Полковник Империи (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 46

Наш герой вырос удивительно бездуховной скотиной, лишенной всяких мистических порывов. Разве что в форме сатиры. Он не верил ни в Бога, ни в Дьявола. Он не считал, что у природы есть что-то кроме безумных, бесстрастных и бессловесных естественных законов, лишенных всякой одухотворенности и личности. Он никогда не верил в высшие силы, но теперь он не знал… его уверенность уплывала как взломанный по весне лед.

Зачем он здесь?

Как он смог провалиться в прошлое?

Почему удивительные случайности оберегают его жизнь и судьбу? Так ведь не бывает, чтобы из года в год пули и осколки летят мимо… что бы из года в год он выживал несмотря ни на что. Вот и сейчас. Казалось бы — три ранения. Три раза — он прошел по грани жизни и смерти, лишь чудом выжив. Как так? А успехи в делах? Он ведь рисковал. Продумывал, просчитывал, но играл-то «от бедра». Однако выигрывал. Почему? Кому понадобилась эта пешка на шахматной доске или зачем?

— Максим Иванович, разрешите доложить, — подбежав, козырнул вестовой. Очень бодрый и веселый. Вон, глаза светились.

— Докладывайте, — пустым, лишенным всякой страсти и жизни голосом ответил Меншиков.

— Мы победили! Максим Иванович! Победили! Пришла телеграмма из Рима — командующий австро-венгерской армией на Западном фронте подписал капитуляцию. Мы устояли!

— Устояли… — едва слышно произнес Меншиков, уходя еще сильнее в тоску. Очередная победа. Славная победа. Но зачем? — Ступайте к Андрею Петровичу. Передай мой приказ — пусть свяжется с полевым командованием австровенгров. Нужно оказать помощь раненым.

— Слушаюсь! — Вытянувшись, гаркнул вестовой, повторил приказ и умчался его сообщать адресату.

— Максим Иванович, вам нехорошо? Голова кружится? — Осторожно спросил врач, наблюдавший за сменой повязок. Мне не нравится ваш вид. Совсем осунулись.

— Глупый мотылек догорал на свечке. Жаркий уголек, дымные колечки. Звездочка упала в лужу у крыльца… Отряд не заметил потери бойца… Отряд не заметил потери бойца… — тихо-тихо прошептал наш герой, вспоминая еще одну песню Егора Летова. Почему именно ее — непонятно и непостижимо. Именно она всплыла в его сознании.

— Что-что? — Подался вперед доктор, но не стал переспрашивать, привлеченный звуком чеканных шагов.

— Максим Иванович, разрешите доложить, — подал голос вестовой. Другой. И этот был мрачено серьезен. А в руке держал телеграмму, слишком сильно сжимая листок, на который была наклеена телеграфная лента.

Эпилог

Судьбу не всегда можно изменить. Она упрямая девка и очень своевольная. Нужно прикладывать много усилий, чтобы сойти с той дороги, что она тебе уготовила. Вот и Николай II свет Александрович в очередной раз это подтвердил. Он не смог. Он не справился. Ему не хватило энергии и воли для того, чтобы коренным образом изменить свою судьбу и будущее своих близких.

Зимний дворец взорвали. Точнее не сам дворец, а столовую. Прямо во время трапезы Самодержца Всероссийского. Вместе с ним погибла его супруга, младшие дети, включая наследника и Великий князь Михаил — брат. Что породило династический кризис. Те наследники, что рвались к власти раньше, погибли еще в 1915 году во Франции, вместе с Николаем Николаевичем Младшим. А оставшиеся имели права только номинально, проходя в сознании подданных не иначе как «седьмая вода на киселе».

Этим обстоятельством немедленно воспользовались организаторы покушения. То есть, те самые люди, которые и в 1917 году воду мутили. В оригинальной истории, правда, они старались использовать амбициозных и, как правило, очень ограниченных Великих князей. А здесь… здесь оказалось даже проще. Император умер. Прямого, очевидного всем наследника нет. По закону-то, конечно, найти можно, кого на престол посадить. Но эта неопределенность позволила им спровоцировать созыв Учредительного собрания только под новым названием. В этот раз его назвали по-старому — Земским собором, которому надлежало решить судьбу Империи. Как ей жить, куда идти и быть ли монархией?

