Джентльмен-капитан (ЛП) - Дэвис Дж. Д. - Страница 40

— Вы не на шутку разгневали мистера Лэндона, сэр, — радостно заявил он.

— Хорошо. На кораблях бывает лишь один капитан, мистер Фаррел, — ответил я, проглотив очередной кусок и стараясь скрыть своё беспокойство. Затем добавил: — Даже если он совершенно безграмотен в морской науке.

— Со всем уважением, сэр, — сказал он мягко, — думаю, вы себя недооцениваете. Капитан, которого я знал на «Хэппи ресторейшн» и в начале этого плавания, мог быть кем–то подобным. Но даже эти несколько дней уже изменили вас. Да мне кажется, вы учитесь морю быстрее, чем я осваиваю азбуку, капитан.

— Чему тут удивляться? — пробурчал Маск. — Капитан Квинтон, знаете ли, человек образованный: его дядя, скажу я вам, магистр колледжа в Оксфорде, за него говорит благородное происхождение, что даёт текущая в его жилах кровь всех Квинтонов от начала времён. Не то, что мы с вами, мистер Фаррел. Порождения трущоб.

Я улыбнулся, а затем обратился к Киту:

— Не ошибся ли я, говоря так категорично со штурманом?

Маск прошипел что–то о лживом вонючем язычнике–содомите, получившем по заслугам, Кит же был более сдержан:

— Вы отдали команду, сэр. Она была ясной и не оставляла места сомнению. Вот и всё.

Прямая противоположность приказу, который я так и не смог отдать на «Хэппи ресторейшн», подумал я, и возможно, Кит Фаррел подумал о том же.

Я указал Киту на стул и поручил ему скопировать адрес моего письма герцогу Йорку. Это заняло около двадцати минут, во время которых Кит возмущался, почему «Йорк» произносится в точности так же, как «ёлка», а пишется совсем по–другому. Мы поговорили немного, а потом я послал Маска привести ко мне лейтенанта Вивиана и главного канонира Стэнтона.

Очевидно, они оба слышали о моём приказе. Вивиан, в особенности, изучал меня с непривычным любопытством. Как и все офицеры, он, несомненно, считал Кита Фаррела моим зловещим спутником — вроде чёрного кота у ведьмы. И попытка превратить Мэтью Квинтона в моряка рассматривалась им как гиблое дело, но лейтенант был джентльменом и не выказывал своих чувств, тогда как коренастому Стэнтону с его лохматыми бровями непроходимая глупость, видимо, не позволяла сформировать собственное мнение на этот счёт. Я поделился с ними своим замыслом, зная, что это ещё больше рассердит Лэндона. Оглядываясь назад, я считаю свой поступок мелким ребячеством, каким он и был на самом деле — но даже сейчас я нахожу, что нет занятия приятнее, чем намеренно дразнить тех, кто тебя недолюбливает. В самом деле, я обнаружил, что всё чаще тешу себя этой забавой в последнее время — хорошо, что общество прощает подобное поведение древним старикам.

Задача моя была простой, и я поставил её днём раньше, когда «Ройал мартир» так растревожил нас темпом и слаженностью бортового залпа во время салюта. Мы пройдём в пяти милях от Айлы, сказал я им, далеко от насмешливых взглядов Годсгифта Джаджа и его команды, и проведём учения с собственными большими пушками. Я желал увидеть, может ли «Юпитер» потягаться в боевой мощи с нашим прославленным консортом.

Малахия Лэндон не был человеком, готовым нарушить прямой приказ, поэтому он добросовестно отправил одного из своих помощников сообщить, что мы находимся ровно в пяти милях от мыса Оа. Затем он, согласно моей команде, сменил курс на норд–ост. Вивиан и Стэнтон уже ждали меня на палубе. Я огляделся вокруг и увидел только пустое море, синее небо с низкими быстро бегущими облаками и серо–зелёный берег Айлы. Кинтайр остался далеко на востоке. От «Ройал мартира» не видно и следа.

— Очень хорошо. Мистер Вивиан, мистер Стэнтон, — сказал я. — Давайте приступим, как мы и обсуждали: попробуем в точности повторить салют «Ройал мартира». Сначала батарея левого борта, затем правого. По моей команде.

