Протей, или Византийский кризис (Роман) - Витковский Евгений Владимирович - Страница 21

Огонь в горне тоже было чем поддержать, а что керосиновой лампы нет, ну так ее и у Петра Великого не было, что уж поминать Колумба. Все-таки первоочередное тут было: переносные горны дымили на отлете от городка день и ночь, куда денешься, а кто там работал, так ясно кто: никому здесь не платили больше, чем кузнецу. Впрочем, нет, кожевенникам за вредность — еще больше. Готобед выгнал их за семь верст от городской черты, иначе дышать невозможно, и обвел их рабочую территорию глубоким рвом, чтобы кошмар не расползался.

Здесь было все свое, даже лягушачьи окорочка своих лягушек, о которых некогда мечтал герой романа Джека Лондона. Правда, здесь не было металла, кроме того, который приносили офени. Здесь пока не было своей бумаги, но ее офени тоже приносили. Нечего и говорить, что не работала электроника — никакая. В итоге канцелярия Готобеда чудесно вернулась к пишущим машинкам, которых офени тоже за полгода натащили выше крыши, потому как во внешней Руси этот товар давно отдавали даром. Было бы бумаги побольше, так с помощью рамки и свинцовых — а хоть и деревянных — литер Готобед готов был начать выпуск газеты «Слободские известия». Сделать бумагу можно было легко, но не было для нее лесопилки, точнее, была, но как все в этом мире, работала вручную. В итоге рабочих рук хватало лишь на бревна и на доски, а баклуши бить… ну, пожалте шелушить орехи, оно полезней. Оно нужней.

Болезней здесь было явно меньше, чем в России, заразили ли люди кого из местной живности — пока было не понять, а люди как будто не подхватили ничего неизвестного. Некогда матросы Колумба завезли в Новый Свет такие подарки, как тиф, туберкулез и оспу, а назад привезли только какую-то кожную дрянь; легенда же о завозе в Европутем же матросами сифилиса развалилась давно и убедительно. Но туберкулеза сюда из России никто не завез, хотя опасность была; за одомашненным скотом следили внимательно, бруцеллюзом туры вроде не болели. Главное, по наблюдениям врачей, — а на кадры, как и было предсказано, царь не поскупился, — здесь сходил на нет и исчезал бич земного бытия: аллергии. Ну, простыть тут можно было так же, как и дома. Голова и зубы тут болели точно так же, бабы так же орали при родах, лучше было не пытаться завести дружбу с росомахой. Из знакомых болезней здесь была довольно злая малярия. Но и даровой ивовой коры было — ешь, не хочу. Сердце болит? Ну, наперстянка тоже есть. Что посложней — ложись в больницу, туда офени средствия приносят. Помирать собрался? Скажи, которого батюшку звать, а на погосте у нас порядок полный, без креста никто не лежит, да и мал пока погост, не та земля, где помирать охота раньше времени.

Геймерам, если они и были тут, пришлось возвращаться к шахматам и го, к мацзяну и покеру, извините, на раздевание, — запрета на это нет, выпускайте пар. Что нет кино — устраивайте театр. А что касается спиртного, ну да, а вы чего хотели? Ясно, монополька. Только сдавайте посуду, со стеклом напряженка. Ну да, «Слободская». А вы чего хотели, «Посольскую»? А не послать ли вас… Ну, куда — сами выбирайте. Табак не растет, холодно для него. Конопля? Ну, изготовьте из здешней хоть что-нибудь, поглядим на вас. Ешьте, друзья, бледные поганки. Только заранее в больницу дайте знать, тут у нас автомобили не ездят, а лося в телегу закладывать долго, другого транспорта пока нету, воздушный шар не подадут.

Павел стоял у окна и смотрел на храм святого благоверного Феодора Ярославича, князя Новгородского, ктитором коего был он сам, архитектором же нынче уже старенький мастер своего дела Вольфганг, по-русски говоря, Волчеход Кавельмахер, построивший в Слободе три действующих церкви и наставивший учеников устроению еще четырех. Церковь была трехшатровая, таких и в России мало, а на Москву вовсе одна — Рождества Богородицы в Путинках. Мастер хорошо строил, хоть и пережил в восьмидесятых период буйного кавелизма. Ничего, вылечили, как вылечили от этой дряни девять из десяти пораженных недугом. А про десятых невыпеченных вспоминать… ладно, чего уж тут.

