Судьба - Рот Вероника - Страница 2

– Может, мы никудышные правители?

– А может, вы – любимчики судьбы? – предположила я. – Что, если власть – проклятие?

– Мы точно не любимчики судьбы, – возразил Акос.

Он произнес это мягко. Настолько мягко, что я не сразу сообразила, что Акос имел в виду. «Третье дитя рода Керезетов умрет, служа роду Ноавеков». Это подразумевало предательство: посвятить жизнь моей семье и погибнуть за нее. Разве это не есть проклятие?

Я с досадой покачала головой.

– Прости. Я не подумала…

– Кайра, – обратился ко мне Акос, а затем умолк и нахмурился. – Неужто ты просишь прощения?

– Мне знакомы кое-какие слова, – насупившись, ответила я. – Я не конченая грубиянка.

Акос рассмеялся.

– А я знаю, как будет по-эссандерски «мусор». Но это не означает, что я в курсе, как правильно это слово употреблять.

– Отлично. Забираю извинения обратно!

Я сильно щелкнула Акоса по носу. Он съежился от боли, но не прекратил заливаться смехом.

– Так как по-эссандерски «мусор»?

Акос ответил. Начало и конец этого слова были словно зеркальными отражениями друг друга.

– Я обнаружил твое слабое место. Стоит мне уличить тебя в незнании чего-то, как ты тут же приходишь в смятение.

Я обдумала его слова.

– Не страшно, что тебе известна одна моя слабость… учитывая, что исследовать тебе еще много.

Акос вопросительно приподнял брови. Я вонзилась пальцами в его левый бок, прямо под локтем, и в правый, чуть выше бедра. Эти слабые места я распознала во время наших тренировок. Акос не защищал их должным образом и съеживался сильнее, чем тогда, когда я наносила удары по другим точкам. Сейчас же я лишь слегка подтрунивала над ним, обнаруживая с удивлением для самой себя, что способна проявлять такую нежность. Мне хотелось выдавить из него еще больше смеха, а не заставить корчиться от боли.

Керезет поднял меня над собой, удерживая за бедра. Несколько его пальцев скользнули под пояс моих штанов. Это были еще не знакомые мне ощущения. И я нисколько против них не возражала. Я опустила колени на одеяло, по обе стороны от Акоса, медленно наклонилась и поцеловала его.

Мы целовались всего несколько раз, и я еще не делала этого ни с кем другим. Каждый раз был открытием. Я исследовала края его зубов и кончик языка, чувствовала, как его колени скользят между моими, и приятную тяжесть ладони на затылке. Акос прижимал меня к себе с возрастающей настойчивостью, а движения становились все интенсивнее. Я не дышала – не хотелось тратить время впустую. Спустя несколько мгновений я судорожно глотала воздух, выдыхая в шею Акоса, что снова его развеселило.

– Восприму это как хороший знак.

– Не борзей, Керезет.

Я не смогла сдержать улыбку. Лазмет и прочие вопросы о моем происхождении занимали меня все меньше. Плывя на звездолете посреди пустоты с Акосом Керезетом, я чувствовала себя в безопасности.

Вдруг из глубины судна раздался вопль. Это была Сизи – сестра Акоса.

2

Я знаю, каково это – видеть, как гибнет твоя семья. В конце концов, я – Сизи Керезет. Я наблюдала за тем, как на полу гостиной нашего дома умирал мой отец. Смотрела, как шотетские солдаты утаскивали с собой Айджу и Акоса. На моих глазах увяла красота матери – точно так выгорает одежда на солнце. О потерях я знаю не так уж и мало. Просто не в состоянии демонстрировать эмоции, как это делают другие. Меня ограничивает мой токодар.

Я слегка завидую Исэй Бенезит, судьбоносному канцлеру Туве и моей подруге, ведь она способна скорбеть. После того как Исэй доводит себя до эмоционального истощения, мы засыпаем плечом к плечу в камбузе шотетского корабля заговорщиков.

Я просыпаюсь. Мою спину ломит, ведь я долго лежала у переборки. Я поднимаюсь на ноги и выполняю наклоны поочередно в обе стороны, одновременно оценивая ее состояние.

Видок у Исэй неважнецкий. Это, впрочем, объясняется тем, что только вчера Ори, сестра-близнец канцлера, погибла на шотетской арене под возгласы горожан, требовавших ее крови.

