Этторе Фьерамоска, или турнир в Барлетте - д'Азельо Массимо - Страница 41

Неподалеку от входа, позади мест, отведенных зрителям, находился небольшой вагончик, отгороженный частоколом, где рыцари, принимавшие участие в турнире, оставляли лошадей и слуг и облачались в доспехи. Гонсало позаботился о том, чтобы для них приготовили все необходимое. Там были расставлены столы, на которых складывали оружие, там же находился и кузнец с маленьким переносным горном, на случай, если придется чинить латы, и была разбита палатка со всяческой снедью и винами. Бранкалеоне было поручено следить за тем, чтобы всего было вдоволь и чтобы всем были оказаны необходимые услуги.

Бранкалеоне целиком ушел в эти хлопоты, когда появился Граяно д'Асти, знакомый ему еще с того дня, когда они с Фьерамоской отвозили вызов в лагерь французов; его сопровождали двое оруженосцев, которые несли доспехи и вели на поводу коня. До его прихода Бранкалеоне, по своему обыкновению, не произнес почти ни единого слова; но как только он завидел Граяно, он пошел ему навстречу и приветствовал его более учтиво, чем других; всякий, кто увидел бы, как на этот раз он изменил своим привычкам, понял бы, что какая-то тайная цель заставляет его искать дружбу с этим человеком; и впрямь — цель у него была и немаловажная, как будет видно из дальнейшего.

Бранкалеоне приветствовал Граяно, предложил ему свои услуги и предоставил в его распоряжение все, что тому было нужно, а затем продолжал беседовать а ним, пока оруженосцы помогали рыцарю снять пышные праздничные одежды и облечься в плотно прилегающие к телу кожаные штаны и такую же куртку, поверх которых надевались доспехи.

А доспехи у Граяно были превосходные, в золотую полосу на темной стали; они были уже приготовлены для него на столе. Бранкалеоне внимательно рассматривал каждую часть и, помогая рыцарю надевать нагрудник, разглядел, что сделан он из двух стальных пластин и, видимо, необычайно прочен; панцирь был двойным и не менее надежным. Затем Бранкалеоне по очереди подержал ручные и ножные латы и понял, что они способны выдержать любое испытание. Наблюдательный человек подметил бы, что во время этого осмотра выражение лица его как-то странно изменилось и по губам пробежала усмешка; но никто за ним не следил. Наконец оставалось только надеть шлем. Бранкалеоне взял его в руки, рассмотрел и увидел, что он по качеству не соответствует остальным доспехам; тогда он спросил Граяно, не носит ли тот обычно под шлемом железного чепца. Тот ответил отрицательно, а Бранкалеоне принялся расспрашивать его, отчего он обзавелся такими прочными латами для всего тела, но не принял таких же мер для защиты головы.

— А потому, — ответил Граяно, — что при штурме какой-то ничтожной крепости, которая ломаного гроша не стоила (только такой сумасброд, как герцог Монпансье, мог вбить себе в голову, что надо ее брать), не успел я еще приставить осадную лестницу, как один из этих абруццких негодяев, защищавших ее, сбросил на меня камень, сплющил мой шлем и пробил мне такую дырку на голове, которая, наверно, полностью заживет после того, как меня засыплют землей. Вот, полюбуйтесь сами.

С этими словами он взял руку Бранкалеоне и, поднеся ее к своей голове, дал ему пощупать вмятину на макушке; действительно, ему никак нельзя было носить тяжелый шлем.

— Немало звонких дукатов потерял я из-за этой раны, черт бы побрал того, кто мне так удружил! Мне пришлось уйти от короля Карла и провести несколько месяцев в Риме, где меня лечили. Правда, — добавил он со смехом, — благодаря этому случаю я избавился от постылой жены… Словом, нет худа без добра… Потом, чтобы заработать, связался я с этим подлецом Валентине; и наконец, с Божьей помощью, вернулся к французам. С ними по крайней мере живешь не тужишь, а в конце каждого месяца тебе отсчитывают флорины — ни дать ни взять банк Мартелли во Флоренции!

— А как же, — настаивал Бранкалеоне, — как же этот легонький шлем выдержит хороший удар?

— О! — ответил Граяно. — Об этом я и думать не хочу. Во-первых, шлем этот — дамасской стали и лучшей на свете закалки, а во-вторых, скажу тебе вот что: стоит мне в бою заметить, что кому-то пришла охота согнать у меня с головы муху — я сразу прикрываюсь щитом. Пусть попробует добраться! Смотри (и он показал Бранкалеоне щит и ремень, которым его привязывают к шее) — видишь, какой длинный ремень, чтоб руке было удобнее.

