Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство - Давыдычев Лев Иванович - Страница 55

Конечно, всё это происходило у Эдика опять от глупости. Неужели он не мог сообразить, что даром валюту враги наши предателям нашим не дают? Получал денежки — будь любезен подличать против своей родины до конца дней своих или до тех пор, пока тебя не возьмут.

Эдик же соображал лишь, что ему уже нет смысла получать валюту и от безразмерного ужаса спать под кроватью! Рисковать расстаться с квартирой-универмагом почти со всеми отделами! Придут его сыночки и захапают всё богатство…

Будь у Эдика-Суслика хотя бы миллиграммчик совести да ещё несколько граммов ума, он догадался бы явиться с повинной, попросить прощения. Конечно, полного прощения он не получил бы, слишком много вреда он принес стране, а вот возможность после заслуженного наказания пожить нормальной жизнью и спать на кровати ему бы предоставили. Но ведь для него дороже всего на свете были не интересы родной страны, а квартира-универмаг почти со всеми отделами!

Вот и существовал в безразмерном ужасе шпион, вот и, спал под кроватью.

На время, пока не выяснятся его отношения с Сынком, Эдик прекратил свою гипнотизёрско-собачью деятельность, сидел дома и ждал, как ему совершенно правильно предчувствовалось, смертного часа. Правда, по нелепой уверенности в своем бессмертии он наивно надеялся всё-таки выкрутиться. И наказание, забегая вперёд, сообщу вам, уважаемые, читатели, неотвратимо приближалось. Не знаю точной даты, но оно обязательно будет!

С минуты на минуту, точнее, с секунды на секунду, ждал Эдик прихода агента Сынка, готов был уже задушить, а ещё удобнее — отравить приготовленную для него собачушку. Держал он её в отдельной комнатке, в специально изготовленной клетке, ибо эта животенция ростом с котёночка обладала злобой взрослого тигра-людоеда.

Изредка принося собаченции еду, Эдик содрогался, взглядывая на клетку: неужели и ему грозит пребывание за чем-то решетчатым?! И от макушки до пяток он покрывался липким холодным потом.

Сегодня утром он вылез из-под кровати еле живой: отнялась, стала будто деревянной правая рука. Несчастный шпион чуть не заорал от радости: можно лечь в больницу, да ещё в другом городе! Хоть какое-то время побыть в покое и поспать на кровати! Но тут же он сник: а если без него в квартиру-универмаг проникнут сыновья? Нет уж, если хватит паралич, то пусть здесь, среди дорогостоящих вещей…

Довольно с вас, уважаемые читатели, этих не очень-то приятных страниц. Посмотрим лучше, как страдают хорошие люди, и страдают по важным для всего человечества причинам.

Ожидая сына Романа с невестой, Илларион Венедиктович сходил в магазин, не обращая внимания на многочисленные косые взгляды (ведь всё лицо у него было в синяках и ссадинах), купил продукты и, вернувшись домой, принялся готовить обед.

А Иван Варфоломеевич с сотрудниками своей лаборатории пребывал в тяжелом недоумении и глубоком разочаровании. С утра мыши и морские свинки получили должные дозы эликсира грандиозус наоборотус, и все терпеливо и с острым любопытством ждали, когда животных одолеет мучительная жажда. Ничего подобного не наблюдалось! Значит, эликсир не действовал. Мыши и морские свинки даже не смотрели в сторону сосудиков с водой, которую они должны были выпивать в значительнейших количествах.

— Утешать меня не надо! — резко сказал, почти выкрикнул Иван Варфоломеевич. — Быстро проверить состав эликсира!

Много времени и не потребовалось, чтобы определить, что в специальной колбе вместо грандиозуса наоборотуса была обыкновенная вода.

— Подменили, — внешне спокойно констатировал Иван Варфоломеевич. — Но кто? И зачем? В лаборатории оставался я один. Я сам из мензурки перелил эликсир в специальную колбу и поставил её в холо… Погодите, погодите! Ко мне приходили два моих старых друга, мы довольно долго беседовали. Мензурка была уже пустой, я уже перелил эликсир… — вслух вспоминал Иван Варфоломеевич. — Нет, нет, Илларион пришёл раньше… Меня ненадолго вызвал директор…

— Мензурка очень похожа на обыкновенный стакан, — сказал один из сотрудников.

