Тьма века сего (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" - Страница 84

— Нет, — отозвался Гейгер твердо. — Этого мы не обсуждали.

— Серьезно?.. Ну положим. Но ты-то об этом думал. И сейчас думаешь. И не понимаешь, почему ее здесь нет, почему она тебя бросила… снова. И все, что тебе остается — утешать себя мыслями о нашей скорой смерти от ее руки. Потому ты и так многословен — с одной стороны, тянешь время в надежде, что она все-таки появится и поможет тебе, а с другой — накручиваешь сам себя, чтобы было хоть что-то относительно приятное в происходящем. Хотя бы мысль о том, что всем нам будет плохо — когда-нибудь.

— Или просто мне приятно раскрывать эти тайны, зная, что вы напрасно радуетесь и все это не выйдет за границы Предела? — усмехнулся паломник.

— Был один человек, который сказал мне примерно то же самое двадцать шесть лет назад. Однако я, как видишь, все еще жив, а он — знаешь, что с ним случилось потом?

— Ну?

— Примерно вот это, — сказал Курт и сжал палец на спуске.

— Мать… — растерянно проронил Харт, тут же запнувшись и словно подавившись следующим словом.

— Если уж по правде, — медленно, с тяжелым вздохом поднявшись, уточнил Курт, — я его повесил, но не будем придираться.

Он все так же неспешно, в полной тишине, подошел к Гейгеру и остановился. Массивный болт с такого расстояния пробил голову насквозь, снеся внушительный осколок черепа, разметав кровь и мозг вокруг и улетев в густые заросли позади тела. Курт попытался углядеть хоть что-то в густой зелени, потом с сожалением вздохнул и, махнув рукой, возвратился на прежнее место.

— Прекрасно, — недовольно пробормотал Мартин, взирая на неподвижного паломника с откровенной тоской. — Единственный шанс посмотреть на живого виндиго! И ты его угробил.

Глава 23

Недалеко от Констанца, апрель, 1415 a.D..

Фридрих аккуратно убрал упавшую прядь, упавшую на лицо ведьмы, и снова подпер голову ладонью, упершись в подушку локтем. Альта хмурилась во сне. Она часто хмурится во сне. Слишком часто… Снится что-то из работы?.. Он никогда не спрашивал, что происходит на ее службе, доводилось ли применить на практике хоть что-то из всего того, чему ее учили и на что натаскивали, а Альта не рассказывала. Может, просто рассказывать было не о чем, а может, истово блюла предписания о неразглашении — даже ему. Рассказывала только о раненых, к которым ее звали.

Раненых, которых могли поставить на ноги или хотя бы сохранить по эту сторону бытия только expertus’ы Конгрегации, было не так уж много, но все отнимали немало сил. Так она говорила. Говорила очень спокойно. Она очень быстро научилась говорить об этом спокойно. Первый и единственный раз, когда Альта плакала, был давно, слишком давно. Ей было лет… сколько… четырнадцать, да. Она вместе с Готтер в очередной раз посетила королевский замок, чтобы поддержать здоровье с трудом зачатого и рожденного наследника и его чахнущей матери, и обыкновенно задорная неугомонная девчонка-вихрь в те дни была молчалива, собранна и сама похожа на больную. Сперва Фридрих списал это на усталость, но после, оставшись с нею наедине, не выдержал и спросил… «У меня раненый умер», — тихо ответила Альта и вдруг совершенно по-детски заревела, откровенно и не сдерживаясь. Больше такого не было. Ни разу…

— Ваше Высочество.

Фридрих обернулся на вход в шатер и, увидев тактично смотрящее в угол лицо, осторожно поднялся и тихо бросил:

— Минуту.

Оделся он быстро, даже торопливо: если уж верный пес Йегер осмелился побеспокоить — дело явно неотложное…

— Ян здесь, — сообщил телохранитель, когда Фридрих вышел, и указал в сторону, где в темноте, едва разгоняемой отблесками костров, маячила неясная фигура. — Сказал — срочно.

— Пропусти, — кивнул он и, возвратившись в шатер, опустил занавес, ограждающий постель от прочего пространства.

