Список Мадонны - Форан Макс - Страница 8

— Отец, я собираюсь уйти в монастырь. Я думаю, что ты должен знать об этом, поскольку это повлияет на наше дело.

Винсент почувствовал себя так, словно один из его дородных матросов ударил его в живот. Мысли о девушке исчезли сами собой, пока он мучительно соображал, что ответить.

— В монахи?! Я думал, что в тебе меньше святости, чем во мне. Ты — монах! Это при всем том, что ты здесь имеешь? — Винсент припомнил, сколько раз сын говорил ему о лживости слуг Господних, ценивших сокровища этого мира выше, нежели духовное торжество мира грядущего.

Ответ Бернарда был лишен эмоций и прозвучал довольно сухо:

— Мне был зов, отец. Я услышал его сегодня. — И более он не дал никаких объяснений.

Винсент было уже приступил к более серьезным возражениям по поводу неверной оценки ценностей его сыном, когда вдруг увидел взгляд Бернарда. Горячая убежденность, в основе которой лежало что-то более пугающее, заставила его замолчать. Когда же он наконец заговорил, то сам поразился уступчивому тону своего голоса:

— И какой же орден ты выбрал? Где собираешься учиться? И почему все так неожиданно? Я имею в виду, что если ты решил серьезно, то все необходимо соответствующим образом обдумать.

Бернард ответил не задумываясь:

— К доминиканцам. Я буду доминиканцем. Я буду проситься в монастырь Святой Сабины в Риме.

Винсент кивнул. В словах сына был здравый смысл. Дядя Люсинды был доминиканцем. И, как и все образованные молодые люди, Бернард был знаком с заслуженной репутацией ордена в поддержании духовных ценностей. К тому же сейчас, когда папская власть была на подъеме, Рим был подходящим для учебы местом. Хотя неожиданность происходящего, конечно, создавала некоторые проблемы.

— Так ты говоришь, Святая Сабина? Я бы на твоем месте выбрал бы монастырь Святого Фомы, чем не прекрасное место? По-моему, это главный оплот доминиканцев в Италии. И недалеко от Рима. Хотя, зная тебя, я думаю, что ты имеешь свой резон.

Бернард кивнул, но ничего не сказал.

Отец же продолжил:

— Нехорошо, что ты покидаешь нас так быстро. Мне нужно еще написать и послать рекомендательное письмо настоятелю монастыря Святой Сабины. Это следует предпринять еще до того, как ты покажешь ему свою пригодность. Для того, чтобы хотя бы доказать ему правильность сделанного тобой выбора.

— Это просто, отец. Я возьму рекомендательное письмо с собой. — Он дотянулся до бокала с вином, из которого не было выпито еще ни капли. — Так мы выпьем? — Он поднес вино отцу.

Несмотря на то что мысли вертелись в голове Винсента хаотично, он чувствовал себя странным образом, будто смотрит на все происходящее со стороны. Бернард священник! У него отсутствует страсть. Он лишен этого. Может быть, монашество заменит ему это? У него не было сомнения в том, что Бернард не только примет постриг, но и многого добьется на этом святом поприще. В его лице доминиканцы получат не просто скромного слугу Божьего. «Пути Господни неисповедимы», — часто говорила его мать. То, что происходило с его сыном, было тому живым подтверждением.

— За твою новую жизнь. — Они выпили, но Бернард не сказал ни слова. Винсент нарушил молчание: — Ах, Бернард. Я знаю ту, что обрадуется, что не зря так усердно молилась всю свою жизнь. Мы должны немедленно сказать обо всем твоей матери.

Люсинда Биру не разочаровала своего мужа. Господу, Пресвятой Деве и Екатерине Генуэзской было тут же воздано должное. Серьезный разговор между родителями и сыном был отложен напоследок. Люсинда радостно обняла их обоих и, к удивлению Винсента и скрытому изумлению Бернарда, предложила попить вместе чаю, несмотря на то что был неурочный час. Но ведь это была такая новость!

Вся следующая неделя была посвящена сборам. Люсинда настояла на том, что сама уложит вещи сына. Он упаковывал книги, она — одежду. Бернарду трудно было убедить ее в том, что доминиканский идеал нищеты исключал возможность превращения его кельи в монастыре Святой Сабины в квартиру знатного молодого человека. Она в конце концов успокоилась, собрав большой сундук, который был соответствующим образом погружен на одно из судов Биру, направлявшихся в Неаполь.

