Дай мне руку (СИ) - Марс Остин - Страница 15

Он смотрел в стол, Вера смотрела на его руки, медленно вращающие чашку.

— Моей матери тогда было пятнадцать лет, уже взрослая. Дед продал все её украшения, кроме двух заколок, а незамужней девушке нельзя носить украшения для взрослых, поэтому она могла выходить из дома только через день, чтобы не показываться два дня подряд в одном и том же. И однажды она встретила на рынке мужчину, которому очень понравилась, — он усмехнулся, — она была потрясающе красивым ребёнком, так все говорят. Он узнал её адрес и они стали тайно переписываться, иногда встречались на рынке, она ходила туда в сопровождении слуг, так что всё выглядело прилично. Со временем он окончательно потерял голову и стал тайно посещать её у неё во дворце. Они договаривались о встречах через письма, он приходил в назначенное время и забирал её на свидания или оставался у неё. В какой-то момент заметил, что она соглашается на встречи только по четным дням, и спросил, в чем дело. А она с детской непосредственностью, — он иронично улыбнулся, — или изобразив детскую непосредственность, призналась ему, что не может с ним видеться, потому что у неё нет заколок.

Вера опустила глаза, ей даже слышать о таком признании было стыдно и неуютно. Министр, похоже, заметил, усмехнулся с какой-то невесёлой гордостью:

— А он был богат. Очень. И для него не составило проблемы осыпать её подарками. Но проблема была в другом — он был женат. — Вера пораженно выдохнула, министр кивнул: — У него было трое детей и вполне ещё молодая жена из влиятельного знатного рода. Но он был чуть ли не самым богатым промышленником столицы и мог позволить себе иметь любовницу. В Империи за такое убивают, обоих, а в Карне это было в порядке вещей, многие аристократы не скрываясь возили фавориток по театрам на глазах у жен и детей. Столкновение культур получилось грандиозное.

Он невесело усмехнулся, покачал в ладони полупустую чашку.

— Не знаю, чем он думал, но он пришел к главе рода Кан с подарками и честно признался, что любит его дочь. Дед сказал ему, что не отдаст дочь за иностранца, а тот ответил, что свадьба и не планируется, они просто будут встречаться. Дед пришел в бешенство и вызвал его на дуэль. И проиграл, противник был моложе и сильнее. Тогда дед поклялся, что закроет дочь в покоях до самой свадьбы, а жениха найдет в Империи. А она замуж в Империю не хотела, ей очень неплохо жилось под крылышком богатого любовника. И она не придумала ничего лучше, чем прямо на площади при куче народа заявить, что она беременна и что от ребёнка избавиться не позволит.

Вера округлила глаза, министр смотрел в стол, как будто глубоко задумался. Она не торопила его, но он и сам заметил, что молчит слишком долго, поднял глаза, Вера свои тут же отвела, он продолжил:

— Об этом знал весь Оденс. Мой дед дал ей сутки на то, чтобы она ушла из жизни самостоятельно, после чего обещал помочь ей лично. Её любовник сказал, что не даст её в обиду отцу и вообще никому, забрал её к себе прямо с площади и поселил в специально для неё купленном шикарном доме, окружив охраной. Её отец и брат попытались туда проникнуть и были убиты стражниками. А по цыньянским законам, дом аристократа должен иметь старшего мужчину, старшую женщину, хотя бы один меч и наследника, если чего-то из этого не хватает, дом закрывается. То есть, в этом доме не принимают гостей и ничего не празднуют, члены семьи носят траур. Дом может быть закрыт в течение года, если за этот год не удастся восполнить потерю, дом считается пришедшим в упадок, вся семья теряет привилегии, их никуда не приглашают, это конец для аристократа. Старшая женщина Кан, оставшись без мужа, закрыла дом и быстро женила своего девятнадцатилетнего сына, в надежде на наследника. Но его жена за первые три месяца не забеременела, он подал на развод по причине её бесплодия и женился ещё раз, но вторая жена тоже не подарила ему наследника.

