Враги друг друга не предают (СИ) - Титова Светлана - Страница 35

— Если я не вернусь в скором времени — уходи, — шепнула Леону и добавила:- Береги себя, Леон! На всякий случай, прощай!

Прижалась губами в прощальном поцелуе к сухим от начинающейся лихорадки губам брюнета. Обругав себя дурой мягкосердечной, сунула факел в руки проводника, закрыла проход и, прихватив связку ключей, решительно двинулась в коридор.

Найти нужную камеру оказалось просто, ключи висели по порядку. Стараясь не греметь замком, проскользнула в каземат. Дверь за спиной прикрылась, отрезая меня от источника света. Я сжала ключ и позвала мальчишку:

— Фишка, ты жив?

— Лекса — это ты? Ты вернулась, — послышался тонкий, удивленный голосок. — А я плакал за тобой и заснул.

Дойдя до кучи тряпья, нащупала мальчишку. От голода, он ослабел и двигался с трудом. Натянула дубленку на истерзанные палачом плечи, прикрытые кое-как рваной рубашкой, и потянулась к мальчику, чтобы взять его на руки.

— Идем, Фишка, я знаю, где выход. Мы спасемся, — тихо прошептала ему на ухо, ободряя.

За спиной лязгнула дверь, и я резко обернулась. Яркий свет факела резанул по глазам. За светочем вошел тюремный страж с парой свитков пергамента в руках. В коридоре топталась еще парочка помощников. Вошедший коренастый мужик, с грубо-вырезанными чертами лица, с рыжеватой бородой и крутыми кудрями-спиральками волос, торчащими из-под меховой оторочки шапки, поправил простые ножны на широком поясе, утягивающим солидный животик, прикрытый коротким стареньким тулупом, огляделся, равнодушно скользнул по нашим фигурам и с удивлением уставился на горящий факел.

— Ишь ты, жлоб Хорсим расщедрился на факел?! Дела-а-а…

За его спиной хмыкнула парочка сопровождающих, подтверждая небывалую щедрость стража, что привел меня сюда. Вспомнив, что пришел по делу, рыжебородый развернул один из пергаментов и зачитал:

— Так-так… обвинено в воровстве… пойманом на ху… на ху… — плохо читающий дюжий дядька смутился и покраснел, но услышав ржание двоих здоровяков за спиной, разозлился и закончил:- на хутровом рынке… отменить… более не держать за пись… а-а-а… запись сделать…

Сопровождающие давились со смеху за спиной начальника, я же с тревогой ждала приговора. В моей руке дрожала ладошка Фишки.

— Тута имя не понятно написано, — озадаченно пробормотал рыжебородый страж, почесал затылок и решительно произнес:- В общем-то так… Одного отпустить за невиновностью, другого казнить за воровство. Кто из вас ворюга, признавайтесь…

Мужчина уставился на сжавшегося в комочек мальчишку, перевел взгляд на меня. В глазах заблестели масляные огоньки, он едва не облизнулся, заметив пустой манжет левой руки, подобрался и процедил:

— Воровала ужо, девка. Значит та тебе вторую руку рубить, так? — он перевел взгляд на Фишку, сомневаясь, кого из нас сочли виновным. — Или ты, гопота малолетняя, стибрил чой-то лежало плохо?

М-да, попала, так попала… Приговор выносится на усмотрение ярла и со слов потерпевшего, а обвиняемого и не слушают. А исполняют приговор, кто толком читать не обучен. Хороши законы местного Средневековья…

Рыжебородому было все равно, он бы обоих казнил не задумываясь и только необходимость нести ответственность перед начальством останавливала. Мальчик затрясся, поскуливая брошенным щенком, утирал слезы, понимая, что обречен. Я повернулась к нему, поймала полные ужаса и безнадежной тоски глаза, вспомнила хохотушку Дин, незаметно вытянула из-за пазухи злотень, молча сунула в грязную ладошку и поднялась, обращаясь к стражу:

— Я воровка. Куда идти?

Старалась, чтобы голос не дрогнул, отрезая себе пути к отступлению. Глаза стражника довольно блеснули, перебрасывающееся шутками сопровождение замолчало.

— Ничему тебя, девка, жизть не учит, — деланно повздыхал мужик, подтолкнув меня к выходу, вспомнив о мальчике, повернулся и шикнул на него:- Брысь, голытьба, отсед…

За спиной зашуршало. Между дверьми и монументальным стражем юркой ящеркой мелькнуло гибкое тельце. Мальчик благоразумно не стал дожидаться второго приглашения и быстрее сделал ноги.

