Лемминг Белого Склона (СИ) - Альварсон Хаген - Страница 67

«А не подобны ли мы, викинги, разоряющие южные страны, этим мохнатым дикарям? — невпопад подумал Хаген. — Не единое ли чувство движет нами, когда мы по весне отбываем за моря, и теми горными карликами, что рубились на перевале Вальфар с родичами моего отца? И коли так, то…» — впрочем, юноша тут же прогнал эту мысль, словно ворону с засеянного поля.

— В Эйраскатере жили дверги, — заметил Хаген, — и тут могут быть. Нет?

— Отрезать бы тебе язык, — размечтался Торкель.

— Карликов тут нет, это точно, — заверил Хравен, — но есть что-то иное. Нечто знакомое — и одновременно чужое. Я как собака: чувствую, но пояснить не могу. Спросил бы ты своего Варфа, а, Торкель? Может, у пса мудрости поболе моего?

Волчонок не был уверен, шутит чародей или нет, но Варф, который ходко бежал впереди отряда, сам ответил: он носился, лаял, рычал и нехорошо смотрел на Нордафьёлль. Оттуда начал спускаться туман, словно исполинский серый змей, словно стоглавый йотун. Арнульф хотел было дать приказ отдыхать, но передумал и погнал ватагу дальше.

Никто не прекословил. Даже раненый Слагфид.

Даже бывшие рабы.

Через пару часов пути, уже в густой безветренной хмари, по левую руку показались какие-то развалины. Останки древних стен, погружённых в землю. Растрескавшиеся, выщербленные, поросшие мхом, лишайником и вереском. Руины не были похожи ни на строения северян, ни на чертоги двергов или альвов, да и на хижины троллей не походили. Как бы там ни было, неведомые зодчие покинули свои залы многие века назад.

— В иное время я бы тут покопался, — вздохнул Унферт, — кто знает, какие клады хранят эти руины! Да и вообще, любопытства ради…

— Может, это проклятое место, — Сигбьёрн Скампельсон коснулся оберега-торсхаммера на поясе, — не боишься проклятий?

— Весь этот мир проклят, — Унферт воздел очи на бессолнечное небо, — но тому, кто вверил себя милости Спасителя, не пристало страшиться колдовства. Хотя, конечно, сугубо и трегубо не пристало самому им заниматься, — добавил алмарец, покосившись на Хравена.

— Это место не кажется мне хорошим, — заявил Арнульф, — а потому не приближайтесь к развалинам и ничего не трогайте. Кто знает, от чего померли здешние жители — может, от какой заразы! Обойдём. Заворачивай!

Но было поздно.

Первым опасность почуял Варф: рычал, щерил зубы в густой туман. Затем вдруг отскочил, бросился к Торкелю и чуть не сбил его с ног, скуля и подвывая. В развалинах показалось движение. Хрустел и сгибался под ногами вереск.

— Стой! — крикнул Рагнвальд во мглу. — Стой, кто идёт?

Из бледной хмари выходили создания, подобные людям, и в то же время — до озноба чужие. Высокие и крепкие, словно лучшие бойцы из народа фьордов, согбенные незримой ношей, они шагали отовсюду — из древних руин, с севера и с юга, спереди и сзади, из-под земли, из ниоткуда, постепенно окружая ватагу. Безволосые головы, мощные челюсти с клыками, что больше подошли бы кабанам или медведям, широкие лица, чуть раскосые глаза — такие бывают у сааров, оленеводов с востока, — сверкавшие янтарём и киноварью, пугавшие неподвижными змеиными зрачками. На грудях созданий тускло поблёскивала крупная чешуя — роговой доспех, вросший в кожу. Люди-змеи не слышали слов, не дрожали от холода, хотя плоть их не скрывали никакие одежды, не переговаривались между собой и не дышали. Могильный смрад источали их тела, тёмные и задубевшие, словно старая солонина. Брели, вытянув руки перед собою, будто толпа слепцов без поводыря…

Потом над Хейдаволлиром прокатился резкий, истошный визг, отразился от ледников Нордафьёлля, сотрясая небо и землю. То кричал пастырь безмолвного стада — высокий, седой и бледный, как млеко на сосцах мёртвой матери. Люди-змеи отзывались на клич, гортанно исторгая одно-единственное слово повиновения на своём забытом наречии:

— КХОООО…

— Трупы! — воскликнул, бледнея, храбрец Рагнвальд.

— Драугры! — ткнул секирой Утред. — Целая туча драугров!

— И, заметьте, целёхоньки! — хрипло рассмеялся Хравен. — Сбереглись в вечной мерзлоте…

— Они все мертвы… — медленно перекрестился Унферт, — Боже, сохрани…

— Орминги, — с ужасом и восторгом прошептал Фрости Фростарсон. — Точно вам говорю, это — орминги, утенгеманы древних сказаний…

— У нас их зовут «оркнеасы», — проговорил Унферт.