События повторялись. Иначе, но новый лад, но повторялись…

Татьяна Николаевна положила телеграмму, полученную от мужа и откинувшись на спинку кресла в своем кабинете и устало потерла лицо. Штормградский дворец был практически в осаде. Она едва не взбунтовала против самоуправства Хоботова, а тут еще Максим прислал странную телеграмму:

«Не посещай Петроград. Это очень опасно. Сиди в Штормграде. Муж»

Великая княгиня встала и медленно прошлась по кабинету. Постояла немного у окна, выходящим во внутренний двор. Посмотрела на облака… далекие облака, плывущие в небе. И скосилась на толстую папку, что ей недавно передала Марта.

Марта…

От одной мысли о ней Татьяну скривило. Поэтому, памятуя о безопасности, она заставила ее развязать завязки и вручную перебрать каждый листок голыми руками. Осматривая. Прошло неделя. Следов отравлений не наблюдалось. Поэтому, тяжело вздохнув, Татьяна решилась посмотреть, что же там за послание такое монументальное от «любимой тетушки».

Подошла к столу. Села в кресло. Надела тонкие резиновые перчатки и придвинув папку поближе, развязала завязки.

Сверху лежало запечатанное письмо.

Опасно.

Максим не раз рассказывал ей о том, как в былые годы травили. Поэтому она выдвинула ящик, достала оттуда противогаз с угольным фильтром и стеклянными очками. И только после того, как она его надела, вскрыла письмо. Осторожно. Не сломав сургуч, которым для пущей достоверности было запечатано письмо, а осторожно срезав его. Письмо ведь было не в конверте, а просто свернуто и запечатано.

«Дорогая моя Татьяна, здравствуй.

Здорова ли ты? Все ли хорошо с сыновьями?

Пишу тебе в эти нелегкие времена, потому что боюсь, страшно боюсь за судьбу своего супруга…»

Великая княжна фыркнула, усмехнувшись, продолжив чтение.

«… Наша разведка смогла установить, что супруга твоего, Максима Ивановича, не существовало в природе до августа 1914 года. Его никто не видел, не слышал, не знал. Он нигде не жил, нигде не учился…»

Кайзерин не очень сильно ораторствовала. Просто описала кратенько все, что знала, и в завершение сказала, что не знает, какую судьбу уготовил его супругу Максим. Или как его правильно звать? Феанор? И предостерегла свою «любимую племянницу».

Сказать, что Татьяна Николаевна была шокирована письмом — ничего не сказать. Она несколько раз его перечитала, пытаясь понять — в чем подвох. Но все тщетно. Текст был написан аккуратным, хорошо знакомым текстом тетушки совершенно серьезно.

Чуть помедлив она отложила письмо и начала разбираться с материалами, приложенными к нему. Там были копии справок и докладных записок разведки Генерального штаба на основании которых Кайзерин и делала свои выводы.

Противогаз давно был отброшен в сторону. Равно как и перчатки. На столе, заваленном бумагами из папки, стояло вино и легкие закуски. Вино. Она выпила уже много. Очень много. Но ее никак не брало опьянение. Только вызывало легкие мурашки по всему телу.

В дверь кабинета постучавшись вошла служанка.

— Татьяна Николаевна, к вам прибыл господин Хоботов.

— Хоботов? — Повела она бровью. — Зови. И принеси еще вина. И бокал Льву Евгеньевичу.

— Слушаюсь.

— И вот еще. Марта во дворце?

— Мне это не известно.

— Выясни. Пусть придет и подождет в приемной. Я позову.

Служанка вышла и, придержав дверь, пропустила внутрь коменданта Штормграда. Уставшего и заматеревшего интеллигента. Удивительного и очень странного человека. Татьяна посмотрела на него чуть мутным взглядом и усмехнулась. Пародия. Он ведь был одной сплошной пародией. Но, как это ни странно, справлялся с работой. Как? Никто не знал и не понимал. Не должен был. Но он справлялся.

— Татьяна Николаевна, — осторожно начал он, приближаясь, — мне сказали, что вы пьете. Что-то случилось? Я могу вам помочь?

— Помочь? Ха!

— Я понимаю, — кивнул он, — гибель близких — всегда испытание. Ваше отец, мать, брат, сестры и дядя… они… их гибель просто чудовищна.