Эндора (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 58

Катю перевели сюда вчера, когда Эльдар позвонил Знаменскому и сказал, что подобрал-таки нужные заклинания и готов работать с бывшей эндорой. В тот момент ему показалось, что его согласие было принято со слишком большой, поспешной радостью — видимо, все эти приключения давно уже встали Знаменскому поперек горла, и, наконец-то расправившись с Рудиным, он больше не хотел возиться с этим делом. С глаз долой — из сердца вон, тем более, что Катя больше не могла ему пригодиться. Воскрешать мертвых будет кто-то другой, если вообще будет.

По легенде Катя попала в аварию, когда ехала из Домодедово, вернувшись домой рейсом Лондон-Москва. Дело было ранним утром, еще даже не развиднелось — водитель, буквально на минуту заснувший за рулем, погиб на месте, а Катю вырезали из металлической ловушки, в которую превратилась старенькая темно-зеленая «Хонда», и привезли сюда. Эльдар знал, что очень скоро здесь появятся ее мама, сестра и голем Артем, который получил окончательный расчет в конторе Знаменского и теперь радостно вживался в роль Катиного молодого человека — значит, ему, Эльдару, следовало поспешить.

Молоденькая медсестра-армянка прошла мимо него, страдальчески хмурясь, как от зубной боли, и не понимая, что именно ей досаждает. Человек-невидимка оказался достаточно мощным раздражающим фактором: свернув за угол, медсестра обо что-то ударилась и разразилась звонкой гортанной бранью.

— Татевик, чего орешь? — недовольно осведомилась какая-то женщина. Медсестра очень эмоционально промолвила по-армянски что-то очень бранное, если судить по интонации, и пояснила:

— Ирина Петровна, да сил моих нет больше! Устала, как зараза, мерещится невесть что.

— Поспать бы тебе, — сказала Ирина Петровна. — Вторые сутки на дежурстве.

Татевик издала низкое ворчливое гудение.

— Представляете, показалось, что мужик какой-то стоит возле Дубцовой, — сообщила она. — Твою ж мать, думаю, кто пустил? Потом смотрю, а никого и нет.

Эльдар невольно усмехнулся. Катя на койке казалась призраком, бледной тенью себя самой, но он прекрасно знал, что дальше все будет хорошо, и буквально через пару дней ее увезут из больницы домой. Потом кончится весна, и убежит лето, наступит сентябрь, и Катя пойдет на лекции, неся с собой внушенные воспоминания о колледже в Лондоне, в котором она никогда не была, лекциях, которых не посещала, и людях, которых не видела. Голем, не великого ума парень, но при этом очень добрый и заботливый, переедет в Велецк, устроится на работу в автосервис, охрану или колл-центр с продажами по телефону, и Катя, которая будет жить с ним, ни разу не пожалуется на своего доброго жениха, а потом — доброго мужа. Теща будет им довольна: а чего б не радоваться зятю, который с дочери пылинки сдувает? И они проживут долгую хорошую жизнь, у них родятся дети, а потом появятся внуки, и когда Катя и Артем, уже совсем старенькие, станут гулять по улице, трогательно держа друг друга за руки, все подумают: вот бы мне так — и это светлое чувство не будет иметь никакого отношения к банальной зависти. Никакого.

Эльдару хотелось заорать. Запрокинуть голову к ясному небу беспечной весны, неотвратимо утекающей в лето, и зареветь в две драконьи глотки, чтобы выкричать, выплеснуть из себя боль потери, вытолкнуть ее прочь и развеять по ветру. В его будущем Кати не существовало. Девушка, что сейчас лежала на койке, окруженная медицинской техникой, предназначения которой Эльдар не понимал, никогда не знала господина Смирнова.

Это было очень больно, однако правильно, и после долгих мучительных размышлений он сам пришел к такому выводу. Сохранив магию, Катя никогда не была бы счастлива — Эльдар был уверен, что, в конце концов, из нее бы выросла Лиза номер два: алчная, жесткая и бесконечно одинокая. И даже лишившись магии, но оставшись с ним, Эльдаром, Катя никогда не была бы в безопасности. Она заслуживала жизни без чудовищ. Ему оставалось только разобраться с последствиями приема Катей эликсира и вложить в нее воспоминания о минувших месяцах, в которых не было ни следа человека с камнем меречи вместо сердца.

