Телохранитель (СИ) - Колдунов Аполлинарий Христофорович - Страница 8

8

Сергеев говорил и говорил. Семенов слушал, все больше убеждаясь в том, что отряд боевиков-террористов, которым он руководить, пополнился еще одним боевиком, готовым к самопожертвованию во имя партии социалистов-революционеров.

Маляр окончательно был покорен, когда Семенов рассказал ему о том, как убили Григория Распутина, царского фаворита и сибирского конокрада. Семенов особо подчеркнул, что убийцы Распутина — князь Юсупов и помещик Пуришкевич — настоящие герои, сильные личности, имена которых уже вошли в историю.

— Глава союза «Михаила Архангела» — Пуришкевич, — говорил Семенов, — подсыпал Распутину в фужер с вином цианистый калий…

— А дальше? Что было дальше? — тормошил Семенова Сергеев. — Выпил Распутин отравленное вино?

— Выпить-то выпил, но яд на него не подействовал, — ответил Семенов. — Здоровенный был мужик. И духом крепок. Одним словом — яркая личность. Но и те, кто решился его убрать, тоже выдающиеся индивиды. Не отступили — пошли ва-банк. Застрелили старца… пули оказались вернее яда…

— Григорий Иванович, — спросил Сергеев, — какую роль играет террор в революции?

— Террор, — просвещал Семенов, — радикальное средство борьбы. Но применять его надо с умом: он не терпит промашки. Террор, как горячие угли: схватишь голыми руками — обожжешься.

Семенов рассказывал, а Сергеев слушал. Он весь горел. Террор — лекарство от спячки. Революционеры обязаны его применять. Скажем, так же, как то или иное правительство применяет смертную казнь. Читал Семенов специальное исследование о смертной казни. Чего только не придумали люди для уничтожения самих себя! Виновных (а может и безвинных) четвертовали, колесовали, гильотинировали, отрубали им головы на плахе, варили живыми в кипятке, масле, в вине; сжигали на кострах и в паровозных топках; вздергивали на деревьях; закапывали в землю, подвешивали за ноги, засекали плетьми, батогами, шпицрутенами; сбрасывали в пропасть; травили газом, ядом, дымом; гноили в застенках; заливали глотки расплавленным металлом; вспарывали животы; замораживали; морили голодом, бессонницей; замуровывали в стену; сажали на кол…

— Разумеется, — продолжал Семенов, — все это подло, мерзко и гнусно. Врагов нужно уничтожать, не мучая, без пыток. Для этого и существует индивидуальный террор — благородная форма борьбы.

Довольные друг другом, Семенов и Сергеев расстались. Сергеев уходил полным надежд: наконец-то он встретил человека, за которым можно идти в революцию, не оглядываясь назад. Отныне он посвящает себя индивидуальному террору во имя свободы и народовластия. Отныне он эсер и член Центрального боевого отряда при ЦК ПСР.

Сергеев вступил в партию социалистов-революционеров и стал одним из самых активных членов боевого отряда. Семенов поручил ему наблюдение за Володарским. Маляр преуспел: изучил расписание рабочего дня, возможные маршруты поездок, выявил круг близких друзей Володарского. По крупице собрал ценную информацию, которая накапливалась в отряде. Сергееву, как могла, помогала Елена Иванова. Она несколько дней подряд прогуливалась возле Смольного. И однажды услышала, как Володарский приказал шоферу подготовить машину для поездки на Обуховский завод. Иванова тотчас же побежала к Семенову и доложила:

— Володарский собрался ехать на Обуховский завод. Слышала, как он об этом говорил шоферу.

— На Обуховский завод? — переспросил Семенов. — Если поедет по дороге мимо часовни, тут ему и крышка. Там сегодня дежурит боевик Сергеев.

* * *

Трудно себе представить окраину города, более безотрадную и унылую, чем та, которую облюбовал Сергеев для покушения. Заброшенность, безлюдье. Крутой поворот дороги. Часовня. Старые дома. Глухие заборы. Овраги, заболоченные берега речушки…

— Как поступить, — спросил Сергеев, отправляясь на задание, — если представиться удобный случай убить Володарского?

— В таком случае надо действовать, — ответил Семенов.

