Танец над вечностью (СИ) - Дорогожицкая Маргарита Сергеевна - Страница 72

Я принялась ожесточенно ковыряться в замке, досадуя, что не захватила с собой воровской порошок. Взорвать эту клятую дверь коту под хвост! Разнести поганую механику на болтики и шестеренки! В карканье ворон над головой чудилась скрытая издевка. Со всей дури стукнув массивную дверь ногой, я сплюнула и полезла спускаться. Ничего, ничего… Наведаюсь в дом к часовщику и украду ключ от часовой камеры! А заодно и сундуки обнесу! Ну а если у него и дома такие замки, то… взорву, Единый видит, взорву и все разгромлю!

На площади меня оглушило мелодичным перезвоном. Полночь. Я обернулась к часам и остолбенела. Снизу было видно, как дверь в часовую камеру открылась, из нее выползла фигурка святого Луки и с печально-торжественным перезвоном покатилась по арочной галерее. Я подобрала ноги в руки и ринулась обратно, твердя себе, что успею. Но не успела. Прямо под носом последняя фигурка в виде священного символа алой бесконечности въехала по рейкам в камеру, и дверь захлопнулась, едва не отрезав мне пальцы. Я в бешенстве заколотила по ней, плюясь и изрыгая проклятия.

По дороге на Фидеркляйд плац какой-то идиот попытался затащить меня в подворотню и ограбить, и я отвела душу, выколотив из него дурь и обобрав до копейки. Еще парочка бандитов встретилась мне на подходе к дому Алисы, и я почти пожалела, что наткнувшись на мой бешеный взгляд, они стушевались и исчезли в темноте.

Особняк больше походил на склеп. Веяло сыростью и запустением, было темно, хоть выколи глаз, даже не горели фонари на улице перед домом. Только лунный свет заливал неясным светом убогую обстановку. Остатки былой роскоши были прикрыты белыми пыльными тряпками, чем-то напоминая застывших в полете призраков. Мебели почти не было. Гуляли сквозняки, раскачивая старую лампу на цепях, а половицы скрипели даже под моей бесшумной поступью.

Я двигалась в темноте, идя на тепло, как идет голодный волк на запах крови. Единственная жилая комната в доме обогревалась обветшалым камином. Перед ним в кресле-качалке сидела… Равена. Я осторожно обошла женщину, чувствуя в воздухе кисловатый запах дряной выпивки и масляной краски. Старуха была мертвецки пьяна. Жизнь ее не пощадила. У нее были бесцветные замасленные патлы, изъеденное морщинами лицо и впавшие щеки. Она похрапывала, неприглядно обнажая беззубые бледно-розовые десны и пуская слюни. Будучи старше Тени на десять лет, Равена выглядела древней развалиной.

Чтобы привести в чувство пьяницу, надо засунуть его голову в ледяную воду и подержать пару минут. Так я и поступила. Отфыркиваясь и отбиваясь, старуха пришла в себя и уставилась на меня мутным взглядом. Нашлепав ее по щекам и надавав тумаков, я доходчиво объяснила, что со мной шутки плохи, а отвечать на мои вопросы надо быстро и внятно.

Пути Единого неисповедимы, но никогда не устают поражать меня каким-то извращенным чувством юмора. Вурстам пришлось спешно уехать из Ихтинборка, потому что обозленная мать Гийома, мужа Милагрос, искала встреч с внучкой и пыталась забрать себе девочку вместе с немалым наследством. По той же причине семейная чета поменяла и фамилию. Однако в Виндене, этом городе вечного праздника и бездумной роскоши, свалившееся богатство ударило мужу Равены в голову, подобно мочи. Он сдурел, швыряя деньгами направо и налево, купил баснословно дорогой особняк, устраивал балы, играл в карты, пил, влезал в сомнительные деловые авантюры… А потом как-то неожиданно оказалось, что деньги кончились. Остались долги. Патрик Вурст сбежал, бросив кредиторам на растерзание жену и дочь. Равена с горя начала пить, потихоньку продавая дорогие украшения и вещи, изредка картины, которые писала, пока слушались руки. Алиса изо всех сил пыталась скрыть бедственное положение семьи, от имени матери перезакладывая дом и уговаривая ту не пить и вновь начать писать картины. Их продажа позволяла семье худо-бедно выживать. На незаконченном холсте в углу была изображена темноволосая женщина, идущая по берегу моря и несущая прелестную маленькую девочку. Картина была пронизана светом, соленым ароматом моря и счастьем, и лишь тень, отбрасываемая женщиной на песчаный берег, была темной, бесформенной и страшной. Портрет был неплох, но до таланта сестры Равена явно не дотягивала.

