Скользкая дорога (СИ) - Байдичев Константин - Страница 40

— Я вас понимать! — соглашается Кун. — для человек высокий происхождений быть всем обязанный простой врач неприятно.

Мне становится смешно:

— Генри, даже императоры обязаны врачам, да еще как… Быть обязанным врачу ни для кого не зазорно. И вы не простой врач. Вы верховная власть огромного города. Быть обязанным власти — большое бремя. Однажды власть может выставить счет и отказать не получится. Кстати, с чего вы решили, что у меня какое-то там высокое происхождение?

Кун поднимает вверх указательный палец:

— Так говорить об император, о власть может человек с высокий образований и вери гуд воспитаний! Не крестьян, не солдат… Но вы прав, будем говорить о бизнес. Ваш взнос — информэйшн и пять тысяч. Это достаточно. Два ловкач оставшийся времья создать ажиотаж, поднять цена, скупить и перед самый передача снова продать участки. После передача вы объявить запрет сделки. Но ловкач и деньги уже быть в Сан-Франциско. Вы приехать э-э-э за продукты и фрукты для Рождество, подтвердить контракт поставка лед на следующий год, побыть с женщина. И забрать свой доля. Просто!

— Не все так просто! Почему я не объявил о решении правительства в Сан-Франциско?

— Вы хорошо думать, считать вперед! Правильно. Вы заболель. Я подтвердить. У вас нет переводчик. Вы не показывать мне свой служебный бумага, запрещено! И вы не обязан объявлять решений Сан-Франциско, ваш полномочий — Аляска.

— На первый взгляд выглядит пристойно. Но чтобы испортить репутацию, не обязательно явно попасться. Достаточно дать повод усомниться в себе. Достаточно начать оправдываться.

Кун дернул головой:

— Хм… а вы не оправдываться. Вы сказать правда — болеть и не заниматься делами. Если вас спросить. Но кто? Вас никто не связать с дельцы. Нет повод, нет причина.

— А эти… ловкачи ваши? Будут молчать?

— Иес. Вас, менья они не знать. А тот, кого они знать, не спросить. Они должны деньги. Им указать, что делать и простить часть долга. Их уже привлекать для разный, не афишируемый сделка.

Крепок мэр! Все концы подвязаны. И светлые и темные. И я уже в этом пучке. И чуйка не трезвонит. А раз так, то пусть все идет, как идет. Ты искал хорошие деньги на свою экспедицию? Так зачем отбрыкиваться от того, что само в руки идет?

— Генри, но болеть придется по настоящему. Сидеть дома, никого не принимать, с шарфиком на шее ходить… Я ж от скуки через три дня как волк завою!

— Неделя побыть дома, почитать книга, кушать, спать! Уйдет корабль Ново-Архангельск — можно выздороветь. Потом опять шут-шут болеть. Мистер Болен мне говорить, что вы вери гуд кулинар! Научить мой кухарка готовить палтус? А Майра вас развлекать вечер, пока вы сидеть комната. Отшень хороший девотчка. Не дама, но янг боди э-э-э-э молодой тело, да! А через неделя можно послать ваш китаец к мадам Дюваль. Она вас хвалить! — и Кун хулигански мне подмигнул.

Шурх! Шурх! — лыжи негромко проминают пухляк у меня под ногами. Ночью закончилась короткая пурга и с утра яростно палит солнце. Легкий морозец, градусов пять, почти не ощущается, на солнцепеке даже тепло. Мне, привыкшему к январским морозам ниже тридцати, здешняя зима и не зима вовсе. Не нужна тяжелая меховая одежда, достаточно суконных курток и брюк. Я даже рукавицы не взял. В такую погоду рыбаки на льду Амура загорают, раздевшись до трусов. И обгорают круче, чем летом. На зависть городским отдыхающим деревенские уже в апреле щеголяют шоколадными торсами, как всамделишние индейцы. Тут загар не моден, в трэнде белокожие и белолицые. А загар — признак индейцев, пастухов, рабов, ковбоев.

Мужики, ездившие в лес перед пургой, сказали, что видели неподалеку стадо карибу[79]. И мне засвербило добыть свежего мяса! Ну… дерзайте, господин Трамп! Ищите и обрящете.

Неспешно бью лыжню по дороге, идущей вдоль ручья, углубляясь в лес, окружающий Ситку. Да, столица Аляски уже утратила свое русское название. Решив уязвить оставшихся жить в Америке русских и задружить с тлинкитами, генерал Дэвис[80] переназвал Ново-Архангельск старым тлинкитским прозвищем. Жаль, еще тырнет не придумали, да и айфона нет, я б ему дал послушать, кто такие уебаны… хотя он по русски ни в зуб ногой. Не понял бы!