Бранкалеоне промолчал, снова тщательно осмотрел шлем, повертел его во все стороны, как-то особенно, по-своему, постучал по нему костяшками пальцев, чтобы сталь зазвенела; потом раскрыл его и сам надел рыцарю на голову.

Все это происходило во время описанного нами боя между тремя испанцами и Баярдом. Победитель явился к месту отдыха как раз в тот момент, когда Граяно уже облачился полностью и собирался сесть в седло. Астийский рыцарь сказал Баярду несколько учтивых слов и, заметив, что Бранкалеоне не слушает, спросил победителя, каковы были его противники.

Баярд сбросил на стол железные перчатки и шлем и сказал, отирая пот со лба:

— Дон Иниго де Айала — bonne lance, foy de chevalier![27]

Остальным он тоже воздал хвалу по заслугам; затем дал рыцарю, шедшему на бой, несколько советов, которые не пропали даром.

Граяно выехал на поле боя на крупном вороном скакуне, покрытом оранжевым чепраком, и герольд громко объявил его имя; затем рыцарь подскакал к балкону Гонсало, три раза ударил копьем по щитам Асеведо и Иниго, а Фьерамоска, услышав это имя, ощутил, как невольный трепет охватил все его существо. Он снова почувствовал себя виноватым перед Джиневрой за то, что скрыл от нее, что муж ее жив; и так как человек всегда бывает полон добрых намерений, когда до их осуществления еще далеко, он снова решил открыть ей все при первой же возможности.

Между тем бой начался; астийский рыцарь, который по силе и умению владеть оружием был одним из лучших во французском лагере, получил решительный перевес над Асеведо, хоть и не выбил его из седла; во время поединка с Иниго мнение зрителей также склонилось в его пользу. После него пробовали свои силы Обиньи, де ла Палисс и Ламотт; последний, еще разгоряченный спором с Диего Гарсией относительно боя быков, творил в этот день чудеса.

Сказать по правде, испанцам, вступившим в поединок втроем против самых доблестных рыцарей французского войска, приходилось очень тяжело: они чувствовали, что взяли на себя непосильную задачу. Иниго и Асеведо еще держались в седле; Граяно, с которым они уже однажды бились в тот день, снова устремился на них. Тут, быть может, сказалась их усталость после долгого боя; как бы то ни было, Граяно посчастливилось — он закончил состязание, одолев обоих своих противников одного за другим, был объявлен победителем турнира и под звуки труб и рукоплескания зрителей получил в награду великолепный шлем из рук доньи Эльвиры. Праздник окончился. Гонсало поднялся и вместе с дочерью, французским военачальником и остальными знатными особами вернулся в крепость, где уже шли приготовления к пиршеству. Вскоре площадь и амфитеатр опустели; все зрители, местные и приезжие, разошлись по домам, кто по харчевням, — особенно людно было у Стразы, — чтобы отдохнуть и поужинать, обсуждая разнообразные события турнира.

В этот день, который готовил Джиневре самые горькие испытания, она проснулась несколько позднее обычного, ибо, терзаясь мучительными размышлениями, она только на рассвете погрузилась в тревожный сон, полный фантастических видений. То представлялся ей раненый Фьерамоска с потухшим взором, зовущий ее на помощь, то она видела его победителем, увенчанным славой, окруженным знатными вельможами, и ей чудилось, что он с презрением отводит от нее взор и обращает его на другую женщину, которую держит за руку. И тут же во сне она говорила себе чтобы успокоиться: «Да ведь это только сон!» — но в то же время ее охватывал трепет, ей казалось, что она слышит веселый шум свадебного пира Этторе, звон колоколов, пушечную пальбу; шум этот в конце концов потряс ее до такой степени, что она пробудилась, открыла глаза и, повернувшись к балкону, с которого открывался вид на Барлетту, поняла, что если все остальное и было сном, то звуки, грезившиеся ей, она продолжала слышать и наяву. Джиневра села на кровати, выставила из-под одеяла крошечную ножку, белоснежную и округлую, сунула ее в красную туфельку и, надев поверх рубашки голубое платье, откинула обеими руками за уши свои длинные каштановые волосы.

27

Славный воин, клянусь честью рыцаря! (фр.)