Звонница (Повести и рассказы) - Дубровин Алексей Александрович - Страница 60

Тени чужих исчезли.

В голове у Прокопия продолжали стрекотать кузнечики, но он знал, как их обхитрить. Положил голову на землю и прислушался одним, а потом другим ухом к ее дыханию. Тихо.

— Приготовиться. Андрюха, пошел…

Вернулись без осложнений. Днем похоронили с почестями старшину Минкина.

Вечером за поминальной чаркой разговорились о жизни.

— Скажи, Прокопий, чем заниматься после войны будешь? — поинтересовался Андрюха.

Сложный вопрос. Другого бытия пока не предвиделось, но захотелось сказать ребятам что-нибудь такое, чтобы жить захотелось. И не просто жить, а с музыкой!

— Клад искать начну, — усмехнулся Прокопий.

Товарищи поперхнулись, допивая очередную чарку.

— Ты же коммунист! — упрекнул Вениамин, вытирая ладошкой подбородок. — Твоя задача — пример другим подавать. А клад — это, брат, мещанство какое-то.

— Одно другому не мешает, — ответил Прокопий.

— Клад чей? — поинтересовался Андрей, вытирая рукавом сырую чуху.

— Деда моего. В революцию испугался он, что отберут накопления. Со слов отца, добрую кучу золотых монет дед куда-то засунул. Богатый был, лавку держал, да, выходит, не принесло ему богатство долгожданного счастья. Одни заботы. Отец потом нюхался по постройкам, в погребе стены щупом протыкал. Бесполезно. Не нашел.

— Зачем тебе, Прокопий, деньги? — задал вопрос Андрей.

— Живым вернусь, а в колхозе ни скотины, ни техники. Государству отдам, оно нам поможет на ноги встать, — просто объяснил Прокопий.

И ребята ему поверили. Не мог коммунист Оськин на себя золото потратить. Закалка не кулацкая. Поговорили и забыли. «Золото, серебро — не главное… Эх, только бы вернуться!» — одна мечта оставалась у бойцов из разведгруппы старшины Оськина.

Август на удивление распалил воздух. Дверь открывать не пришлось, по летней жаре она оставалась распахнутой настежь. И на входе никого. «Доброе начало, — подумал Дмитрий Тимофеевич Оськин, музыкант по образованию, ресторатор по профессии. — Не придется объяснять охране, что принес документы на оформление земельного участка в собственность».

На стенах длинного коридора городской администрации висели фотографии местного фотохудожника Стрекалова. Наконец-то убрали надоевшую мазню заезжих проходимцев. В прошлые заходы в глаза бросались аляповатые «шедевры» малоизвестных мастеров кисти из далекого Житомира. Что делали здесь, в центре России, украинские «маляры» — а именно так их и прозвали все, кто хоть раз видел «произведения» житомирцев в простых деревянных рамках, — толком никто понять не мог. На выставку, по слухам, потрачены были немалые средства, коих местные творцы не видали годами. Злые языки поговаривали, что по окончании международного культурного мероприятия приезжим горе-художникам был выплачен немалый гонорар, а в качестве духовного поощрения они получили в красивых коробочках нагрудные знаки «За вклад в культуру города Топинска». «Бог им судья! — Оськин махнул рукой. — Документы бы сдать».

Оськин принес в администрацию дополнительные справки по выделению ему земли в количестве десяти соток в деревне Бритвино. Получался то ли пятый, то ли шестой его заход в администрацию, и он отчаянно надеялся, что последний. Зря надеялся.

В кабинете на втором этаже милая девушка с постным выражением лица, едва взглянув в бумаги, заметила:

— Печати не хватает на второй странице.

Бывший музыкант, вспомнив, как эта же самая девушка заверяла его, Оськина, в том, что на дополнительных справках печати не нужны, чуть не взял самые низкие тона в протяжном «а-а-а». Не она ли успокаивала: «Вы нам любую справку от топинских энергетиков покажите. Можно и без печати. Для вашей же подстраховки надо. Мало ли, по будущему землеотводу кабель у них бросить запланировано». Здравствуйте! Опять двадцать пять: печати не хватает на второй странице.