К утрене встать у царя сил не хватило, устал вчера, да и вообще все эти семнадцать дней провел как белка в колесе. Более всего занимали его известия из внешней Руси, поступавшие с гонцами. Присланные бумаги он читал сам, допросы вел лично Вур, демонстративно не поднимавший веки, ибо знал, каково смотреть на него в эти минуты допрашиваемому. Ежедневно приходил к царю духовник. Надо было бы, так и ежечасно заходил, все одно делать ему нечего, кроме как молиться. Богоугодно, но много времени у царя отнимает. Царь уже был готов начать сочинять грехи, лишь бы иеромонах не заподозрил своей ненужности. Да не боись ты, достроят храм святого Галактиона Вологодского, святого, в роду Павла особо почитаемого, ибо, замученный нечестивыми поляками, преставился он в сентябре 1612 года, пред кончиною возвестив славу и торжество грядущего дома Старших Романовых. Достроят, рукоположат тебя в протоиереи, кто и как и это сделает — дело совершенно не твое, а слобода растет, и есть такое слово — «надо». Царю выход отсюда есть какой-никакой, а тебе, прости, нет, ты в Слободе нужней.

Была сегодня суббота. Царь привычно подумал — «Без четырех минут». В четверг побывал здесь гость, дело вообще-то почти немыслимое, тут из гостей обычно только Божьи люди, офени, а этот гость, хоть и прекрасный человек, нужный, но в смысле божественности, по сравнению с офенями, так сказать, с точностью до наоборот. Хоть и говорил Гораций, что появится здесь этот человек, но не верилось, что так скоро. А что ему: от его мастерской до Артамоновой избы езды на лошади два часа. А на лошади он ездит. Умеет. А чего он не умеет?

Удостоил Кассандрову Слободу посещения не кто-нибудь, а лично чертовар Богдан Арнольдович Тертычный, постаревший, но не особенно, мастер своего ремесла. Что спрос на чертову жилу упал, так он, поди, и не обратил внимания, что упал. А упал ли? Никакая сварка не даст того, что дает узел, захлестнутый на чертовой жиле, скорей стальной брусок разломится, чем эта жила порвется. Ну, и чертова юфть. Ну, и чертова замша. Опять же рога чертовы, на них всегда спрос. И так далее.

Весь Большой Кремлевский дворец обеспечил Богдан чертовым марокеном, то есть пуленепробиваемыми обоями. Такова была сила его неверия ни в бога, ни в черта, что сделался он владыкой над ними: он считал их плесенью, накипью бытия. В богов он тоже не верил, но эти не попадались ни разу, а вот черти на Руси были на каждом шагу, в каждом болоте, главное же — до черта сидело чертей в людях. Именно их отлично умел Богдан гонять, и, хотя бежали они от него, как от ладана, его каталитическая сила неодолимо подчиняла любого вельзевула и асмодея, зеленого, синего, полосатого, какого угодно. Он без труда ловил их, забивал, разделывал, отделял кожу, сало, жилы, кости, хвостовой шип и прочее и превращал все это в полезный человеку материал — ткань для курток и обоев, нубук, шевро, замшу, атлас, а также ножи для разрезания греховных книг, такелажный материал, заживляющую фракцию ACT, — «антисептик-стимулятор Тертычного» для танковых гусениц, много других полезных вещей, главное же — отличное мыло, дорогое жидкое мыло, составлявшее едва ли не половину доходов его фирмы ООО «Чертог», простое асмодеевое и дорогое абадонное, и еще много всяких разных.

Знакомы Павел и Богдан были не близко, но давно, со времен бушевавшей на Руси ереси кавелитов. Павел нередко бывал заказчиком Богдана и, случалось, нуждался в предметах деликатного свойства, которые нельзя было заказать иначе, как напрямую. В этом случае им приходилось встречаться на нейтральной территории, в Завидовском заповеднике, до которого легко было доехать и от Москвы, где жил царь, и от Арясина по ту сторону Верхней Волги, где работал чертовар.

Если царь давал знать через верных людей, что нужна такая встреча, — Богдан уже понимал, чего хочет царь. Он ехал в Завидово, имея при себе крайне редко встречавшиеся у чертей в желудках безоаровые камни, уникальное, почти универсальное противоядие. Надо ли объяснять, зачем подобный товар царю? Павел готов был платить, не торгуясь, но Богдан дарил ему все, что оказывалось в наличии, и не брал категорически ни гроша. Тогда царь распоряжался заказать «Чертогу» атлас или марокен для парусов императорской яхты «Штандарт», две тысячи ментиков из крашенной чертовой желчью чертовой кожи для отдельного его императорского величества Сумского полка, или что другое полезное, и получалось, что в таком раскладе никто не в накладе.