Враги друг друга не предают (СИ) - Титова Светлана - Страница 44

Черная громадина, грохоча копытами и фыркая, пронеслась сквозь меня. Я инстинктивно отпрянула, спасая эфирное тело, которому ничего не грозило. Черный хвост стегнул по лицу, и конский волос легко провалился, лишь чуть смазав очертания тела.

— Руан, шурхов сын, тебя не дозовешься, — проворчал эльф, гладя вороного жеребца по морде и посмеиваясь от удовольствия. — Гуляй, утром выступаем. Завтра этот цветущий край превратиться в пепелище. Глупые лягушата возомнили, что могут дать отпор мне — Владыке, равному богам по силе. Сомну и растопчу, как и всех до того. Мне осталось взять последнюю цитадель — храм проклятой Астреи. Я так долго к нему шел. Сколько земель утопил в крови и не отступлюсь.

Конь играл, пританцовывая передними ногами. Но сильная рука хозяина крепко держала уздечку, не давая подняться на дыбы. Лиловый конский глаз налился злостью, зубы ожесточенно грызли удила, но вороной смирился, почувствовав руку хозяина на морде. Пальцы чуть светились синеватым светом. Владыка успокаивал жеребца магией. Тряхнув гривой, Руан фыркнул и потянулся губами к украшенному драгоценной бриллиантовой каплей уху. Шанел оттолкнул коня, сменившего настрой на игривый.

— Мой дед был нерешительным слабаком, мой отец хоть и родился сильным магом, оказался трусом. И только я — лучший из лучших — посмею бросить вызов богам. Я стану им равным. Эльфы будут единственной расой правящей во всех мирах. Я возвеличу свой народ. Я возвеличу свое имя. Его будут повторять со страхом и уважением во время моей жизни и тысячелетия после моей смерти. Не так ли, Грувор?

Эльф щелкнул пальцами, и плотные кусты орешника уже успевшие обзавестись молодой зеленью раздвинулись, являя еще одного остроухого, недовольно скривившегося, что был так легко обнаружен.

— Именно, мой Повелитель, — низко поклонился блондин Грувор, касаясь концом косы своих сапог. — Я ваш советник. Я был им еще при вашем дедушке. Могу я высказаться?

— Говори, Грувор. К тебе единственному я прислушиваюсь, ведь ты единственный из сановитых подпевал деда, кто благоволил к бастарду принцессы. Я помню добро, — Шанел напрягся, вперив серый прищур глаз в советника.

На диво спокойный блондин поклонился еще раз, перевел взгляд с Владыки на мирно щиплющего травку жеребца и проговорил:

— Цели твои велики и благородны, Владыка и достойны твоего величия и великого народа Светлых. Но смущает меня поведение людишек. Самые жалкие из созданий божьих, они легко сдавали нам свои города и деревни, почти не сопротивляясь насилию. Но подобно высокогорным урсам стоят насмерть за храм.

Светловолосый замолк, глядя в сторону, словно задумался, давая Шанелу время осмыслить им сказанное.

— И что ты хочешь этим сказать? Не юли, как змей, говори прямо, — нетерпеливо отозвался Владыка, подойдя к советнику вплотную.

Советник склонил голову, принимая разрешение говорить прямо.

— Верные мне люди донесли, что жрица храма Астреи донесла прихожанам слова ее богини. Якобы Астрея пригрозила нашему миру проклятием, если армия эльфов осквернит ее святыню.

— Ты веришь словам какой-то старой карги? — вспылил Шанел, хватаясь за нож. — Не ожидал от тебя, Грувор!

Конь, испуганный порывом хозяина пронзительно заржал и шарахнулся в сторону, исчезая из рощицы. Шанел, глядя на улепетывающего со всех ног жеребца, грязно выругался, легко поигрывая острым лезвием.

— Мой Повелитель, иногда сама Астрея вселяется в тело своих жриц и говорит их устами, — прошелестел голос советника. — Не сочти за дерзость, но это тот случай, когда стоит прислушаться.

Серые глаза Шанела полыхнули стылой яростью, черты лица исказила некрасивая гримаса, рука сделала изящный выпад, и советник захрипел, схватившись за живот.

— Трус, — презрительно сплюнул сквозь зубы Владыка, пинком перевернул тело, вытащил клинок, переступил и, не оборачиваясь, вышел из-под сени деревьев.

