Скользкая дорога (СИ) - Байдичев Константин - Страница 10

— Не про то говорим, Петро Михалыч. Дело у меня к тебе есть. Ежели по доброму сладим, доволен будешь.

— Нет у меня делов с каторжанами! И не будет!

— Не зарекайся, староста, всяко быват. Не ровен час и сам в каторгу загремишь. Вот убьете вы меня сненароку, ан я важный человек, по государевой надобности тута. Али ишшо какая загогулина, а ты не знал, да попал, как сазан на кукан. Ты вот что, иди-ка домой. Ловить меня не пытайся, тем более ночь скоро. Не ровён час на медведя набредете, в чапыжах поранитесь-покалечитесь. Охолони чуток, подумай. Надумаешь поговорить, аль Митька совсем заплошает, повесь на ворота полотенце или тряпку белую. Но не рассусоливай, мне долго ждать резона нету. А таперича иди с богом.

— Ты мне не указывай, беглый!

— Тихо, бабка, немцы в сарае!

— Какие немцы? — растерянность в голосе.

— Немецкие, епта!

— Ах ты зараза, ойбля…

За всей этой беготней и болтовней загустели сумерки, вызвездило, вот-вот опустится ночь. Староста не успокоился. Стрелять не хотелось, но как спокойно уйти? Михалыч разозлен, сейчас наверняка кинется. Стыкнусь с ним в кулачки, другие набегут, скрутят. Стрелять в него нельзя, потом отсюда совсем уходить придется, хоть до Хабаровки, и начинать сначала. Без ничего. Да еще станут искать… Есть идея! Положив на ветку ствол карабин и удерживая его левой рукой, я достал из нагрудного кармана налобник. За деревом не видно! Приготовился? Сейчас бросится, ага, вот тебе! Даа, тыщща люмен[16] в упор по глазам, даже в сумерках — это мощно! Уже было кинувшийся Михалыч отшатнулся назад и встал столбом, беспомощно моргая. Я спокойно отошел в лес, стараясь не шуметь, благо поднявшийся ветер шуршал и скрипел ветками, кустами и травой, маскируя мои шаги. Опять дождь будет, стопудово! Ушел не далеко, сделал петлю и прокравшись к забору, притаился недалеко от Гришки и Тимохи, ожидавших возвращения Михалыча. О, вот и он идет, запинается. Мужики подскочили, загалдели:

— Петро, ты поранетый?

— Что за свет был?

— Батя, а где варнак? Нешто сбежал?

— Про што гутарили? Он чево хотел-то?

Староста продолжал усиленно моргать и тереть глаза. Потом рявкнул:

— Да тихо, не галдите вы! Митька что?

Мужики опять наперебой, но уже потише заговорили:

— В дом Клавка повела, кровь бегит с него, как с порося.

— С варнаком что будем делать-то?

— Петро Михалыч, ты как не в себе, чево он с тобой сделал, ирод?

Староста махнул рукой:

— По домам пошли. А варнак, или кто он есть, да пропади он пропадом!

— Дык чо, ловить не будем?

— Сегодня вчетвером ловили и чего? Митька ранетый, ты, Гришка, хромой, я чуть не ослеп и стреляет он как заведенный.

— Он же не попал ни в кого!

— Не схотел, вот и не попал. Во флугер ловко засадил, с первого разу, как и сказал. А ну в кого и попадет? Хватит нам Митьки! Пошли, грю, по домам, утро вечера мудренее.

Мужики ушли, а я остался думать, что делать дальше. К себе идти нельзя, поздно уже и темно, такую дорогу натопчу, трактор обзавидуется. Тусить у деревни всю ночь — замерзну, вымотаюсь и устану, завтра буду как вареный — точно заловят. А полезу-ка я сызнова в сенник, сегодня меня там искать никто не будет. Зароюсь в сено, высплюсь, а завтра… а завтра будет завтра.

… сижу в сарае. Сумрачно, за окном морось. От топящейся печки-буржуйки сквозь дыры в дверце по стенам прыгают отсветы огня. Рядом со мной сидит старуха-нанайка, греясь, тянет руки к печке. Напротив сидит какой-то гопник и лопает тушенку из банки, жрет неряшливо, руки в сале, капает на штаны, рядом с ним на лавке еще кто-то спит. Старухе надо сказать что-то важное, предупредить. Встаю, машу ей рукой, иди за мной. Идет следом, по старушечьи сгорбившись. Выходим на улицу. Там уже ночь, дождя нет. Спрашиваю, ты, мол, с участковым как, дружно живешь? Кивает. Говорю ей — тут скоро появится беглый преступник, маньяк и убийца по кличке Черный, надо участкового предупредить, пока Черный беды не натворил. Старуха молчит, как будто не слышит. Беру ее за руки, спрашиваю, ты слышишь меня? Руки у старухи ледяные, от них меня всего охватывает холодом, лицо старухи неуловимо быстро меняет очертания и я понимаю — вот он, Черный, понимаю — все, пропал, рвусь в сторону и… просыпаюсь.