Кун был весьма раздосадован, узнав что Аляска отдана под военную юрисдикцию и Дэвис назначен там верховным. Он мне такого рассказал о нем… короче, я впечатлился и был опечален. Работать под началом дурака и отморозка совсем не торт. В первый же день взял и выгнал половину жителей из домов, типа солдат негде поселить! Хотя казарму построить — плевое дело, тем паче плотники на Ново-Архангельской верфи имелись… самодур, одно слово. Походу, сапог, он и в Африке сапог! Ну его, не заслуживает, чтобы даже вспоминать о нем столько времени.

Выходной у меня. Моцион и прогулка на природе. В идеале побродить бы в одиночестве, но одиночных бледнолицых тлинкиты убивают. Потому со мной весь наш отряд — Жозеф, Ван Юн, Вэнь Юн, Сун Ли, в просторечии Ваня, Юра и Саша. Жозеф, Юра и Саша вооружены винчестерами, я и Ваня — тащим двустволки. На случай встречи с шатуном. Медведей тут много. Винчестер хорош убивать людей и оленей, а вот осадить косолапого нужна пушка помощней. Мощней двустволок 10 калибра сейчас оружия нет…

Идущий впереди Ван остановился и поднял вверх правую руку. Вопросительно киваю, Ван показывает рукой. Достаю из-за пазухи подзорную трубу, (эх, где мой "Юкон") вглядываюсь — точно олени! Вот зрение у парня! Звери стоят и смотрят куда-то вдоль ручья, в противоположную от нас сторону. Что-то, пока мне невидное, привлекло их внимание. Стрелять далековато, подойти вряд ли получится, спугнем. Жестами показываю, что нам нужно встать за деревьями и ждать, возможно, стадо пойдет в нашу сторону.

Ждем. Олени стоят неподвижно. Вдруг стадо задвигалось и тронулось с места. К нам идут! Это удача! Мальчишки взяли оленей на прицел, выжидая, когда те приблизятся на верный выстрел. Я и Ван не дергаемся — наша картечь эффективна метров на пятьдесят-семьдесят, а стрелять будет надо метров на сто пятьдесят, подпускать ближе нельзя, учуют и ломанутся в лес.

Что такое? Скашиваю глаза вбок — Ван трогает меня за плечо и показывает через ручей, почти прямо перед нами. Ого! Между нами и оленями, из леса, крадучись, вышел неслабых размеров гризли. Нюхая воздух, он, прикрываясь поваленными деревьями, прокосолапил к ручью и затаился за камнем, прямо на пути стада. Вот кто загнал оленей на побережье! А я еще удивлялся — откуда они тут взялись в январе. Теперь, когда фокус известен, все просто. Сейчас один, вернее одна в засаде караулит, а загоняет второй. Скорее всего пестун[81]. Классическая загонная охота. Я слышал про такое, но вижу впервые. Выдергиваю из стволов картечные патроны и быстро заряжаю пулевые. Ван делает то же самое. Гризли заозирался, походу почуял или услышал нас. Увидеть не мог — медведи близоруки. Я жестами показываю мальчишкам, чтобы продолжали ждать, когда олени подойдут на дистанцию эффективного огня. Получается смешно, но понятно — Жозеф заулыбался, когда я приложил кисти рук к голове, изображая рога. Тем временем олени приближаются. Мы с Ваном взяли на прицел медведя.

Гремят выстрелы. Передний карибу, самый крупный, посунулся носом в снег и завалился на бок. Рядом, в сугробе, бьется еще один, которого ловко достреливает Жозеф. Остальные порскнули в ельник. Гризли, после выстрелов, рванул прыжками в ту же сторону, откуда только что вышел. С полем, ребята!

Разделав оленей, сижу и наслаждаюсь трубкой. Мальчишки оживлены и веселы. Они азартно спорят, кто первый попал в оленя, толкаются и смеются. Какие же молодцы! Сколько жизни в их раскрасневшихся лицах, сколько задора и азарта в улыбках, жестах и шутливой перепалке. Снова вспоминаю сыновей, остро ощущаю приступ тоски, но прогоняю дурные мысли. Впереди самая неинтересная и тяжелая часть работы охотника — доставка добычи домой. Олени крупные, за сто килограмм каждый. Даже после разделки на каждого из нас приходится килограмм по сорок мяса. Тащить на себе такой груз по снегу за восемь километров (примерно столько мы отошли от Ситки) — утомительное дело. Одно утешает — путь назад идет под уклон. Вяжем мясо к лыжам, веревки к поясам. Пошли, ребята! Теперь задача — засветло добраться домой, закат рано, около четырех вечера, плюс тень от Эйчкомба[82], темно в долине настанет уже скоро.