Звонница (Повести и рассказы) - Дубровин Алексей Александрович - Страница 53

Спустя некоторое время появилась пехота врага. Мы впервые видели этих гитлеровских молодчиков, шедших в атаку во весь рост, с засученными рукавами, без касок, поливающих огнем из автоматов. Наша система огня не была обнаружена, боеприпасов нам привезли, и по сигналу рота открыла огонь. Бросалось в глаза: несмотря на потери, вражеские солдаты шли вперед. Нам же внушали, что фашисты — трусы и панически убегают в случае опасности. Наш огонь заставил пехоту залечь. На наши окопы обрушился ливень мин, но спасла матушка-земля. Скоро пошел дождь, и остаток дня прошел спокойно.

Вскоре по прибытии в 121-ю отдельную стрелковую бригаду на должность командира роты я был вызван в разведотдел бригады к полковнику Верёвкину. Срочно комплектовались четыре группы парашютистов для оказания помощи кавалерийскому корпусу, выходившему из окружения в полосе обороны нашей армии. Состав группы — три человека. Я был старшим в своей группе, со мной были девушка-радистка и сержант Брайко, здоровый детина с радиостанцией за спиной. Задача: разыскать штаб кавалерийского корпуса, выходящего из окружения, установить радиосвязь, помочь вывести кавалеристов на маршруты выхода (их было два).

Через сутки ночью наши группы выпрыгнули из самолета в районе нахождения кавалеристов. У меня была неприятность: в момент раскрытия парашюта от удара с ног слетели валенки, и я приземлился в носках на снежное поле. Спасло то, что снежный покров был небольшой. На поле лежало много трупов. С одного из них я снял сапоги и надел на себя. Потом разыскал свою группу. На сборы ушло часа три. Но все были живы, приземлились удачно. Сориентировались по компасу и пошли на запад. На рассвете у опушки леса были остановлены негромким окриком: “Стой! Кто идет?” Это были кавалеристы. Встретили нас тепло. За время выхода из окружения они съели лошадей и страдали от холода в летнем обмундировании. Нас проводили в штаб, радистка вышла на связь. Работа закипела, через несколько дней, разгромив слабые гарнизоны на маршрутах, конники соединились со своими. Потери были минимальные. После выполнения задания вернулся в свою бригаду.

К слову сказать, одну группу парашютистов из четырех так и не нашли, где-то, очевидно, погибла.

Наша 121-я отдельная стрелковая бригада была переброшена из-под Москвы в составе 1-й ударной армии к месту боев под Старую Руссу по железной дороге. В середине марта мы сменили стоявшую в обороне 44-ю морскую стрелковую бригаду и начали подготовку к наступлению в направлении сильного опорного пункта противника. Если ночью вступил в бой батальон численностью более тысячи человек, то вечером с наступлением темноты нас собралось в живых всего восемьдесят два: офицеров — три, сержантов — двенадцать, бойцов — шестьдесят семь. Половина раненых замерзла в снегу.

Из остатков батальона и расформированных его тылов была сформирована рота в сто пятьдесят человек. Вскоре заболел и умер командир батальона капитан Найдин, мне приказали исполнять его обязанности. В это время произошел случай, оставивший неизгладимый след в моей душе.

Морозным мартовским утром я обходил боевой порядок своего батальона вместе с ординарцем. Мы выходили по тропинке к санной дороге из леса. Место было открытое. Вдруг раздался приглушенный щелчок. Оглянулся и увидел сбоку двух фашистов в маскхалатах. Один из гитлеровцев и целился в меня из пистолета. Мой пистолет был за пазухой полушубка, я быстро выхватил оружие и выстрелил в противника — тот упал. Второй стал поднимать руки, но ординарец срезал его из автомата. Я подошел к упавшему, это был молодой красивый парень, пуля попала ему в горло, и он, захлебываясь кровью, мучительно умирал. Смазка его пистолета замерзла на морозе — это спасло мне жизнь. Оба немца заблудились и вышли в наше расположение случайно.

После этого у меня начались страшные сны: предо мной бьется в конвульсиях еще живое тело, его предсмертный хрип не забудется никогда, даже водка не помогает заглушить во сне запах теплой крови.

В середине апреля в военные действия властно ворвалась весна с ее половодьем. В условиях лесисто-болотистой местности зимние дороги растаяли, и на протяжении месяца снабжение продовольствием и боеприпасами прекратилось. Невозможно было эвакуировать раненых. Надвигался голод. Сначала спасали лошади. Бойцы загоняли их на минные поля, так как подорвавшуюся лошадь можно было списать на мясо. Кое-где выкапывали погибших зимой лошадей — все шло в котел.

