Наследники по прямой. Книга первая - Давыдов Вадим - Страница 118

— Идти можете, Степан Акимыч?

Кузнеца аж подбросило:

— Ты… Ты кто таков?!

— Палочка-выручалочка, — расплылся в широченнейшей улыбке Гурьев. — Так что?

— Могу-у-у…

— Ну, тогда вперёд.

По дороге Гурьев вкратце посвятил кузнеца в историю своего с ним заочного знакомства и спросил:

— В ученики возьмёте, дядько Степан?

Задумался Тешков, и задумался тяжко, исподлобья разглядывая своего странного спасителя. Кость у парня хоть и крепкая, однако же не мужицкая, это понял Степан Акимович сразу. Но силён ведь, чертёнок! Если ещё и способный к кузнечному делу окажется… А жиганов-то раскидал — прям загляденье, подумал Тешков. Ну, кости есть, а мясо нарастёт. Старший сын Тешкова уже два года болтался в отряде у «белоказачьего», как его называли в советских газетках, атамана Шлыкова, а с младшего по малолетству толку в кузнице было немного. Бедствовать Тешковы не бедствовали, но и богатеями не были. А работать приходится — ох. Подмастерье не помешает. Платить вот разве?

— Вот наукой и расплатитесь, дядько Степан. А? — Гурьев как будто мысли его читал, чем снова резкий прищур кузнеца заработал.

— Руки покажь, — хмуро проворчал кузнец.

Гурьев, улыбаясь, с готовностью протянул Тешкову обе кисти. Тот быстро и привычно обмял их пальцами, ощупал. Руки у парня тоже были не похожи ни на что, виденное кузнецом раньше. Не рабочие руки, конечно. Но… Костяшки словно ороговевшими щитками покрыты, пятка и ребро ладони твёрдые, а сама ладонь — как у гребца, крепкая. Запястье широкое, на господскую кость никак не личит. Что за канитель такая, подумал Тешков. Он хмыкнул:

— А ручки-то у тебя, парень, — того. На что тебе кузнецова наука?

— Хочу такую саблю выковать, которой реку пополам разрубить можно, — мечтательно воздев очи горе, произнёс Гурьев. — И чтоб булатная была.

Тешков только хмыкнул:

— А не боишься?

— Работы? Не-а, — беспечно тряхнул головой Гурьев. — А чего мне ещё боятся-то? Или кого?

— Ну, вроде как за мной должок, — буркнул кузнец. — По рукам, что ли?

— По рукам, — Гурьев пожал ладонь кузнеца, и, задержав её в своей, спросил: — Когда отправляемся?

— Ну… — задумался Тешков, что-то в уме прикидывая.

— Мне помощь ваша потребуется, Степан Акимович.

— Это в каком смысле? — насторожился кузнец.

— Коня купить.

— Коня-а-а?!? — изумился Тешков. — А конь-то тебе на кой ляд?!

— А денег куры не клюют, Степан Акимыч.

Тьфу ты, сплюнул мысленно Тешков, пацан — он пацан и есть. Хоть и такой. Ну, отчего ж не помочь. Можно и помочь, конечно.

— Можно и помочь, — проворчал Тешков вслух. — Только добрый конь немалых денег стоит. Ты не лыбься, не лыбся-то, почём зря, слушай, что старшие говорят!

— Непременно, дядько Степан, — посерьёзнев, кивнул Гурьев.

Тешков полагал — святая простота! — что коня им следует покупать на базаре. Вместо этого Гурьев поволок его на конный завод в Абрамовке, принадлежащий всё тому же Чудову, который «правил» половиной Харбина. Здесь у кузнеца просто глаза разбежались. Но спешить Тешков не собирался. Раз уж в Абрамовку приехали, так и возвращаться без доброго коника грех. Они долго ходили от конюшни к конюшне, сопровождаемые одним из приказчиков. Наконец, Тешков разглядел, что Гурьев, рассматривая лошадей, не торопится выбирать. Кузнец отозвал его в сторону, шепнул недовольно:

— Что тебе? Не глянется никакой, что ль? Чего рыскаешь-то?

— Да вот, дядько Степан, — Гурьев помялся. — Это ж тележные бугаи какие-то. Не глянется.

— Тю-ю-ю, — присвистнул Тешков. — На службу разве собрался-то? Что ж, строевского коня захотел?

— А хоть бы и строевского, — Гурьев упрямо наклонил голову набок.

— И зачем?

— А вы рассудите, дядько Степан. На водовозе верхом — какой всадник? Это раз. Много ли в станице породистых жеребцов на развод? Это два. С добрым конём меня и станичный атаман охотнее возьмёт. А прокормить — прокормим, Степан Акимович, и застояться не дадим. А?

