Наследники по прямой. Книга первая - Давыдов Вадим - Страница 68

— Ну, деточки, спать, — заявила Брайна Исааковна, когда остатки трапезы исчезли со стола. — Завтра в школу, а вас ещё до петухов не утихомиришь, пока нашепчетесь. Давайте, давайте!

Глядя на смеющихся девушек, таких разных и таких похожих, Гурьев тоже улыбнулся. Господи. Рэйчел. Неужели всё это происходило — и происходит — со мной?!

— Ишь, красавица какая, — добродушно проворчал Крупнер на идиш вслед Даше, поднимающейся в сопровождении Дины на второй этаж. — Прямо царевна. — И, поймав взгляд, который бросил на него Гурьев, удивился: — Чего ты смотришь, Янкеле?

— Да так, дядя Арон, — Гурьев улыбнулся, дёрнул плечом. — Там мой чемоданчик в сенях остался, Брайна Исааковна. Вы скатерть уберите, пожалуйста, я его прямо на стол поставлю.

Крупнер еле заметно кивнул жене — делай, что говорят. Гурьев принёс «Касатку», установил на столе, откинул крышку:

— Это такой телефон специальный, дорогие мои. Если что — звоните вот по этим номерам, люди все наготове. — Гурьев показал на листок бумаги с цифрами, аккуратно приклеенный с изнутри крышки. — Думаю, всё обойдётся, но привычка такая: на воду дуть. Можно звонить на городские номера, тогда нужно девятку нажать и гудка дождаться. А в общем — совершенно обычный телефон. Спрашивайте, что непонятно.

— А чего непонятного, — вздохнул Крупнер. — Понятно, что надо кнопки нажать и понятно, какие. А что это такое да как работает — не нашего ума дело. Немецкий, что ли?

— Да ты что, дядя Арон, — перепугался Гурьев. — Немцам до этого ещё расти и расти. Это наше. Плод, так сказать, тесного советско-британского сотрудничества. Элементная база, конечно, английская, а всё остальное — родное. Вот совершенно.

— Понятно…

— Ну, чудно, — обрадовался Гурьев и выложил увесистую пачку банкнот на стол. — Это Боруху, дядя Арон, как обещал. Тихонько отправь его, лучше катером. До особого распоряжения.

— Что ж с нами будет, реб Янкель?

— Всё хорошо будет, Брайна Исааковна. Девочку мне сберегите — и всё будет чудесно.

— Не сомневайся, Янкеле, сынок, — похлопал его по руке Крупнер. — Не сомневайся. У Арона — как у ихнего Христа за пазухой, а то и вернее. Так, Брайнелэ?

— Так, так, Арончик.

— Проводи меня, дядя Арон, — Гурьев поднялся. — До свидания, Брайна Исааковна.

В сенях Гурьев проворчал:

— Собак выпусти, дядя Арон. Собачки — они всякую дрянь превосходно чуют. Договорились?

— Ты чего, Янкеле?

— Ничего, дядя Арон. Всё будет в цвет, только всё надо сделать правильно.

Они вышли во двор. Гурьев, дождавшись, пока Крупнер выпустит зверей, сел на лавку у крыльца. Все три собаки — две суки и огромный, как телёнок, кобель — подошли к нему, потыкались мокрыми носами в ладони, радостно мотая хвостами. Гурьев заглянул каждой псине в глаза, потрепал за коротенькие остатки ушей, и встал. Собаки мирно разошлись по двору. Крупнер, забыв обо всём на свете, глядел на невероятную картину, и во взгляде его был почти благоговейный ужас.

— До свидания, дядя Арон, — Гурьев шагнул к воротам. — Я завтра утром её заберу, в школу, а после школы — сюда. Не скучайте тут без меня.

— Будь здоров, Янкеле, — Крупнер сжал его локоть, встряхнул. — Вот так вот? Так опасно?

— Не опасно только на погосте лежать, дядя Арон, — Гурьев посмотрел на небо, щедро усыпанное яркими южными звёздами.

— Тьфу, балабол, — сердито вздёрнул бороду Крупнер. — Иди уж… С Богом.

— С Богом, с Богом, дядя Арон. Вы, главное, не скучайте, — повторил Гурьев и улыбнулся.

— Да, с тобой соскучишься, — пробормотал Крупнер, задвигая за ним засовы. — Ох, что же это за масть у тебя такая, Янкеле…

Девушки и в самом деле уснули не скоро. Да и не удивительно, — пока все девичьи новости и тайны переберёшь, перескажешь.

— Дашуня! А ты что-нибудь про него знаешь?

— Что?

— У него кто-нибудь есть?

— Есть.

— А кто, знаешь? Здесь, в Сталиноморске?

— Нет. Далеко, — Даша длинно и горько вздохнула. — Очень далеко. Просто ужас.