Если бы земельный участок, на который претендовал Дмитрий, не был когда-то родовым гнездом семейства Оськиных, давно бы махнул рукой: «Ну его, участок этот!» Проблемы с бумажками прямо-таки подталкивали отказаться от затеи. Но манило к бритвинской земле, да так манило, что, по его же признанию, раз за разом «взбирался на эшафот с гильотиной» в лице бюрократии. Получал порцию чиновничьих указаний, материл «советчиков» в душе и уходил, чтобы вернуться. Зачем? Может быть, семье хотелось подарок сделать — построить небольшую дачу среди рощ, полей и лугов. Может, что называется, хотелось долг воздать памяти предков. Оськин даже продумал, из чего дешевле будет домик скатать. Не забыл он и про городскую свалку, где в одном из углов частенько сваливались в большую груду стройотходы из щитов, остатки панелей. Не хватало главного — оформить пакет документов на землю.

День, когда это свершилось, Дмитрий запомнит навсегда. Ровно через двенадцать месяцев после начала хождений по инстанциям ему выдали на руки разрешение на право пользования землей в деревне Бритвино.

Последние числа июня выдались жаркими, семья просилась на природу, и как тут было не совместить приятное с полезным.

— Завтра утром едем в усадьбу, — гордо объявил Оськин семейщикам накануне поездки. — Бутерброды не помешают. Питья возьмите побольше.

— Свершилось! — только и нашлась что сказать супруга Дарья, тридцативосьмилетняя красавица, которой в очередях нередко советовали «сначала достичь совершеннолетия, а потом рассуждать».

Годы ее действительно не брали, что не без удовольствия отмечал и Дмитрий.

— Ура! Обзавелись загородной недвижимостью, — рассмеялась восемнадцатилетняя дочь Галина, поворошив шевелюру с чередующимися выкрашенными прядями — рыжей, черной, рыжей, черной…

— Еще только собираемся обзавестись, рысенок, — буркнул Оськин дочери.

Ночью прошел дождь. Легковая машина бойко бежала по сырой дороге, отчего пассажиры то и дело с опаской посматривали по сторонам на мелькавшие мимо сосны.

— И надо так гнать? — поинтересовалась дочь.

— Тороплюсь, рысенок, на свидание с поместьем, — ответил отец.

Дочь на прозвище не обижалась. Иногда даже подыгрывала, показывая длинные ногти.

Оськин смотрел на дорогу, ловко крутил руль, работал педалями, а голова размышляла. Было о чем. В собственности появился участок земли, где когда-то стоял дом деда Прокопия. Сорок лет назад усадьба оказалась заброшена, и никто там не жил, не строился, землю не трогал. Хозяйство, по воспоминаниям матушки Дмитрия, запустело, чему помогли местные жители. Кто бревнышко из стены вытащил, кто скобы сорвал, кто чем смог, в общем, тем и поживился. Усадьба быстро заросла черемухами, рябинами, и в конечном итоге время спрятало под зеленым покровом места прежних построек. А так хотелось поставить небольшой домик именно там, где располагалась пятистенка деда, что значило бы преемственность. Но как воссоздать планировку, о которой Дмитрий слышал немногое от матери? Ее, увы, в живых не было десять лет. Сама деревня захирела, порасспросить в ней стало некого. Расположение избы, конюшни и огорода Оськин помнить не мог. Дед-фронтовик ушел из жизни, когда Дмитрию исполнился год. Отвоевав в Великую Отечественную, дед Прокопий вытащил колхоз на своих плечах. По рассказам матушки, коммунистом всю жизнь оставался, но нет-нет вспоминал о каких-то богатствах, спрятанных предками еще в революцию. Жалел, что колхозу не помог этими сокровищами. Смешно, право… О себе деды не думали.

И вот едет Оськин на смотрины родового гнезда, да придется, пожалуй, лишь подышать там свежим воздухом. Смотреть пока не на что.

— Обзаведемся дачкой, сарай возведем, чтобы инструмент держать, а то и машину под крышу ставить. Без бани дача не дача. Появится со временем и банька. Красоту тебе, Даша, наводить. Клумбы там, грядки, цветники всякие разобьешь. Да хорошо бы в прежнюю планировку хоть немного вписаться. Беда, не знаю, где что располагалось. Представляете, как славно было бы…

Дочь прервала:

— Ничего, говоришь, папуля, об усадьбе не знаешь. А ты повспоминай бабушкины рассказы о деревне. Может, зацепка какая-то появится.