«Должно быть, такова моя природа», — устало подумал Эльдар. Он всегда ломал жизнь женщинам, которых любил больше себя самого, и ничего не мог с этим поделать. Зверя, сидевшего в нем с рождения, не выкорчевать, как ни пытайся. Можно убить одного, но на его месте неминуемо возникнет другой — выползет из тени, поднимется за плечом и станет терпеливо ждать своего часа.

Но он мог забрать зародыш будущего чудовища из Кати. И не допустить, чтобы звери протянули к ней лапы хоть когда-нибудь. Она выбрала жизнь без магии, и это было правильно. А он мог сделать так, чтобы Катина дальнейшая жизнь была бы самой хорошей — такой, какой она никогда не стала бы с ним. Единственное, что он мог сделать для Кати — отказаться от нее.

Бледная, совсем маленькая, похожая на куклу, а не человека, Катя лежала на койке, и Эльдар смотрел на девушку и не понимал, что плачет.

— Я любил тебя больше, чем ангелов и Самого… — хриплым, каким-то чужим голосом произнес он и, окончательно сорвавшись на сипение, еле слышно промолвил: — Катя, прости меня.

Она не услышала этих его горьких слов, и Эльдар почему-то подумал, что так и надо. Так будет лучше для них обоих. Потому что Кадес все-таки оказался прав, пусть Эльдар и отрицал его правоту со всем возможным старанием: он никогда не любил Катю — так, потянулся к чему-то хорошему и светлому, чего ни разу не встречал ни в себе, ни в тех, кто был рядом. А потом оказалось, что даже этого мимолетного движения души не было. Скука и любовь к приключениям и авантюрам, приправленные небольшим количеством страсти — вот и все.

Протянув руку, Эльдар ухватил один из золотистых канатиков, тянувшихся из ауры над головой девушки, и, зажмурившись, с усилием потянул на себя. Канатик извивался, палил и жегся, пропекая ладонь чуть ли не до кости, он не собирался сдаваться, упрямо цепляясь за желтое варево ауры, но Эльдар не уступал тоже и продолжал тянуть. В конце концов, прозвучал звонкий хлопок, канатик отделился от ауры, и Эльдар, бросив его на пол, смотрел, как тот пляшет на кафеле и медленно гаснет, лишившись подпитки.

Желтое свечение стало медленно затихать. Силы, переполнявшие Катю, по капле утекали прочь — избавившись от паутинки невидимости, Эльдар смотрел, как угасает огонь, который охватывал Катю, и думал, что история эндоры закончена. Розовый сверкающий шарик ложных воспоминаний выскользнул из потайного кармана и прыгнул на обожженную ладонь. Помедлив, Эльдар осторожно подул на него, и шарик, подхваченный его дыханием, поплыл к Кате и медленно растворился в ее ауре. Когда сияние окончательно угасло, и девушка открыла глаза, то Эльдар постарался улыбнуться как можно искреннее и радостней, хотя вряд ли ему когда-либо было настолько плохо на душе.

— Привет, — мягко сказал он. — Проснулась?

Катя испуганно посмотрела на него и едва слышно промолвила:

— А где я?

— В больнице, в реанимации, — объяснил Эльдар. — В аварию попала, когда ехала из аэропорта. Помнишь?

Девушка нахмурилась, припоминая, потом кивнула:

— Да, помню.

«Еще бы ты не помнила, — печально подумал Эльдар. — Я ведь вживил тебе очень качественные воспоминания».

— Короче, жить будешь, — произнес он. — Что ж, удачи тебе, Катя. Пойду твою маму позову.

— Спасибо, — улыбнулась Катя, и Эльдар прекрасно понимал, что она забудет о нем, как только он покинет помещение. Так будет лучше для них обоих — возможно, если это повторять как можно чаще, то он действительно сможет в это поверить.

Так и случилось. Когда Эльдар вышел из реанимации, умудрившись не наткнуться на любопытных, и стал спускаться по лестнице, Катя уже забыла, что с ней кто-то разговаривал. Между вторым и третьим этажом Эльдар увидел целую процессию: давешнего строгого врача, который засовывал купюры в карман, голема Артема и заплаканную женщину, должно быть, маму Кати, которую голем заботливо поддерживал под руку. Эльдар вспомнил, каким этот простой парень был в Параллели, и подумал, что Кате повезло. Действительно повезло. Ей нужен спокойный надежный человек, а не психопат, которого болтает по жизни то в одну сторону, то в другую.