Кузнец задумчиво разгладил бороду — сначала правой ладонью, потом и левой. Была в словах будущего подмастерья лукавая сметка, такая, что возрасту парня никак не годилась в пару. Ох, и не простой ты хлопец, в который раз подумал Тешков. И, кивнув согласно, развернулся к приказчику — совсем другим разговором:

— Ну? Настоящих-то коней покажешь, или так и будем до вечера тут киселя хлебать?

— Помилуйте, господа! — деланно изумился приказчик и, вытаращив глаза, обескураженно развёл руками. — Это самые…

— А будешь ерепениться, так мы сей минут разворачиваем, — ласково продолжил Тешков.

Приказчик булькнул и расплылся в улыбке:

— Ну, вот. Сразу видно настоящего клиента!

— А если сразу видно, чего голову по сю пору морочил?! — свирепо рявкнул Тешков. — Хорош болтать, веди давай!

Этого коня Тешков увидел сразу. Аж сердце подпрыгнуло. Он шагнул к загону:

— Эт-то дело!

Конь и вправду был чудо как хорош. Буланый[119], тёмного оттенка, трёхлеток, с сухой лёгкой головой, плотным, мускулистым телом, длинной шеей и узкой глубокой грудью, высокий в холке и явно соскучившийся по настоящему всаднику. Вот бы подружиться нам ещё, с лёгким оттенком беспокойства подумал Гурьев. А когда я уеду, в хороших руках останется. Будем надеяться, что я не все уроки сэнсэя, касающиеся животных, позабыл. Ну, с Богом, как говорится. Он посмотрел на кузнеца, на закусившего губу приказчика, забывшего о маске продавца воздуха, и кивнул:

— Называйте цену, Павел Григорьевич.

— Э-э-э…

Поняв, что не ослышался, Тешков задохнулся от негодования:

— Да ты что, любезный, с глузды съехал, никак?!

— Спокойно, Степан Акимович, — улыбнулся Гурьев. — Это мы сейчас урегулируем. А позвольте, дражайший Павел Григорьевич, на воздух вас пригласить.

Тон и тембр голоса, каким было это произнесено, заставили кузнеца застыть в неподвижности, а приказчика беспрекословно последовать за Гурьевым. Да кто ж ты таков, паря, в смятении подумал Тешков. В тихом омуте?!

Через полчаса все формальности были улажены. Купленную здесь же сбрую Тешков проверил самолично, ворча и хмурясь, выговаривая Гурьеву за «барские замашки» не торговаться, как обычаем положено. Гурьев слушал его вполуха, любуясь великолепным животным. Конь, схрупав у него с руки горбушку круто посоленного ржаного хлеба, кажется, против нового знакомства ничего не имел.

— А ты верхом-то ездить умеешь? — подозрительно спросил Гурьева Тешков, седлая коня. — А?

— Не переживайте, дядько Степан, — Гурьев похлопал жеребца по крупу, поддёрнул, проверяя, подпругу и взлетел в седло. Конь мотнул головой и покосился влажным выпуклым фиолетовым глазом на кузнеца, пожевал тонкими губами. Тешков одобрительно хмыкнул.

Гурьев основательно подготовился к отъезду в станицу. К передней луке седла справа прилепился карабин «Арисака» с откидным несъёмным штыком, могущим при известной сноровке послужить и сошкой, разные необходимые мелочи в подсумках, вьюк с бельём и одеждой, фляги с водой и походный паёк — кузнец едва рот не раскрыл, когда всё это богатство увидел. Было ещё кое-что, им незамеченное — отличный немецкий артиллерийский бинокль, глушитель для карабина и оптический прицел для него же, заблаговременно заказанный и вовремя полученный «люгер» восьмой модели с двумя запасными обоймами и кобурой отличной кожи — всё новенькое, прямиком со склада. Денег Гурьев на экипировку не пожалел. А чего их жалеть-то?

Упаковки с патронами для «Арисаки» и «люгера», кажется, возражений у кузнеца не вызвали, хотя по виду Тешкова было ясно, что готовность Гурьева воевать с парочкой полевых армий отнюдь не приводит его в благостное расположение духа. А вот огромный и тяжёлый чемодан, который Гурьев нагрузил в подводу, всё-таки заставил казака задать вопрос:

— Там что, кирпичи, что ль?!

— Книжки, дядько Степан, — улыбнулся Гурьев. — Зимой вечера-то — ого какие длинные. Иль не так?

119

Буланый — лошадиная масть. Корпус и голова желтовато-золотистые или песчано-землистые (есть темный и светлый оттенки), низ конечностей, хвост и грива ярко-черные, вдоль хребта может идти черный ремень.