— Я так и думала, — Дина приподнялась на локте, посмотрела на Дашу, лицу которой свет почти наглухо прикрученной лампы придавал странное, несвойственное ей обычно, отстранённо-суровое выражение. — Он весёлый и вообще… Такой. А глаза… Слушай, разве можно его не любить? Как же так?

— Она его любит, — уверенно, твёрдо сказала Даша и немного подтянула к себе одеяло. — Любит и ждёт. Я знаю. Чувствую. Он ничего ведь толком не рассказывает. Жалеет нас. Думает, мы дети. А как же мы ему поможем, если мы не знаем ничего?! Вот же ненормальный!

— Ух… но… как мы ему поможем? — у Дины глаза зажглись, словно два светлячка.

— А вот, слушай. У неё брат есть. Это из-за него она не может сюда приехать. Ну, не только — но в основном, из-за него. Я решила: я ему письмо напишу. Не ей — она же не может, если Гур сказал, что нельзя — это точно нельзя. Остаётся только ему написать. Напишу… Я знаю, что напишу. В общем, я уже почти придумала.

— А как же ты пошлёшь?! Если адреса не знаешь…

— Это я пока не придумала, — снова вздохнула Даша. — Не знаю. Но я узнаю.

— Интересно, а она… Какая она?

— Она красивая.

— Очень?

— Очень.

— Как ты?

— В сто раз красивее.

— Так не бывает, — тихо засмеялась Дина.

— Бывает, — Даша перекинула косу на грудь. — Красивая. Как пламя! Разве в этом дело?! Она его судьба, Динка. Единственная. Можно в лепёшку разбиться, а любить он будет только её. Больше никого. Я завидую страшно. Я тоже так хочу. Чтобы я — для него — судьба. Не для Гура — для моего, Динка. Я когда… Я сразу поняла. Сразу же, в первую же секунду. В него даже влюбиться невозможно поэтому, Динка, понимаешь?!

— Ой, да! А я тоже что-то почувствовала такое. Он когда к нам первый раз пришёл. Слушай, а ты его… не боишься?

— Почему я его стану бояться?! — удивилась Даша. — А ты что же — боишься?!

— Немножко, — Дина вздохнула, посмотрела на Дашу, поправила подушку, устраиваясь. — Зато с ним никого другого бояться не надо. Это я тоже сразу увидела, моментально, вообще.

— Да. Гур действительно… может. Может быть добрым, таким… родным. Как самый близкий тебе человек. А может… У него бывают такие глаза! Динка. Как же я ненавижу, когда у него такие глаза. Мне хочется на весь мир накричать: ну, как же вы смеете?! Он такой, такой — а вы?! Это же из-за вас у него такие глаза! Будто пушки у линкора: как бабахнет сейчас… Он и с ней, с любимой своей, не может поэтому быть — из-за них всех… Из-за нас. Ужас. Я не могу — у меня сразу слёзы наворачиваются…

— Глаза… Дашуня… Глаза. Ты тоже видела, да? Я тебе признаюсь, только ты меня не выдавай, хорошо? Я подслушивала, когда он с Борухом и с татэ разговаривал. Ну, не нарочно, случайно так получилось. Борух ему про Ферзя рассказывал, а он отвернулся, и я… я глаза его увидела. Дашуня! — Дина вдруг села на кровати, закуталась в одеяло и передёрнула плечами, как от озноба. — Дашуня… Глаза у него! Серебряные. Страшные такие! Он Ферзя убьёт. И не только Ферзя. Ферзь для него… И… За тебя, за меня, за нас — за всех…

— Да, — спокойно кивнула Даша. — Я видела. Он говорит: людей нельзя обижать, а тени должны знать своё место. Убьёт? А Ферзь — это кто? Тот самый бандит, которому папка накостылял за контрабанду?

— Ты что, ничего не знаешь?!

— Почему — ничего? Только Гур не говорил, что его так зовут — Ферзь. Просто — бандит, и всё.

— Вот видишь, — Дина вздохнула и в ужасе головой покачала. — Он его приговорил уже. Даже имя зачеркнул.

— Зачем ему его убивать? Он его в НКВД сдаст, когда соберёт все доказательства.

— Ничего ты, Дашуня, не знаешь, — опять покачала головой Дина. — Ну, и правильно.

— Почему правильно? А ты знаешь?

— Нет. Я догадываюсь. Не знаю, конечно. Они же не говорят ничего. Мужчины… Ну, что нам с ними делать, скажи?!

— Любить, — Даша посмотрела на Дину и улыбнулась. — Мы должны их любить, Динка. Сильно-пресильно. Так, чтобы им не было больно никогда-никогда. Чтобы их души от нашей любви… Чтобы они светились. Понимаешь? Тогда все мерзавцы и негодяи — они разбегаться просто начнут. Их даже убивать станет незачем. Вот. Понимаешь?!