— Что ещё за оркнеасы? — удивился Бьярки.

— Невежество юного поколения, как всегда, ужасает, — Унферт перехватил меч обеими руками, — но теперь не то время, чтобы я исправлял эту ошибку. Выберемся милостью Господней — напомните, чтобы я вас просветил…

Форни возился, натягивая на лук тетиву, но Хравен остановил его:

— Даже не пытайся. Ни стрелой, ни копьём их не взять. Слушай мой совет, Арнульф сэконунг, коль он тебе нужен! Построй своих людей клином и пробивайся вперёд. Рубите им головы! Это их задержит. Ненадолго, но — мне хватит.

— А ты что станешь делать?

— Подкреплюсь, — осклабился Хравен, — ибо я очень голоден!

Тогда Арнульф затрубил в рог, Модольф Беззубый поднял знамя, и войско ринулось напролом. Люди Вади Ловчего бросились наутёк, кто куда, но большей частью — прямо в лапы мертвецов. Орм, Хродгар, Унферт и Лони Лепесток вовремя пришли им на помощь, отбили дуралеев — благо, никто не получил тяжёлых ранений, — и вернули в строй.

— Вперёд! — ревел Орм, раздавая подзатыльники да тычки. — Сомкнуть ряды, не отставать! Вади, назвался старшим, так веди своё быдло, ну! Заткнись, не трясись, тебе просто морду порвали, ты и так не был красавцем. У тебя что? Ах ты, шлюхин сын… эй, вы двое, взяли это дерьмо и потащили. Куда, куда прёшь?! Тихо! Я б вас отдал им на съеденье, да, недоумки! Но Арнульф своих не бросает, даже если это такие выродки рабынь, как вы. Вперёд!

А впереди, куда звал Орм, уже завязалась потеха. Летели отсечённые руки да головы. Тела не падали — их толкали, затаптывали, дробили кости сапогами. Мертвецы мерзко шевелились под ногами, хватали за штанины, за полы плащей, за башмаки. Рвали когтями, кусали, грызли, когда могли дотянуться. Викинги отбивались и бежали на восток, не оглядываясь и стараясь не вязнуть в стычках…

…и вдруг всё прекратилось. Те, кого Унферт назвал «оркнеасы», закрывали глаза, валились наземь и мгновенно гнили, расползались зловонной жижей, обнажая костяки. Арнульф не обращал внимания, трубил, приказывал идти дальше. Лишь когда последние покойники скрылись из виду, Седой смилостивился.

— Стоять! Все на месте? Вади, Хродгар, Орм, проверить! Ну?

— Не хватает Торкеля, Хагена и колдуна, — доложил Хродгар.

— Я могу вернуться, поискать их, — вызвался Лейф Кривой Нос.

— Возьми собаку, — кивнул Арнульф, — мы будем ждать здесь.

И добавил:

— Но не слишком мешкай, а то уйдём без вас.

Когда Лейф удалился с Варфом на поводке, Лони проворчал, дёргая окровавленной щекой:

— Чтобы я ещё когда-нибудь отправился с тобой в викинг, Арнульф сэконунг…

— Я не звал тебя, — напомнил Седой. — Ты сам прилетел ко мне, Лепесток.

…В тот день Хравен Увесон повеселился от души.

Хаген и Торкель несли обессилевшего колдуна на своих плечах ровно до тех пор, пока не показались мёртвые орминги. Увидев, с кем придётся иметь дело, чародей взбодрился, подобрался, как отчаянный юноша перед кулачным боем, а заметив белую фигуру на развалинах, услышав клич пастуха павшего стада, и вовсе расхохотался.

— Сейчас вы увидите, друзья, что такое — настоящая пирушка для воронов! — улыбнулся Хравен с мрачным торжеством, а потом ринулся в самую гущу мёрзлой плоти.

— Тебя прикрыть? — запоздало крикнул Торкель и, не дождавшись ответа, предложил:

— Может, догоним наших?

— Не успеем, — сказал Хаген, — а может, и вправду придётся помогать колдуну.

Друзья стали спина к спине, приготовились умереть…

…и совершенно напрасно. Драугров целиком и полностью занимал один-единственный противник, безоружный, безумно хохотавший чародей, которому, судя по всему, также не требовалась помощь. Искалеченными, обожжёнными, голыми руками Хравен рвал в клочья неспокойных покойников. Сминал лицевые кости, дробил черепа, крушил рёбра. Ломал хребты, точно тростинки. Отрывал руки и головы. Вырывал сердца и требуху, вынимал из черепов осклизлые, студенистые мозги. И пожирал их, чавкая и хохоча. Смердящая слизь текла по лицу, по рукам, заливала грудь, застывала в бороде лоснящимися ручьями. Торкель не выдержал, отложил меч, отошёл на пару шагов, стал на колени и начал блевать.