Король (ЛП) - Райз Тиффани - Страница 74

- Фелиция не играет с кровью. Я скучаю по этому. Как и ты, - сказал Кингсли.

Сорен уставился на него, но промолчал. Он взял Кингсли за запястье, притянул ладонь поближе и воткнул острый кончик штопора ему в кожу. Учитывая, насколько он был пьян, Кингсли почти ничего не почувствовал. Но Сорен явно что-то ощутил. Его зрачки расширились, а дыхание участилось. Но он отложил штопор в сторону, перевернул руку Кингсли и позволил нескольким каплям крови смешаться с его кровью в бокале. Затем Сорен окунул два пальца в кровь и вино. Двумя влажными красными пальцами он помазал лоб Кингсли вином, затем прикоснулся к его губам и к центру каждой ладони.

Кингсли почувствовал что-то странное, когда Сорен коснулся его своими винно-красными пальцами. Даже пьяный, даже опустошенный, он чувствовал силу. Власть и груз ответственности.

- У меня все еще нет королевства.

- Будет, - пообещал Сорен. - Однажды будет. Я верю в тебя. А ты?

Кингсли посмотрел на свои руки, на красные пятна в центре ладоней.

- Если ты веришь, то и я верю.

Сорен обхватил лицо Кингсли ладонями и прикоснулся губами к его лбу. Это был не поцелуй, а, скорее, благословение. Быть поцелованным Сореном – значит, быть благословленным. Сорен поднялся на твердых ногах.

- Ты куда? - спросил Кинг.

- В постель.

- Могу я пойти с тобой?

- Да.

- Все будет как в старые добрые времена?

- Да.

Это действительно было похоже на старые времена. Сорен занял кровать и приказал Кингсли лечь на полу. Но лучше одна ночь на полу у Сорена, чем тысяча ночей в другом месте.

- Можно мне хотя бы...

На лицо Кингсли упала подушка.

- Merci, - поблагодарил Кингсли из-под подушки.

- Velkommen.

- Никакого датского, - проворчал Кингсли. - Пока не скажешь, что ты сказал.

- Я сказал «пожалуйста».

- Не сейчас. Тогда, в машине.

- Кажется, ты еще больше пьянеешь, а не трезвеешь. В какой машине?

- В том самом «Роллс-Ройсе», на котором мы ездили к твоей сестре в школу. Ты помнишь?

- Да, думаю, я бы запомнил тот день, когда впервые увидел Клэр.

- Помнишь, что ты сказал мне в машине, когда мы ехали...

- Помню, - сказал Сорен так тихо, что его голос был едва слышен. Но Кингсли услышал.

- Что ты мне сказал?

- Я сказал «Jeg vil være din family. Jeg er din familie».

- Что это значит?

- Это значит, - начал Сорен и устало выдохнул. - Я хочу быть твоей семьей. Я буду твоей семьей.

- Через три недели ты женился на моей сестре.

- Интересно, почему?

- Сорен...

- Это давняя история, - ответил Сорен. - Отпусти.

- Но...

- Засыпай, Кингсли. Пожалуйста.

Если бы Сорен не добавил «пожалуйста» в конце, Кингсли бы не уснул. Но что-то в том, как Сорен сказал «пожалуйста», как другой бы сказал «пощади», заставило Кингсли замолчать. Давняя история. Пусть мертвые хоронят мертвых. Вместо того чтобы копаться в прошлом, Кингсли уснул.

***

Когда Кингсли проснулся, было пять утра. У него все болело, все тело. Теперь он вспомнил, почему решил прекратить пить. В следующий раз, когда он решит вырубиться у Сорена, он сделает это на диване, а не на полу.

Он вызвал машину, плеснул себе в лицо водой и вызвал рвоту ради принципа. Какой хороший кутеж и без небольшой чистки в довершение. После спровоцированной рвоты и выпитого галлона воды он чувствовал себя человеком, более или менее.

Кингсли нашел Сорена все еще спящим, лежащим на боку, натянув белую простынь на живот. За свою жизнь Кингсли переспал с тысячью людей, и он еще не встречал никого — мужчину или женщину — кто бы превзошел Сорена в чисто физической красоте. Не в состоянии остановить себя, Кингсли заполз на кровать и прижался лицом к шее Сорена. Он вдохнул и в один миг ощутил запах свежего снега в полуночном воздухе, лед на сосновых ветках, застывший и затаившийся мир.

Сорен ущипнул Кинга за нос.

