийн чуть не сошла с ума от беспокойства, но я сказала ей: «Коменданту Фэрхерсту наверняка будет обеспечен хороший уход, помяни мои слова. Он не чужой здесь, в Брюсселе, и Пермеке славные люди – они помогут ему».

– Действительно, они были очень добры ко мне, – откликнулся я.

– Но это девчонка Пермеке сообщила, что вскоре вы намерены нас покинуть. Видите ли, Мейке была занята, так что мне пришлось открыть дверь самой. Вы не должны думать, будто у меня есть такая привычка, обычно я редко это делаю. Во всяком случае, как я уже говорила, вы намерены оставить Брюссель? – не умолкала кузина Элоиза. – Прошу вас, попробуйте пирожное. Я уверена, вам необходимо подкрепиться, чтобы набраться сил.

Я поднял голову от тарелки, на которой были уложены лучшие пирожные, какие только способен испечь кондитер-француз, и увидел, что Катрийн не сводит с меня глаз.

– А что до этого, то ничего еще не решено, – быстро сказал я. – Я получил приглашение только сегодня утром и еще не знаю, приму ли его.

– Приглашение? – спросила Катрийн.

– Чета Барклаев сняла виллу в Эксе, – пояснил я. – Чтобы миссис Барклай не страдала от жары. Она чувствует себя не очень хорошо. И, подумав, что и я могу нуждаться в отдыхе, они пригласили…

– Разумеется, – перебила она меня, не дослушав. И спустя мгновение поинтересовалась: – Ты поедешь?

– Простите меня, – заявила кузина Элоиза, с шумом поднимаясь из-за стола. – Я должна поговорить с Мейке. Совершенно забыла! Прошу вас, комендант, не вставайте, не надо.

Я с облегчением опустился в кресло, и, когда дверь за кузиной закрылась, Катрийн сказала:

– Бедная Элоиза! Она так старается не мешать нам. – Она помолчала, а потом снова спросила: – Итак, ты едешь?

– Нет, если тебе этого не хочется.

– Но ведь ты наверняка предпочел бы провести время с друзьями.

Я взял ее руку в свои, но даже столь пустяковый жест стоил мне немалых усилий. Катрийн позволила мне держать свою ладонь в моей ослабевшей руке.

– Полагаю, в моем нынешнем состоянии и при такой погоде пребывание в деревне пойдет мне на пользу. Или… Милая, я так рад видеть тебя, но я не обманываюсь на свой счет! От меня тебе будет мало толку как в качестве сопровождающего, так и… в другом смысле. Страх перед возможным возвращением лихорадки заставляет меня праздновать труса, каким, смею надеяться, я никогда не был перед лицом неприятеля.

– Труппа уезжает в Намюр на следующей неделе, – сообщила она.

– Так быстро?

– Да. По-моему, я говорила об этом несколько раз, Стивен.

– Прости меня, я потерял счет дням. У тебя много репетиций? Она убрала руку и налила себе еще чаю. Спустя несколько мгновений она сказала:

– А что ты будешь делать, если я отвечу: «Да, я буду очень занята»? Ты поедешь в Экс?

– Если ты будешь настолько занята, что мое пребывание в Брюсселе не принесет тебе пользы, тогда я приму предложение миссис Барклай.

– Тогда сделай это, Стивен, прошу тебя. Мы всегда можем писать друг другу.

– Это правда, и я с нетерпением буду ожидать твоих писем. Но ты уверена, что действительно хочешь, чтобы я поехал?

Она поднялась с места и резко поставила чашку на стол. Фарфор жалобно зазвенел. Она подошла к открытому окну, повернулась к нему спиной и оказалась в окружении муслиновых занавесок, безжизненно повисших в отсутствие малейшего дуновения ветерка. Она глядела на меня, и мне показалось, что лихорадка вновь выползает из своего тайного убежища: руки у меня задрожали, а тело охватил внутренний жар.

– А что будет, если я скажу: «Нет, у меня нет репетиций? Да и все пьесы, начиная с сегодняшнего дня и до самого закрытия, – это короткие, глупые, старые постановки, которые я могу сыграть с закрытыми глазами? Нет, я не хочу, чтобы ты ехал в Экс, я хочу, чтобы ты остался со мной?» У меня тоже есть гордость, Стивен! О да, уважаемые респектабельные люди не согласятся со мной! В конце концов, я всего лишь актриса, женщина, которая играет на сцене и выставляет себя напоказ за деньги. Почему же я должна ценить свое достоинство? Да, я выгляжу настоящей леди, почти такой же, как они сами, хотя в действительности ничем не лучше шлюхи. Как, разве я могу отказаться от мужчины, вместо того чтобы умолять его остаться? Но я поступлю именно так!

– Как ты можешь так говорить? – дрожащим голосом воскликнул я, стараясь заглушить звон в ушах. – Ты же знаешь, что я никогда подобным образом о тебе не думал! Ты… я всегда…

– Но ты не предложил познакомить меня со своими друзьями. И не предложил выйти за тебя замуж. То, что ты делишь со мной ложе, не является нарушением закона, но зато нарушает неписаные правила твоего мира. И потому ты молчишь.

Это была правда. Меня околдовали нежный изгиб ее стройной шеи, поворот головы, ее доброта, ее смех, ее карие глаза, поведение и игра на сцене. Я обожал эти ее черты, ее достоинства, может, даже любил их. Ее естественность и непринужденность, щедрость ума и тела были неотъемлемой частью ее мира, в который я вошел с такой готовностью. В то же время в мой мир ей доступа не было. Или я считал себя недостойным ее из-за увечья? Или полагал недостойной ее? Или же все-таки, несмотря на то удовольствие и даже восхищение, которое доставляло мне ее общество, я оберегал от нее свое подлинное «я», свое настоящее существование? Внезапно я понял, что не предложил ей занять место в своем мире потому, что оно уже было занято другой, занято любовью, которая была настолько совершенна и возвышенна, что я не мог, да и не хотел заместить ее плотскими удовольствиями или обычной дружбой.

Я молчал слишком долго. Катрийн отошла от окна. Муслиновые занавески потянулись за ее платьем, потом бессильно опали.

– Стивен, состояние здоровья требует, чтобы ты уехал из города. Гордость говорит мне, что я не могу припасть к твоим ногам и умолять остаться. Давай на этом покончим.

– Катрийн, пожалуйста… То, что мы чувствуем друг к другу… – Я попытался встать с кресла, но не смог и в изнеможении откинулся на спинку. – Катрийн…

– Я думаю, нам больше нечего сказать друг другу, не так ли? Я не могу бросить свою профессию. С таким же успехом я могла бы продать свою душу или ты – свои акры. Требовать подобной жертвы… от каждого из нас… было бы несправедливо… по отношению к тому счастью, которое мы с тобой познали.

Перед глазами у меня все плыло, но я все-таки увидел, что она пытается улыбнуться.

– Кроме того, – добавила она, – мне было бы смертельно скучно в Саффолке.

Лихорадка отступила, но во всем теле я ощутил ужасающую слабость, а в горле застрял комок. Потом я почувствовал, как, опустившись на колени, она взяла меня за руку.

– Милый, мне очень жаль. Я не должна была позволять отчаянию прорваться наружу. Мне следовало подождать, пока ты выздоровеешь.

– Прости, что я стал тому причиной. Ты имеешь полное право… на свои чувства, – с трудом выговорил я. – Очень жаль… что ты вынуждена страдать из-за меня. – Я накрыл ее руку своей. – Если я… Если наша связь причиняет тебе неудобства, ты должна сказать мне об этом. Клянусь честью, я сделаю все, что должен.