Приснится же чушь такая… Ндя, хмурое утро во всей красе — полный нос соплей, в горле першит, спину ломит и в туалет хочется, аж спасу нет. Смотрю во двор — светает. Петухи начали орать. На воротах белая тряпка[17], наверное, с Митькой плохо. Хм… Михалыч все-таки попросил помощи! Ну, Колян, не облажайся! Как сейчас себя поведешь, от того и твое житье дальнейшее зависит. Выгорит поладить с местными или нет? Гляжу и слушаю — вроде тихо во дворе. Слушаю, смотрю — нет никого! Распрямляю одеревеневшие ноги-руки, с трудом сдерживаюсь, чтобы не закряхтеть, аккуратно спускаюсь с чердака в сарае, на цыпочках выхожу из сенника и опять через забор. Не до нырков с таким одеревенелым туловом, еле-еле перелез. Давно не мальчик прыгать и скакать, а что делать — приходиться. Уффф, хорошо, а то чуть в штаны не напрудил. Теперь вприпрыжку скакать до машины, за аптечкой, заодно согреюсь-прокашляюсь-высморкаюсь. И поем.

… к михалычеву двору подхожу, не особо прячась, но настороже — х.з. что там у них на уме, вдруг опять хватать вздумают. На всякий случай сунул в берц нож, мало ли… и маску лыжную на голову, ибо нечего всей деревне свой портрет засвечивать. В случчего не опознают и им и мне хлопот меньше. Во дворе Гришка и Тимоха. Вблизи и при свете Тимофей — ну копия старосты! Увидев мою рожу в маске, оба столбом встали, глаза по пять рублей! Ну, еще бы, не каждый день в гости приходит человек без лица. Подымаюсь на крыльцо, вхожу в избу. Михалыч и Клавка за столом, чаевничают, малышни нет. Клавка охнула, Михалыч смолчал, но по лицу видно, здорово удивлен.

— Доброго здоровьичка, хозяева, — приветствую, снимаю маску. — Что, Михалыч, говорить позвал, или с сыном худо?

Машет рукой в комнату. Иду куда показали. Митяй лежит на кровати, живот перевязан белой тряпкой, простыню извели, не иначе, глазами моргает, на меня смотрит. Еще одна копия Михалыча, молодая, белобрысая и бледная. Похоже, крови много потерял. У противоположной стены тоже кровать, на ней высохшая, в чем душа держится, старуха, смотрит любопытно.

— Хозяюшка, воды горячей и где руки помыть?

Клавка подскакивает, ковшиком зачерпывает в казане на плите, показывает рукомойник. Да уж, мыло тут не в почете. Не вижу нигде. Достаю свое, мою руки, жду пока обсохнут, Клавка подает полотенце, отрицательно машу головой. Говорю Митяю:

— Садись.

Кряхтя, спускает ноги на пол, садится. Подхожу, разматываю тряпку. Прилипла, ага. Копаюсь в аптечке, нахожу тубу с перекисью, срезаю кончик носика, лью на присохшую тряпку, кровь на тряпке шипит, Митька кривится. Аккуратно отлепляю тряпку. По пузу начинает тоненькой струйкой течь кровь. Заставляю его лечь, достаю фляжку со спиртом и салфетку, протираю руки, второй салфеткой промокаю кровь и рассматриваю рану. Непривычному глазу жутковато — лоскут кожи свисает, течет кровь. Еще раз промокаю, видно, что ДТК скользнул по ребрам и стесал кожу сантиметров на десять. Хорошо, не пропорол брюшину. А вот ребро треснуло, наверное… Это уже не порез, но тут главное не шевелить и срастется. Запоздало пугаюсь и тут же облегченно распускаюсь душой — повезло, что не пыром в живот, иначе бы кишки продырявило и тогда только к хирургу, но и то не факт, что спасут.

Достаю аптечку, извлекаю флакон пантенола, промокаю кровь чистой салфеткой и пшикаю пантенолом на рану, раз, другой, третий. Пена окрашивается красным. Достаю блистер ампицилина, вылущиваю пару таблеток, прошу Клавку принести воды, протягиваю Митьке, заставляю разжевать их и проглотить[18]. Жует, морщится, ну да, не сахар, горькие они, антибиотики, водой запить и все неудобства. Еще раз промокаю кровяную пену. Кровь течет, но заметно слабее. Снова пшикаю. Пена краснеет, но уже не так интенсивно. Клавка с Михалычем молча смотрят. Говорю Митяю, чтобы смирно лежал, спрашиваю, кормили его, получаю отрицательный ответ, распоряжаюсь накормить и чтобы спал. Митяй порывается идти в кухню, не даю, Клавка приносит крынку молока и изрядный ломоть хлеба. Митяй с удовольствием ест, снова ложится, я опять промокаю рану салфеткой и еще раз наношу пантенол. Пена розовеет, но совсем чуть-чуть. Отличная у парня свертываемость крови! Ну, с медициной вроде все!