Год Дракона - Давыдов Вадим - Страница 52

– Ну, как вам будет угодно. Тогда отвечу исчерпывающе: я крайне осторожен и тщательно слежу за тем, чтобы подобным способом меня не могли заставить делать то, чего я ни в каком другом случае делать бы не стал.

– Вы имеете в виду шантаж?

– В основном.

– Ну, это больше похоже на правду. Я даже могу счесть это веской причиной.

– Спасибо, дорогая. У меня прямо камень с души свалился.

– Я не понимаю только одного. Как вы можете делать все это – и при этом не любить людей? Вы ведь совершенно не любите людей, пан Данек... или мне только кажется?

– Конечно нет, дорогая. Как можно любить людей? Всех людей? Я что, Мессия?! Да упаси меня Господь. Тем более, зная про людей то, что я знаю. Разве можно любить людей, когда они только и делают, что убивают и калечат друг друга? Когда, вместо того, чтобы любить своих детей, помогать им вырасти здоровыми, красивыми и счастливыми, люди убивают их, уродуют дурацким образованием, продают им наркотики и заставляют торговать своими телами? Как можно любить людей, которые так устроили свою жизнь, – чтобы обеспечить себе всякие сверкающие погремушки, бросают своих родителей медленно умирать под присмотром посторонних? Конечно, я их не люблю. Как можно их любить? Я просто надеюсь, – когда мы закончим, у меня появится шанс их полюбить. По крайней мере, хоть какой-то шанс.

– Как у вас внутри помещается все это? – тихо спросила Елена.

– Помещается, – пожал он плечами. – Меня приводит в неистовство весь этот мир, в котором почти не осталось мужчин, а те, что остались, чувствуют себя в нем чужими и лишними. Вы посмотрите вокруг. Повсюду, куда ни кинь взгляд, – одни вихляющиеся изнеженные инфантилы, а то и вовсе педрилы, разодетые в дизайнерское тряпье, накачивающиеся алкоголем и дурью, читающие и пишущие всякую муть, от которой хочется блевать, прыгающие из постели в постель. Накипь, которая профанирует нашу цивилизацию. Пожирает наш мир изнутри. Я поэтому так хочу переделать его.

– Вам нравится жестокость, так свойственная миру мужчин?

– Дело не в жестокости. Не только в ней. Миру нужны мужчины, пани Елена. Мужчины, занимающиеся настоящими мужскими делами. В том числе и войной. Потому что без мужчин нет мира. Некому лечить, некому учить и воспитывать детей, некому строить, некому биться со всякой нежитью, некому нести ответственность, защищать Родину и любить женщин, а без этого мир просто исчезнет. Не станет более женским или просто женским, – о, если бы это было так! Нет. Его просто не будет. И я всего лишь делаю, что могу, чтобы этого не случилось. То, что могу. То, что должен.

– И здесь, в Чехии, именно такое вы и устроили, – Елена вздохнула и печально покачала головой. – И собираетесь устроить, похоже, везде!

– А что такого особенного мы устроили? – прищурился Майзель. – Что такого неправильного в нашем государственном устройстве? Монархическая форма правления? Но так просто гораздо легче обеспечить преемственность власти и вывести ее из-под влияния политических партий и наглого корпоративного бизнеса, который лезет везде и пытается все купить. Потому что задача власти – делать жизнь народа как можно более благополучной и при этом интересной, а не обслуживать политические группки и группировки. А в экономику мы вообще не лезем.

– Это так называется?! Вот уж никогда бы не подумала!

– Именно. Мы сами развиваем национальную экономику и помогаем делать это нашим друзьям. Мы не дали ни себе, ни им вляпаться в это евросоюзное дерьмо. Мы просто не пустили сюда никого посторонних. Не позволили скупить наше достояние и достоинство за гроши.

– Ну конечно. Вы скупили все сами.