В это время с немецкой стороны начала работать громкоговорящая установка с агитационной целью — склонить бойцов к сдаче в плен. Агитация носила оскорбительный характер. Например: “…доблестные немецкие танкисты пьют воду из Москвы-реки, а вы сидите в болоте, как мокрые лягушки”. И тому подобное. В эти дни у меня произошло ЧП, поставившее под угрозу мою жизнь и честь.

Однажды утром мне докладывает командир роты, что ночью прямым попаданием снаряда уничтожен пулеметный взвод. Состоял этот взвод из трех человек: командир — старшина сверхсрочной службы Поляков — и два бойца. Вооружение — пулемет “максим”. Командир роты показал мне какие-то части пулемета и холмики, где якобы похоронены погибшие. В душе я не верил его сбивчивым объяснениям, видно было, что он и сам не разобрался в случившемся. Скрепя сердце, я написал в донесении об этой потере за ночь.

Вскоре был наказан за свою доверчивость. В наступившей ночи по громкоговорящей установке стали выступать бойцы, перебежавшие накануне к немцам, с призывом: “Сдавайтесь в плен, немцы кормят хорошо, досыта…” Было ясно, что они убили своего командира и стали предателями. Утром я был вызван в штаб бригады, и комиссар бригады Торгашев за ложь в донесении сорвал с меня кубари лейтенанта, превратив в рядового: “Должен с винтовкой в руках искупить свою вину!” Меня перевели в разведроту. Так в одночасье кончилась моя офицерская карьера. Сильное переживание усугублялось личным мотивом. Мой отец Александр Иванович, участник Первой мировой войны, очень гордился, что его сын выучился на офицера. Как я ему объясню случившееся?

В ближайшие дни мы вместе с таким же разжалованным лейтенантом Тюнькиным (родом рязанец) вызвались на очень рискованное задание. Утром с рассветом мы вдвоем, одетые в телогрейки, с высоко поднятыми вверх руками брели по болоту в сторону немецкой обороны. В сжатых ладонях рук были гранаты-лимонки со снятыми чеками-предохранителями. Гитлеровцы, увидев нас, вылезли из окопов и стали кричать: «Иван, иди сюда!» Один принес фотоаппарат. Мы молча брели по воде. Когда до немцев осталось метров пятьдесят, мы переглянулись, побросали гранаты и бросились удирать. Позади раздались взрывы, истошные вопли раненых. Ошеломленные случившимся враги открыли огонь с опозданием, и нам удалось уйти невредимыми. Свою задачу мы выполнили: сдача в плен прекратилась, так как немцы перестали подпускать наших дезертиров близко к окопам — расстреливали из пулеметов.

Начал участвовать в разведывательных поисках с задачей — достать языка (пленного). Запомнился первый пленный. В одном из ночных поисков обнаружили в окопе дежурного наблюдателя. Когда подползли и скомандовали “Хенде хох!” (“Руки вверх!”), то он, к нашему удивлению, бросился не к оружию, а к голубому огоньку, где над плитками сухого спирта стоял котелок с овсом. Забрав котелок, гитлеровец подал нам руку, мы вытащили его из окопа и привели в свое расположение бригады. Пленный дал ценные сведения об обороне своего батальона. Также стало ясно: у немцев свирепствует голод.

Вспоминается и такой момент. К первому мая наши саперы закончили строительство моста через реку Ловать. Однажды утром смотрим: над мостом красный флаг. Думали, что это наши к празднику вывесили, — оказалось, фашистский. Немцы захватили мост. С разрушением его было много мороки. Артиллеристы не могли попасть, летчики промахивались. Только пуская вниз по течению плоты с зарядами, удалось его подорвать.

Основываясь на своих наблюдениях и выводах, решил днем провести захват вражеского ДЗОТа на берегу Ловати. На захват уговорил пойти своего друга Тюнькина и еще одного бойца. Все получилось, как я рассчитал. Мы после обеда проползли под заграждениями, встали во весь рост и пошли к ДЗОТу. Никто на нас не обращал внимания — у входа в укрепление сидел немец и варил в каске белье от вшей, мы без шума пленили его. Внутри на нарах спали четыре немца, мы забрали оружие и пленили их тоже. По условному сигналу к нам подошло подкрепление. Пленных отвели, а амбразуру ДЗОТа стали переделывать в сторону противника. Несколько раз звонил телефон, но мы не трогали трубку. В сумерках взяли в плен пришедшего проверять свое подразделение обер-лейтенанта и двух связистов. Это была редкая удача — восемь пленных за один день!