Оба коснулись шляп, подтверждая получение приказа. Вивиан направился на бак занять позицию, а Стэнтон спустился вниз, командовать пушками главной палубы. «Юпитер» нёс в общей сложности тридцать два больших орудия. Восемнадцать, включая два, стеснившие мою каюту, были полукулевринами длиной в девять футов и стреляли девятифунтовыми ядрами. У нас также имелось десять лёгких фальконетов, которые стреляли ядрами по пять фунтов, и четыре миньона на носу и на корме — с четырёхфунтовыми снарядами. Я смотрел, как команды пушек на верхней палубе, в особенности ближайшие ко мне, расположенных на шканцах, заряжали орудия: весьма энергично, хотя и не слишком уверенно. Тканевые картузы с порохом осторожно всовывали в дула пушек с помощью ковшей на длинной ручке, потом проталкивали до самого казённика и прижимали пыжом, забивая его таким же образом. Если бы мы на самом деле стреляли, то после этого в ствол отправилось бы ядро, но мы лишь делали вид. И наконец, командир каждого орудия воткнул железный протравник в запальное отверстие, чтобы продырявить картуз, насыпал порох в канал и застыл, ожидая моих приказов.

Эти приказы по крайней мере были мне знакомы: то была истинная работа военного. И недаром я начал учить порядок слов, ещё сидя на колене дяди Тристрама, который, в свою очередь, усвоил их на колене собственного отца. Граф Мэтью очень любил вспоминать, какие команды он отдавал в тот судьбоносный июльский день в 1588‑м, когда «Констант эсперанс» вошёл в неуязвимый полумесяц Непобедимой армады.

— Ослабить тали! — прокричал я. — Открыть порты! Выдвинуть орудия!

По всему левому борту распахнулись пушечные порты, и дула пушек высунулись наружу. Я проследил за работой людей у орудий, выждал подходящего момента и наконец крикнул:

— Канониры, приготовиться к стрельбе!

Команда повторилась снова и снова вдоль всех палуб.

— Пли!

По моим замыслу и надежде, весь левый борт должен был выстрелить разом: одним громадным залпом огня и дыма — совсем как на «Ройал мартире» прошлым утром. Вместо этого несколько пушек на верхней палубе и, может быть, три на главной выпалили примерно в одно время. Затем последовала неровная серия выстрелов, больше похожих на неумелый фейерверк, сопровождаемый скрежетом при откате каждого орудия. Одна пушка на верхней палубе совсем не выстрелила, и у одной внизу при отдаче сломался станок — так мне сообщили. Широкая пелена дыма заволокла шканцы, раздирая мне нос и горло едким зловонием. Когда она развеялась, я посмотрел на окружающих, задаваясь вопросом: было ли и у меня на лице такое же искреннее выражение ужаса и стыда.

— Великий Боже на небесах, — воскликнул Финеас Маск, считающий себя ныне мастером в артиллерийском деле, — да голландский флот обделается на всём пути отсюда до Амстердама. Обделается от смеха.

Спокойный и относительно трезвый Фрэнсис Гейл пересёк шканцы и подошёл ко мне.

— Капитан, — печально сказал он, — мне знакома артиллерия. Я смотрел в дула пушек самого генерала Дина, так что я видел лучших. При всём уважении, сэр, теперь я видел и худших.

Я стоял недвижимо, обозревая это бедствие. «Юпитерцы» нервничали, боясь реакции даже своего невежды–капитана, и с серьёзными лицами перезаряжали пушки так умело, как только были способны. Дула прочистили пыжовниками и охладили банниками, после чего заново стали заряжать их картузами. Когда командиры орудий, казалось, были готовы, я снова скомандовал «пли». В этот раз чуть больше пушек выстрелили по моей команде, но пришлось ещё дольше ждать, пока выстрелит последнее орудие. Другая пушка на главной палубе дала осечку. Остальные снова были заряжены, и теперь мы попытались стрелять по очереди: от носа к корме, как сделал это «Ройал мартир». Последовавшая бездарная какофония укоризненно разнеслась над Шотландским морем. Несколько пушек на обеих палубах выстрелили без очереди, две — не выстрелили совсем. Ветер относил от «Юпитера» сердитые клочья дыма.

Кит Фаррел следил за временем.

— Почти полсклянки, сэр, — приглушённо проговорил он. — Три бортовых залпа, или вроде того, примерно за двадцать пять минут.

— Господи Иисусе, — воскликнул я, — даже у французов лучше получится!