Он невесело усмехнулся и пожал плечами:

— Зато родился я. И у бабушки Кан был выбор, взять на себя позор и признать меня наследником, сохранив род, дом и отношения с единственной дочерью, которая к тому моменту стала очень богата, или отказаться меня признавать и потерять всё, в этом случае у неё было две дороги — монастырь или смерть. Она выбрала позор и богатство, как я позже узнал, она планировала меня убить, как только обзаведется другим наследником. Но другой наследник никак не хотел рождаться, — министр злорадно улыбнулся, допил чай и поставил чашку на стол. — Моего дядю, на тот момент — старшего мужчину Кан, прокляла бесплодием женщина, которая его любила.

Вера пораженно замерла, министр развел руками и криво усмехнулся:

— Дикие были времена, противозачаточных амулетов не было. Она была рабыней-полукровкой, он с ней спал, а когда узнал, что она забеременела, приказал избавиться от ребёнка. Тогда скандал по поводу беременности моей матери был в самом разгаре и дядя скорее умер бы, чем покрыл себя подобным позором. Но женщина его любила и ребёнка хотела, она пообещала дяде, что сохранит всё в тайне, но он не позволил и силой напоил её зельем, травящим плод. — Он отвернулся и гораздо тише сказал: — Оно вызывает сильную боль и кровотечение, чтобы это скрыть, он отослал её из дворца в храм. Она промучилась там несколько дней и умерла, так иногда случается. Это официальная версия. На самом деле, она выжила и даже каким-то чудом сохранила ребёнка. Пожила немного в храме и, заручившись поддержкой моей матери, которая её чисто по-женски поняла, переехала жить в дом Кан Цыньянской Империи, где служила на кухне, родила ребёнка и умерла через несколько дней после родов, там… плохие условия. Ребёнок остался безымянным рабом дома Кан, и спустя девять лет, имя дал ему я.

Он улыбнулся, Вера пораженно приоткрыла рот, он кивнул:

— Двейн, что значит «тень», или «то, что сокрыто в тени» — секрет, тайна. Он мой двоюродный брат. Я узнал об этом от матери, когда привез его в Карн. Она увидела его и сказала, что он похож на её брата в молодости, и рассказала мне историю о том, как может повернуться судьба. И даже показала письмо, где мать Двейна написала, что если его отец не хочет видеть своего ребенка, то пусть не увидит своих детей никогда. У него нет больше детей, он сменил четырёх жен, которые в следующих браках нормально рожали, а за него перестали отдавать девушек, потому что стало понятно, что проблема в нём.

Он отставил чашку и тут же опять взял, попытался улыбнуться.

— Вот так я остался единственным наследником. Мой отец осыпал семью золотом и подарками, мать стала самой дорогой в Карне и самой презираемой в Империи распутницей, я стал живым доказательством позора семьи, дядя стал непросыхающим пьяницей. Некоторое время спустя мать охладела к отцу и вышла замуж за наследника правителя, который точно так же потратил последнее на дворец и готов был потерпеть позор ради денег и возможности иметь наследника. На данный момент она родила ему четырёх дочерей и полностью посвятила себя семье.

— А отец? — тихо спросила Вера.

— Он умер, девять лет назад.

— Простите, — прошептала Вера, отводя глаза, он махнул рукой:

— Я уже привык и смирился. — Помолчал, с теплом сказал: — Он был единственным человеком в мире, которому было плевать на моё происхождение, на то, какие у меня глаза, на каком языке я говорю. У него до меня было три дочери и он очень хотел сына. Тратил на меня море времени и горы золота, у меня было всё, что бы я ни захотел, всё самое лучшее и мгновенно, максимум завтра. Он всегда стремился достать для меня всё лучшее в мире — лучших учителей, лучшее оружие, лучшие материалы. Я вообще никогда не слышал от него слова «нет», мне было можно всё.

Он задумался, улыбнулся:

— Я в детстве был любопытный и всё хотел попробовать, что ни увижу, мне мигом хочется так уметь. У меня была кузница, была мастерская с инструментами для чего угодно, даже огород был, я увидел, как крестьяне копаются в земле, и мне тоже захотелось, он разрешил. Хотя для аристократа это позор, к земле прикасаться. Я даже вышивал, а мужчинам нельзя, это исключительно женское занятие. Отец сказал, хочешь — учись, и нанял для меня лучшую в Империи мастерицу вышивки. Она так меня боялась, что у неё всё из рук валилось. Поначалу. Через недельку она уже бойко рассказывала мне, откуда у меня руки растут, — он грустно улыбнулся, посмотрел на свои руки, задумался и замолчал.