Петроград20 июня 1918 года

Как обычно в четверть десятого утра шофер гаража № 6 Гуго Юргенс подал «Бенц» к подъезду гостиницы «Астория» на Большой Морской улице, где жили ответственные работники Петроградских партийных и советских учреждений. Володарский вышел из подъезда и сказал:

— Товарищ Гуго, сначала надо съездить в редакцию «Красной газеты».

Шофер согласно кинул головой. Доехали быстро, до Галерной, где располагалась редакция, было недалеко. Там Володарский провел примерно полчаса, и поехали в Смольный. Там Моисей Маркович пообедал в столовой. Потом отправились на Васильевский остров, в трамвайный парк, оттуда — на Средний проспект в районный Совет и снова в Смольный. Оттуда — на Николаевский вокзал, где проходил митинг. Страсти здесь бурлили во всю. После Володарского на трибуну один за другим поднимались железнодорожники. Какие-то явно подставные лица кричали: голодаем, жрать нечего, детишки пухнут от голода! Володарский успокаивал людей. Снова и снова объяснял, в чем загвоздка с хлебом. Слушать его не хотели. Было ясно, что от дальнейших разговоров проку не будет. Рабочие требовали, чтобы на митинг немедленно приехал председатель Петроградского Совета Зиновьев. Володарский пообещал. Пошел было к машине, но его не пропустили. Подоспел большевик-железнодорожник и вывел к машине черным ходом.

— Ни в коем случае Зиновьеву здесь выступать нельзя, — проговорил озабоченный Володарский.

— И то правда, — согласился шофер. — Осатанел народ.

— Зиновьева надо предупредить. Давай в Смольный…

В секретариате сказали, что Зиновьев на Обуховском заводе.

— Придется и мне туда ехать, — ответил Володарский.

По дороге заехали в Невский районный Совет. Там Володарский встретил Луначарского.

— Вы с Обуховского, Анатолий Васильевич? — спросил Володарский. — Нет ли там Зиновьева?

— Григорий Евсеевич сейчас выступает. Но торопитесь, можете не застать.

Луначарский уехал. Следом вышел Володарский и Зорина, работник Совета.

Машина рванулась вперед, но через несколько минут замедлила ход и остановилась.

— Вот незадача — кончился бензин, — обескуражено сказал шофер.

— О чем вы раньше думали? — сердито сказал Володарский. Шофер начал оправдываться: рассчитывал, что горючего хватит на целый день…

— Ладно, стой тут. Я пойду позвоню на Обуховский и в гараж, чтобы прислали горючее…

— Моисей Маркович! Я попробую зайти в этот домик. Кажется там какое-то учреждение. От них и позвоню. — Зорина быстро пошла в сторону домика. И тут услышала выстрелы.

В Прямом переулке, в доме № 13, квартировал некий обыватель с диковатой фамилией Пещеров. От нечего делать, с полудни баловался чайком. Чай у него был настоящий, дореволюционный, и к нему вишневое, без косточек, варенье, сдобные лепешки, испеченные соседкой. Павел Михайлович вдовствовал, а Мария Ивановна имела на него виды. Продукты же Пешеров добывал у спекулянтов в обмен на золотишко, которым запасся, когда сдуру (не иначе бес попутал) примкнул к банде анархистов. Страшновато было, зато выгодно. Анархистов прихлопнули. Пешеров уцелел. Прикинулся в ВЧК дурачком, подержали двое суток и выпустили.

Жил Пешеров в страхе. На всякий стук вздрагивал. Людей в дом не впускал. Хранил золотишко в старом валенке, завернутым в домотканые портянки. И частенько поглядывал в окошко — не отираются ли поблизости налетчики? Вдруг кто-нибудь из прежних собутыльников явится? Смотрел, смотрел и дождался: с полудня у часовни торчал парень, похоже, мастеровой. На вид — беззаботный простак. А может чекист? Нет, не похож, и чего чекисту тут болтаться? Не иначе ворюга, жулик, напарника дожидается…

Солнце припекало, тень от часовенки перемещалась, следом переходил и Сергеев. Скучно. «Ждать да догонять — самое муторное дело, размышлял он. — Если меня сцапают чекисты — финтить не стану. Гордо назову себя социалистом-революционером. Хотя Семенов почему-то делать этого не советовал. Террорист-одиночка. Сильная личность. За что боролся? За попранные идеи народовластия. И я не одинок. Греметь и греметь выстрелам в Петрограде. До тех пор, пока вы, большевики, не выкинете белый флаг!».