Чувствует она себя соответственно. «Материя» вокруг Исэй шероховатая – как покрытые налетом зубы. Ее взор скользит по комнате, пробегая по моему лицу и фигуре. Это не тот взгляд, который вгоняет человека в краску. Словно разматывая клубок шелковой нити, я стараюсь успокоить Исэй при помощи токодара, транслируя «волны умиротворения». Похоже, это не слишком-то помогает.

Странная вещь этот мой токодар. Я не знаю, как чувствует себя Исэй, – не слишком понимаю, но ощущаю «материю». Я не в силах полностью контролировать ее состояния, но могу пробовать. Иногда требуется несколько попыток. Вместо шелка, который оказался бесполезен, я пробую воду – тяжелую, накатывающуюся волнами.

Тщетно! Она чересчур взвинченна. В некоторых случаях, когда эмоции человека зашкаливают, я практически бессильна.

– Сизи, я могу доверять тебе?

На тувенском слово «могу» звучит забавно. Оно значит и «могу», и «следует», и «должен». И понять точно, что под ним подразумевается, возможно только из контекста. Временами это становится причиной недопониманий. Вероятно, именно поэтому народы других планет, отзываясь о нашем языке, используют эпитет «скользкий». Поэтому, а еще и потому, что туземцы до жути ленивы.

Выходит так, что, когда Исэй Бенезит спрашивает меня на моем родном языке, может ли она доверять мне, я не могу с уверенностью сказать, что она имеет в виду. В любом случае ответ всего один:

– Конечно.

– Вот что, Сизи…

Голос Исэй звучит тихо и спокойно. Это указывает на то, что канцлер настроена серьезно. Ее голос «вибрирует» в моей голове – довольно приятные ощущения.

– Я намерена кое-что предпринять. И хочу, чтобы ты в этом поучаствовала. Но я беспокоюсь, что ты не станешь…

– Исэй, – перебиваю я. – Я исполню все, что ты попросишь, – легонько дотрагиваюсь до ее плеча. – Договорились?

Исэй кивает.

Она выводит меня из камбуза. По пути я стараюсь не напороться ступней на какой-нибудь кухонный нож. Запершись здесь, Исэй выкорчевывала ящики и громила все, что попадало ей под руку. Поэтому пол устлали лоскуты от тряпок, стеклянные осколки, обломки пластика и размотанные бинты. Думаю, винить ее нельзя.

Токодар предостерегает меня от действий и высказываний, которые могут заставить другого почувствовать неловкость. Именно поэтому после смерти отца я рыдала лишь наедине с собой. Месяцами я не могла толком поговорить о чем-либо с матерью. И если бы я была способна разгромить кухню, как Исэй, я бы это сделала.

Я покорно следую за канцлером. Мы минуем тело Ори, аккуратно обернутое парусиной. Вот очертания ее плеч, выступы носа и подбородка – всего лишь напоминания о том, какой она была.

Исэй останавливается и порывисто выдыхает. Она «окаменела» еще больше. Кажется, я кожей ощущаю отлетающие от нее песчинки. Я знаю, что не в силах помочь Исэй обрести покой, но испытываю такую жалость, что просто не могу не продолжать попытки.

Я посылаю в ее сторону пучки воздушной ковыль-травы и добротный кусок отполированной древесины. Посылаю согревающее масло и металлические шарики. Ничего не помогает. Я в расстройстве. Как так? Я не могу помочь подруге!

На миг я задумываюсь о том, чтобы попросить о помощи. Акос и Кайра здесь, на навигационной палубе. Матушка тоже – где-то в глубинах корабля. Здесь даже Тека, подруга-диссидент Акоса и Кайры, – растянулась на скамье, небрежно раскидав копну белоснежных волос. Но ни к одному из них я обратиться не могу. Во-первых, благодаря моему «токопроклятию» я просто физически не способна осознанно причинять неудобства, а во-вторых, чутье шепчет, что лучше бы мне завоевать доверие Исэй.

Я спускаюсь в низ судна следом за канцлером – к двум складам и гальюну, в котором, судя по звукам журчащей оборотной воды, находится моя мать. В складском помещении с иллюминатором заперт один из моих братьев – Айджа. Мне больно видеть его вновь. Прошло так много времени с тех пор, как его похитили, и он выглядит таким маленьким рядом с этой бледной шпалой, Ризеком Ноавеком. Полагается, что с возрастом люди становятся сильнее и «толстокожее». Но это не про Айджу.