Глава 48

Глава 48

Весенний пригорок исчез, возвращая меня в знакомый морозный день. Пересохшие губы опалило зимней стужей. Боль тупая и уже ставшая теперь привычной поселилась в голове. В череп стучали мягко, но настойчиво, мешая отдать богу душу. Злость на чью-то наглость, заставила распахнуть воспаленные веки. Снег, снег, снег. Чешуйчатая нога ящера, выныривающая из зеленоватого, сбитого колтунами меха, оставляет глубокие трехпалые следы. Я неудобно лежу в седле, бьюсь виском о мягкий и теплый бок.

— Ну, голуба, оклемалась? — голос проскрипел над головой плохо смазанной дверной петлей.

Я повернула голову полюбопытствовать и поморщилась, почувствовав пульсирующую боль в затылке и тошноту, подкатившую к горлу.

— Дети… Где мои дети? — прохрипела, несмотря на усилившуюся боль, пытаясь повернуться удобнее и увидеть своего спасителя.

— Егозы-то… Так где им быть? Убегли. Тебя показали и убегли, — задумчиво проговорил голос, удивленный вопросом. — В город подалися. Ящура свово продавать.

Щуря от боли глаза, внимательно разглядывала старика, везущего меня на своем шурхе. Щуплый, небольшого росточка, в потертом зипуне, явном ровеснике самого деда. Безбородое лицо, с множеством лучиков-морщинок, разбегающихся от уголков глаз, привыкло улыбаться. Кустистые брови нависают над выцветшими глазами. Лохматый малахай греет лысую как коленка голову.

Старик покачал головой, вспоминая что-то, и улыбнулся в бороду. Я не могла не улыбнуться в ответ, такой светлой и солнечной была эта по-детски открытая улыбка, преобразившая морщинистое лицо старика.

— Тайша, ей доктор нужен, — проскрипела, соперничая голосом с дедом и несмазанными петлями. — Надо найти моих детей, дедушка!

Старик смерил меня недоверчивым взглядом и махнул рукой, успокаивая.

— Не тревожси. Энта сиротинка у жрицы при храме. Подлатаить ее и память почистить. Негоже ей такое помнить, — дед посуровел, с лица пропала лукавая усмешка. — А ты не казнись. Доброе дело сделала. Развелось ноне паразитов охочих до невинных — давить некому.

Он замолчал, глаза и морщинки, в которых плескалось детское озорство, разом потухли. Рядом с шурхом устало брел сгорбившийся старик.

— Я Лекса. Спасибо, что спасли.

— Знаю, мальчонка в окошко тебя кликал, — оборвал дед. — Благодарности не нать. Не за нее спасал.

Я пошевелилась, оценивая свое состояние. Руки оказались целы, только затекли от неудобного положения. Я кое-как поднялась, усевшись боком, и едва не съехала со спины ящера, успев рукой ухватиться за луку седла. Ссадины на ладони задергало. От резкого движения в глазах потемнело, затылок прострелило болью. Пальцы нащупали запекшуюся в волосах кровь. Когда мушки перед глазами рассеялись, и раздвоившийся силуэт собрался в одно целое, смогла поглазеть окрест.

Белое идеальное снежное полотно без единого темного пятнышка рельефа переходило в серое, затянутое сплошным покрывалом туч небо. Тяжко выдохнула, страдая от однообразия унылого пейзажа. Серо-зеленый ящер и его погонщик в черном зипуне с множеством разноцветных кожаных латок были единственной отрадой взгляду, истосковавшемуся по разноцветью природы. Старичок уверенно вел шурха по снежной целине, пользуясь своими ориентирами и протаптывая путь сношенными сапожками.

Уж не магией ли пользуется дедок?

При взгляде на него первой пришла на ум лейла Суриль. Вспомнив печальную участь старушки, решила осторожно поинтересоваться личностью. Старичок и тут меня удивил, прочитав мысли, или я не оригинальна:

— Я служка при храме Астреи. Монтием кличут. Туды мы топаем. Жрица подлатаить раны, потом иди куды хош.

— В храм… — машинально повторила за старичком, принимая, что судьба сама решила за меня, и дороги к храму мне не избежать.

После яркого сна желание вернуться домой стало еще сильнее, но глаза измученных детей, их слезы и отчаяние рождали чувство вины и злости. Вот и сейчас я переживала на Фишку, влезающего в новую авантюру с продажей чужого шурха. Он вновь рисковал попасть в тюрьму и лишится кисти руки. А ну как ящер заклеймен и хозяин обвинит мальчишку в краже, что недалеко от истины. Вот так оставить десятки маленьких беспризорников, на которых всегда найдутся охочие мерзавцы, теперь я не могла. Даже если у жрицы получиться активировать браслет, я не уйду. Не смогу жить в своем мире и до конца дней мучиться совестью.