— И вы предполагаете… — задумчиво и полувопросительно произнес Иван Варфоломеевич. — Да, эликсир безвуксен и по внешнему виду не отличается от воды. Мог Илларион выпить его? Зачем? Он что, не мог подождать меня и попросить минеральной воды?.. Вот что, дорогие товарищи, Я займусь этим казусом, будем считать неприятное происшествие именно таковым. И хорошо, если это действительно так. То есть не совсем хорошо, но… Сначала я позвоню генералу. Кто его знает, может, он и… Но ведь мы и предположить не можем, что с ним происходит и будет происходить, если он… Приступайте к работе, готовьте новую дозу эликсира. Я убежден, что здесь и не пахнет злоумышлением. Но если я ничего не выясню, придётся докладывать куда следует.

Телефон Иллариона Венедиктовича не отвечал целый день. Правда, утром трубку всё-таки снимали, но в ней было молчание. Не мог Иван Варфоломеевич разыскать и Гордея Васильевича. Тогда он попросил одного из сотрудников съездить к ним на квартиры, но никого дома не оказалось.

Надо ли говорить, как расстроился Иван Варфоломеевич и его сотрудники?

У Гордея Васильевича тоже возникла новая, мягко выражаясь, забота. Его бритоголовый обормот не подходил к телефону: значит, удрал по своим бандитским делам. Раздражённый дед вёл важное совещание, а из головы не выходил распоясавшийся внук: неужели натворит чего-нибудь?

Когда примчались пожарные машины, переполох в доме получился грандиозный. На звонки и просьбы открыть из квартиры никто не отзывался. Пожарные подняли к окнам лестницы, заглянули — никаких признаков пожара и присутствия людей. Тогда решили, что звонивший ошибся: случилось что-нибудь с газом, а он набрал 01. Звонил-то ребенок. Небось испугался запаха и убежал. Тогда вызвали аварийную команду горгаза. А она потребовала немедленно открыть квартиру.

Гордей Васильевич приехал, когда замок уже вскрыли. Он всячески извинялся и перед пожарниками, и перед газовщиками, просил наказать его, как положено, за ложный вызов, но всем было ясно, что старый человек ни в чём не виноват, и команды уехали.

Самое смешное, если в данной истории может быть что-нибудь весёлое, заключалось в том, что всё это с величайшим любопытством и удовольствием наблюдал Федька. Он, конечно, помнил, как побывал в квартире, не забыл, как заблудился в ней, как из неё умчался, а обратно в квартиру уже не сунулся: приехали пожарники. И вот сообразить-то, что именно он их вызвал, Федька не мог. Посему он с чистой совестью и любовался, так сказать, делом своих рук.

А Гордей Васильевич в величайшем гневе метался по комнатам, будто чего-то искал. Тут явился Робик и его родители. Дед был таким разъяренным, каким никто ещё его ни разу в жизни не видел.

— Дыня бритоголовая! — загремел он. — Завтра отправляешься в наш подшефный совхоз возить навоз! С этого начнётся твой трудовой путь! И не вздумай оттуда сбежать! В чулане под замком будешь жить! На воде и хлебе, пока хоть чуточку не поумнеешь!

— Папа, успокойся! Папа, успокойся! — испугалась уже за отца, а не за сына Робикова мама. — Поедет, поедет он в подшефный совхоз! Будет он, будет возить навоз! Только, пожалуйста, успокойся!

— Действительно, вам надо успокоиться, — сказал Робиков папа.

— Я вам успокоюсь!!! — продолжал греметь Гордей Васильевич, как не гремел ни разу в жизни. — А вы! — повернулся он к Робиковым родителям. — Вы — авторы этого… прямо-таки фантастического по своей негодяйности образа…

— Позвольте, позвольте! — возмутился Робиков папа. — Позвольте, дорогой и уважаемый…

— Не позволю! Потому что не дорог я вам и вами нисколько не уважаем! Разве можно дорогому и уважаемому подсунуть вместо внука… такую дыню? Конечно, и я во многом виноват! Я своей вины не отрицаю! Дайте передохнуть… — Он очень тяжело опустился в кресло. — Конечно, я виноват, крупно виноват. Вот ты, дочь, не сумела воспитать сына, а я не сумел воспитать тебя. Сейчас нам всем вместе надо спасать Робика. Опозорил нас перед всеми. Зачем ты, внук, вызвал пожарную команду, бездельник международного класса? Ну?