Ночной гость просочился внутрь бесшумно, как кот, что всегда казалось Фридриху невероятным для человека комплекции чуть подсохшего дуба. Повязка, закрывающая один его глаз, была испачкана землей, в разводах влажной земли были колени и грудь, на рукаве виднелась явно свежая прореха. Поприветствовав хозяина шатра, он огляделся, задержал на опущенном занавесе взгляд единственного глаза и вопросительно изогнул бровь.

— Можешь говорить, — кивнул Фридрих. — Все свои. Как прошло?

— Как нож в масло, — широко улыбнулся тот и, увидев, как нахмурился принц, уточнил: — Без неприятностей. Тихо вошли, тихо прошли, тихо вышли. Пришлось хорошо поползать, но все живы и целы. Отправил парней спать, сам решил поставить вас в известность безотлагательно. Простите, если разбудил, Ваше Высочество.

— Нет, все верно, спасибо, Ян.

— Свою работу делаю, что ж.

— Вот за это и спасибо, — улыбнулся Фридрих. — Так, навскидку: сложно придется?

— Австрия, знамо дело, не Танненберг… Сложно будет. Но не так уж тяжко. Я б не сказал, что тяжелей, чем в Гельвеции. Сейчас сяду чертить карту, утром явлюсь уже по всей форме и с чем-то более дельным, нежели слова.

— Лучше ложись отдохнуть, время еще есть. Ближайшие сутки я здесь, в Констанц переберусь лишь послезавтра.

— Мне пятьдесят пять, у меня подагра и бессонница, — снова изобразив широченную улыбку, отозвался гость и, услышав скептический смешок, пожал плечами: — Или не подагра, кто его знает, по докторам не хожу… Словом, уснуть все одно не смогу, а на том свете все отоспимся. Утром я буду с картой.

— Ну как знаешь. Буду ждать.

— Доброй ночи, Ваше Высочество, — кивнул гость и, коротко поклонившись, так же бесшумно и невесомо выскользнул в ночь.

Фридрих обернулся на занавешенную постель, помедлил и вышел следом, остановившись у порога.

— Хельмут.

Йегер возник рядом немедленно и молча замер, ожидая указаний.

— Сменись и передохни. Передай: когда Жижка явится утром — пускай пропустят его сразу. Буду спать — разбудить.

— Да, Ваше Высочество.

Помедлив, Йегер отступил во мрак, а Фридрих остался стоять, глубоко вдыхая невероятно теплый для весны ночной воздух и оглядывая лагерь. «Není to tak těžké»[121]?.. Ох, сомнительно…

Приподнятый настрой своего разведчика Фридрих не разделял — для этого головореза любая битва, не окончившаяся полным и окончательным разгромом, проходила по категории «не так уж тяжко». То же самое он сказал и после Грюнфельде, когда и потерял левый глаз. О том, что без поддержки имперских войск Жижка имел все шансы остаться на поле боя хладным трупом вместе с половиной тевтонцев, Фридрих тогда говорить не стал — это и так понимали все, от рядового бойца до тевтонского магистра. Да и король Ягайло, мир его праху, наверняка подумал о том же в последние минуты жизни.

Как Ян до сих пор жив, оставалось загадкой; не иначе Господней милостью. По той же милости, видимо, наилучшим приложением своих талантов он решил избрать имперскую армию, а не кого-то из многочисленных врагов государства, хоть бы и тех же богемских «патриотов». Неизвестно, насколько на то повлияли здравый смысл и совесть доброго католика, а насколько — законный способ регулярно и кроваво драться и хорошо на этом зарабатывать, но свою готовность это делать по первому слову он доказывал не раз.

Сегодня он снова сунул голову в осиное гнездо, благодаря чему завтра на руках будет полноценный план хотя бы пограничной области… Придется удовлетвориться этим, а дальше полагаться на схемы, переданные Эрнстом Железным, хотя картограф из господина герцога, надо сказать, так себе.

Эрнст, сын Виридис Висконти, внук Бернабо, двоюродный племянник Джан Галеаццо и троюродный брат Антонио Висконти… Сколько бы ни сомневался кардинал в значимости родственных уз, а тем паче — столь дальних, а они все же сыграли свою роль, в этом Фридрих был уверен. Письма старого Джан Галеаццо, агенты Антонио — неведомо, кто именно сумел зацепить что-то в душе Железного Герцога, но на сотрудничество он пошел сразу и легко.