- Я думал, ты спишь, - сказал Кингсли страдальческим гнусавым голосом.

- Я спал, пока какой-то француз не начал обнюхивать мои волосы. - Сорен отпустил его нос.

- От тебя пахнет снегом.

- У снега нет запаха.

- Словно по всей твоей коже зима.

- Я не доверяю чувственному восприятию человека, который всего пять часов назад думал, что он на лодке.

- Тебе никто никогда не говорил, что ты так пахнешь?

- Элизабет упоминала что-то об этом давным-давно. И кто-то еще. Недавно.

- Кто?

- Элеонор.

Элеонор. Королева-Девственница. Кингсли утешало, что Элеонор чувствует запах зимы на коже Сорена. Каким-то образом это было необыкновенно - Элизабет, Кингсли, Элеонор, трое любили Сорена, трое были или будут его любовниками. Возможно, Сорен был прав насчет этой девушки. Возможно, она была той, о ком они мечтали все эти годы назад. Кингсли опустил голову и поцеловал Сорена в правое плечо. Он целовал Сорена в лопатку, в шею, в затылок, ощущая вкус снега на коже. Кингсли опустился к центру спины Сорена, а пальцы скользили по его ребрам.

- Что ты делаешь, по-твоему? - поинтересовался Сорен.

- Я пытаюсь выяснить, в чем спит священник, - ответил Кингсли, запуская руку под простыню.

Сорен перехватил его руку и крепко, безжалостно, сдавил ее.

- Этот священник спит в постели.

- Ты сломаешь мне запястье, - заметил Кингсли, ничуть не обеспокоенный такой перспективой. Боль от хватки Сорена отрезвила его, прояснила мысли и разбудила.

Сорен усилил хватку, и Кингсли поморщился. Приятно знать, что Сорен не солгал - волк все еще был там. Сорен не стал менее опасным. Просто Кингсли больше не боялся.

- Сломай, - почти приказал Кингсли.

Хватка Сорена стала еще крепче. Но только слегка, а потом он отпустил.

- Ты не должен был останавливаться, - сказал Кингсли. - Ты можешь ломать меня сколько угодно.

- У меня могло бы возникнуть искушение поиграть с тобой, если бы у тебя было хоть какое-то чувство самосохранения.

- Самосохранение - удел слабых. Мне нравилось быть уничтоженным тобой.

- Ты помнишь среднюю школу совсем не так, как я, - ответил Сорен. - В предыдущей школе я убил кое-кого и боялся, что сделаю это снова. А потом появился ты и практически попросил меня убить тебя.

- Я не просил тебя убивать меня, - возразил Кингсли. - Я умолял.

- И ты удивляешься, почему я предпочитаю играть с людьми, у которых есть пределы.

- Ты знаешь, что скучаешь по мне, - сказал Кингсли, проводя рукой по боку Сорена от лопатки до талии. Он почувствовал, как напрягся каждый мускул на его теле, и Кингсли убрал руку.

- Больно? - уточнил Кингсли, смущенный внезапным отвращением Сорена.

- Нет, сделай еще раз.

Кингсли осторожно положил руку на спину Сорена и провел ею по его телу.

- Еще? - спросил Кинг.

- Да.

Кингсли опустился на колени рядом с Сореном и обеими руками массировал его спину от шеи до бедер. Постепенно напряжение спало. У Сорена была прекрасная спина - длинная, подтянутая, с широкими плечами, обтянутая упругими мышцами. Закрыв глаза, Кингсли провел пальцами по позвоночнику Сорена, и тот испустил вздох удовольствия.

- Тебе нравится? - спросил Кингсли.

- Да.

- Почему ты никогда не заставлял меня делать тебе массаж спины?

- До сих пор я не знал, что он мне нравятся. - Сорен растянулся на животе и повернул голову на подушке лицом к Кингсли. - Я всегда боялся прикосновений. И это прекрасно. Кроме рукопожатий, священников никогда не трогают.

Сердце Кингсли сжалось от сочувствия. Иногда он забывал, какой вред нанесло Сорену его детство. Однажды вечером в их школьной хижине Сорен признался ему во всем, что произошло между ним и его сестрой, когда ему было одиннадцать, а ей двенадцать. Неудивительно, что Сорен избегал прикосновений, когда даже простые удовольствия были запятнаны стыдом.

- Но это... это тебя не беспокоит?

- Нет, - ответил Сорен. - Но держись выше пояса.