– Взяли под контроль. Это две большие разницы, пани Елена. Как только порядок установился, мы отдали все это назад людям. Установив при этом определенные законы, которым все без исключения обязаны беспрекословно подчиняться. А больше мы и не вмешиваемся ни во что, просто следим за тем, чтобы правила игры неукоснительно соблюдались. И люди знают, для кого мы все это делаем. Людей не обманешь, пани Елена. Ни одна демократия не смогла защитить своих граждан от корпораций. Ни одна. Никто не сумел. Только у нас это получилось. И только благодаря королю! Потому что он король, а не клоун. Да, зарплаты у нас ниже, чем в Штатах или в Люксембурге. И так называемый «уровень жизни» ниже. А люди – куда счастливее. Мы гораздо меньше и разумнее потребляем и ничего не отбираем, и людям остается больше. И все остальное... Что такого мы делаем, что расходится с заветами Масарика? У нас студентов на душу населения больше, чем в Англии и Германии. И бесплатно. Карлов университет, другие. Мы столько сил бросили на подготовку учительского корпуса, на медицину, на профессиональное образование. Да и христианское образование мы подняли на непредставимый до сего дня уровень. Татичку [53] и его сподвижникам удалось вывести страну в десятку лучших за десять лет именно благодаря этому. И потому, что это было не стихийное метание, а доктрина. И нам удалось то же самое.

– Татичек был демократом. А вы – монархист.

– Демократия и монархия нисколько не противоречат друг другу. Они дополняют друг друга, дорогая. А еще наша монархия – это не что иное, как внешний импульс нашего народа, народного чувства всеобщей справедливости. Пройдет еще одно или два десятилетия, – и на всех ключевых постах, везде, не только у нас, сядут люди, получившие наше образование, люди, понимающие наш маневр, считающие его своим и готовые положить жизнь на то, чтобы его выполнить. Великие граждане великой страны.

– Чтобы контролировать абсолютно все?! Но это же невозможно!

– Я многому научился и продолжаю учиться у истории. Ни одна цивилизация не устояла и двух сотен лет, перейдя от наступления к обороне. Ни одна. Таковы упрямые исторические факты. Коммунизм рухнул, когда на деле отказался от идеи завоевания всего мира. Рухнет и христианство, если откажется от доктрины вселенской Церкви. Рухнет ислам, если перестанет распространяться. А мне просто нравится моя цивилизация. Я считаю ее лучшей. Главным достижением человечества и в то же время его окончательной целью. И поэтому делаю и буду делать все, чтобы эта цивилизация была повсюду. Но одними лишь проповедями, как вы понимаете, добиться этой победы сложно. Нужны другие инструменты. Церковь, если вы помните, именно потому добилась таких впечатляющих успехов, что создавала государства, в которых была господствующей, а зачастую – единственной идеологической доктриной.

– Не слишком ли много и часто вы объясняетесь в любви к христианству, – для еврея, которым себя провозглашаете?

– Ощущаю, дорогая, – Майзель улыбнулся. – Ощущаю. Дьявол вновь спрятался в детали. Нет. Я не христианин, но я друг христианства, как вам известно. Мне оно нравится. Я ощущаю с ним некоторое родство, если хотите.

– А буддизм? Индуизм? Как быть с ними? Об исламе я не спрашиваю, иначе вы не слезете со своего любимого конька недели две.

– Пани Елена, вы чудо, – Майзель посмотрел на нее с такой нежностью, что Елене захотелось выскочить из кабинета. – Мне симпатичен буддизм, потому что он неагрессивен. А индуизм – вещь настолько в себе и специфическая, что никак моей цивилизации не угрожает. И с продвижением ее в эту часть света он так же не выдержит конкуренции с христианством. Потому что именно христианская религиозно-этическая доктрина как нельзя лучше способствует цивилизационным процессам. Она для этого предназначена. И совместить цивилизацию с языческими верованиями, даже тщательно структурированными и детально проработанными тысячелетней практикой, не получится. Потому что это невозможно. Но все хотят иметь телевизор, компьютер и автомобиль, веселиться и путешествовать, и желательно в безопасности. Поэтому в какой-то момент храмы Шивы и Парвати превратятся из действующих культовых учреждений в музеи.

– Это просто чудовищно. Как вы можете?!

– Что же в этом чудовищного? – удивился Майзель. – Никто не собирается взрывать эти храмы и объявлять их священнослужителей прислужниками дьявола. Больше того, – если кто-нибудь в порыве священного рвения попытается это сделать, то получит жесточайший укорот. Мы не какие-нибудь обдолбавшиеся анашой талибы. Это угасание произойдет само собой, прежде всего потому, что языческая доктрина просто перестанет быть адекватной моделью действительности для тех самых людей, которые ее нынче исповедуют. Как и ислам, кстати.

53

Татичек (отец) – так называли в Чехословакии основателя и первого президента (1918 – 1935) независимой Чехословакии Томаша Гаррига Масарика (1850 – 1937), педагога, писателя, публициста и общественного деятеля.