Я почти не сомневалась, что со старухой сложностей не будет. Если Лешуа объявит, что Алиса — его дочь, сестра Виля, которую когда-то выкрала завистливая родственница Равена, то винденское высшее общество послушно проглотит и эту ложь, как приняла на веру и тот воспаленный бред, который пришел в голову инквизитора по поводу отца Луиджии. Даже я бы до такого не додумалась… Однако стоило мне заикнуться про то, что я собираюсь открыть правду про Алису, как старуха на глазах преобразилась. В ярости она взвилась и напала на меня, пытаясь выцарапать глаза и удушить. В ее немощных членах вдруг появилась такая бешеная сила, что мне сделалось по-настоящему страшно. Равена оседлала меня, повалив на пол, и бессмысленно шипела:

— Моя! Она моя! Не трожь мою девочку! Не трожь!

Я хрипела и задыхалась, тщетно пытаясь сбросить обезумевшую старуху. Под руку попалась пустая бутылка, и я стукнула Равену по голове. Она дернулась, булькнула и упала на меня. Кашляя и пытаясь отдышаться, я села на полу. Кажется, рано радовалась. Старуху придется убирать.

В школе танца были темны все окна, кроме одного. Я с наслаждением растянулась на постели Луиджии, давая отдых измученному телу и слушая сбивчивый рассказ девчонки.

— Он такой добрый… и смешной… Говорит, что я похожа на Ежению. Как думаете, так и есть? Все-таки она моя тетка.

— Угу, если тебя надуть примерно раза в два и раскрасить, то да, будет полное сходство. Вообще не понимаю, в кого ты такая уродилась? Кто-то из родственников отца был бесцветным?

— Не знаю, — погрустнела девчонка. — Папа меня видеть не хотел. А мама… она любила, но стеснялась…

— Как вообще получилось, что никто из твоей родни не вспомнил, что бесцветная племянница воеводы — это Бригитта Седвиг? Не могли же они не сложить два и два, когда инквизитор стал нести всю эту чушь про твой возраст и…

— А меня никому не показывали, — прошептала Лу и отвернулась, ее голос задрожал. — Когда кто-нибудь из родни приезжал в гости, то меня закрывали в комнате и…

— Хм… — я перевернулась на живот и подперла подбородок кулаком, разглядывая профиль девушки в лунном свете. — Это хорошо. Ничто не помешает тебе стать любимой дочкой самого богатого человека в Виндене.

— Да как можно? Это ведь неправда!

— Правда имеет мало общего с реальностью. О чем тебя еще спрашивал Джеймс Рыбальски?

— О детстве, о маме… О том, как мне жилось, чем я хочу заниматься. Знаете, когда я заикнулась, что больше всего на свете хочу танцевать, он обнял меня и заплакал, сказав, что я точь-в-точь как его Ежения… Еще про вас спрашивал, ну в смысле, про Луку…

— Значит так. Про детство молчи, говори, что помнишь мало. Мать тоже почти не помнишь, если что, начинай плакать, у тебя это хорошо получается.

— Мне так неловко его обманывать. Он очень добрый. Вы знаете, что меня поставили на подтанцовку к "Винденским львицам" вместо Алисы? Это ведь он попросил госпожу Рафаэль за меня. Вы можете это представить? Я буду выступать на премьере перед императором! На сцене! В театре! — Лу закружилась в танце, но потом вдруг замерла, словно наткнувшись на невидимую преграду. — Но Алиса теперь со мной вообще не разговаривает. Я так радовалась, что у меня появилась подруга, а сейчас…

— Алиса, Алиса… — нахмурилась я. — Куда она денется? И вообще, прижми ее к стенке и объясни, кто здесь на коне, а кто так, пыль глотает… Да, и намекни, что все знаешь про ее мать. Спроси, когда она собирается представить мамашу-пропойцу своему жениху и его семье… А, у тебя не получится, зубов нет, чтобы держать укус! Самой придется…

Я села на кровати и свесила ноги, шевеля пальцами и разглядывая их в темноте. Мною до сих пор владело странное чувство, что мое тело — не совсем мое… Чужие ощущения вкрадывались исподволь, незаметно, как морщины на лице, которых не замечаешь, если каждый день смотришься в зеркало, но если взглянуть на собственный портрет в юности и сравнить, то с ужасом обнаруживаешь, что…