— Ну пошли, — кивнул на выход рыжебородый, пропуская меня вперед. — Ты справная, молодая неужто не нашла другого дела окромя воровства?

Я пожала плечами, понимая, что лишусь оставшейся кисти руки, совершенно не боялась. Апатия и вселенская усталость придавили плечи. Хотелось только, чтобы все быстрее закончилось. Абсолютно все, и моя никчемная жизнь тоже. Мелькнуло сожаление, что я потеряю руку, а не голову. Впервые я сломалась, отказывалась бороться и искать выход, доказывать свою невиновность, жалела, что не погибла в лабиринте сразу и теперь вынуждена пройти жуткий путь полный страданий. Безрукую калеку некому кормить и некому защищать. Мысль, что долго я не протяну не вызвала никаких эмоций.

Наша процессия поднялась из подвальных помещений по знакомой крутой лестнице, прошла насквозь здание тюрьмы и вышла в тюремный двор. С трех сторон поднимались серые стены в два этажа с крошечными, забранными решетками окнами. Вместо четвертой высился частый металлический забор, за которым собралась небольшая толпа зевак, поглазеть на казнь. Засыпанный снегом дворик вычищала парочка заключенных, бодро машущих широкими лопатами. В центре пятачка находились помост и плаха. Палач — дюжий мужик двух метров роста уже ждал, возвышаясь на помосте и поигрывая длинной рукоятью секиры. Лицо он прятал под кожаной маской-колпаком. Мускулистое тело прикрывал кожаный жилет и такие же широкие брюки. Мороз и пронизывающе-холодный ветер, свирепствующий даже здесь, оказались нипочем такому здоровяку. Мое сердце сжалось, вспомнив похожий день в Канопусе, равнодушие глумливой толпы и несправедливое наказание.

Рядом с помостом нетерпеливо переминалась группа из трех человек хорошо одетых мужчин. Довольно высокие и худощавые в гладких длиннополых шубах, они брезгливо осмотрели меня с ног до головы, задержавшись на лице. Я подняла глаза к небу, чувствуя, как редкие снежинки обжигают лицо. Сопровождающий страж протянул приказ о наказании одному из мужчин в блеснувшем на костистой переносице пенсне. Тот брезгливо развернул пергамент и равнодушным голосом, слегка в нос зачитал:

— Я, судья Гровен, и надзирающие за исполнением приговора, вынесенного магистратом и главой ярлом Бораном Рагнетом, приговоривших за воровство к отсечению левой кисти Фишку, сына плотника Иона десяти лет от роду… Что-о-о?! — лицо мужчины вытянулось, он недоверчиво глянул в мою сторону, задержавшись на лице. — Сына плотника десяти лет! Вы кого привели, олухи? Это же девка и лет ей не менее два по десять! Рунжий Марик, что за балаган, где мальчишка?

Сопровождение притихло, стараясь посеревшими лицами слиться с тюремными стенами. Рыжебородый побелел, растерянно глянул на меня и пролепетал:

— Это он… она сама созналась… и руки у нее нет. Я подумал…

— Тебе платят не за то, чтобы ты думал. Ты должен в точности исполнять приговоры, — вспылил судья Гровен. — Рунжия Марика под стражу. Вы двое отправляйтесь на розыск мальчишки. Девчонку отпустить.

Гровен махнул рукой палачу, развернулся и в сопровождении наблюдающих пошел к выходу. Оба амбала, предварительно обезоружив, потащили упирающегося рыжебородого назад в казематы. Я застывшей сомнамбулой глядела на развернувшуюся картину отложенной казни, еще не понимая, что спаслась. Над ухом смачно гаркнули, и я подпрыгнула от страха.

— Повезло тебе, деваха. Больше не попадайся!

Палач гулко захохотал и, легко вскинув секиру на плечо, тяжелой поступью направился к калитке забора, охраняемой одним стражником. Я поспешила следом, желая поскорее убраться отсюда.

Оглядев себя, посетовала, что вновь встал вопрос приличной одежды и еды. Одежда пропиталась тюремными запахами и благоухала почище общественной канализации. Идти на рынок к предателю Орису больше не рискнула. На припрятанный злотень, спасенный от загребущих лап стражников, довольствовавшихся найденным серебром, много не купишь. Но в лохмотьях к ярловой сулами и близко не подпустят. Минута слабости прошла, когда вновь забрезжила надежда вернуться в свой мир, разыскав клятый браслет.