Совсем некстати, думал Бернард, что его мать пылает такой любовью к церкви. С ее увлечением прогулками и склонностью к интуитивным поступкам она в какой-то мере была похожа на него. Его несколько забавляли мысли о том, что мать убеждена, что вера его так же тверда, как и ее. И не потому, что он не был готов проявить должное благочестие тогда, когда в этом была необходимость. Ему не хотелось ощущать излишних проявлений материнской сентиментальности накануне своего отъезда. Хотелось бы терпеть их как можно меньше и уехать по возможности быстрее.

Дверь в ее комнату была приоткрыта, и, постучав в нее, он вошел. Люсинда заканчивала свой вечерний ритуал, посвященный Богу, в который входило чтение избранных мест из Нового Завета или жития святых, за которым следовала обычная молитва из розария, литания Пресвятой Богородице. Она сидела на кушетке, читала святого Павла и улыбнулась, увидев сына. Поднявшись, она приветствовала его легким поцелуем.

— Бернард, я с трудом верю в то, что произошло. Наконец-то все мои молитвы услышаны. Ты уезжаешь так далеко, но я даже не грущу. Ну, если только чуточку.

Она взяла его за руку, и они присели. Бернард начал нескладно, как бы борясь со своей неуверенностью в том, что хотел сказать:

— Я рад, что ты счастлива за меня, мама. Это то, что я должен совершить.

Люсинда кивнула, а потом наклонилась и прямо спросила:

— Зов был сильным? — Прежде чем он смог ответить, Люсинда продолжила, голос ее звучал искренне. — Я еще девочкой ждала этого зова свыше. Мне так хотелось стать монахиней, но Господь не призвал меня. Я считала себя недостойной, до того как прочла о Катерине Генуэзской. Она не была монахиней, а посмотри на ее деяния. Все эти видения и благодетельность к бедным. Она была замужем, но у нее не было такого сына, как мой Бернард, который станет священником, великим священником.

Бернард вздохнул.

— Мама, ты говоришь так, словно меня уже причислили к лику святых. Я только начинаю свой путь. Учеба, насколько мне известно, будет трудной и долгой.

— Тебе не будет трудно, — ответила Люсинда, качая головой. — Тебе был этот зов. Как Он позвал тебя, Бернард? Голосом? Светом? Благодатью, раскатисто прозвучавшей с моря, словно гром?

— Нет, мама. Ничего подобного не было. Я просто неожиданно понял, что мне следует делать.

Люсинда осталась при своем мнении. Зов свыше всегда был ясной индивидуальной просьбой Господа, часто имевшей ярко впечатляющую форму. Это не могло быть просто ощущением. В противном случае и она могла бы стать монахиней.

— Они спросят тебя, ты же знаешь. Доминиканцы спросят тебя о зове. Катерина Генуэзская была на исповеди, когда вокруг нее собрался мерцающий свет, чуть было не ослепивший ее исповедника. И следом за этим ей привиделась вся ее будущая жизнь как дорога на небеса. Это было чудесно. — Она глубокомысленно кивнула. — Да, доминиканцы спросят тебя о зове.

— Боюсь, что истинные доминиканцы удовлетворятся простым чувством. Кандидат в священнослужители должен быть прежде всего честным человеком, милая мамочка. — Он поднялся. — Уже поздно, а мне завтра рано в дорогу. Судно поднимает паруса с утренним приливом. — Он наклонился и погладил Люсинду по щеке. — Спокойной ночи, мама.

Провожая его взглядом, она ответила:

— Спокойной ночи, мой дорогой, я буду скучать по тебе.

Последние слова были произнесены почти шепотом. Она вновь принялась за молитву. Жар в ее груди мог быть утолен еще большим усердием в молитве в этот самый особенный вечер. Преклоняя колени, она вспомнила о золотых монетах, которые она положила ему под одежду. Она годами копила эти деньги. Теперь они принадлежали Бернарду.

Выйдя в коридор, Бернард подумал: «Спасибо, дорогая мама. Если это было хорошо для Катерины Генуэзской, то и доминиканцы не станут возражать против этого». Теперь он решил, как он расскажет о зове: он молился в одиночестве, свет Божьего откровения был легким и неземным. Ирония состояла в том, что его вступление в святая святых богослужения частично осуществлялось благодаря той, которую легко можно было принять за женщину, полностью лишенную рассудка. Впрочем, как и все женщины.