Волки и вепри (СИ) - Альварсон Хаген - Страница 53

53

— Ему ж ногу отсекли! Как он, колченогий, сражался?

— Не отсекли, — тихо рассмеялся рассказчик, — а подсекли. Объяснить разницу? Рана зажила, кости срослись, но Лейф, понятное дело, захромал и до конца дней опирался на свой клевец, как на клюку. Что, впрочем, не делало его менее опасным противником, чем до того. Его добрые земляки с Линсея скоро в этом убедились. Вышло так, что Хродгар и Ньяла остались на всё лето на Тангбранде — по причине, понятной каждому, кто изведал пьянящий мёд любви. Хаген же отбыл со товарищи погулять по фьордам. Праздник Мидсоммар они отметили в Равенсфьорде, а осенью Лейф и Бьярки решили наведаться на родной остров…

— Впрочем, — помолчав, едва слышно добавил Гест, — об этом я расскажу завтра.

Пряжа норн

Прядь 7: Пир сыновей Лейфа Чёрного

Стал поминальной тризной весёлый, пышный пир. Страданьем испокон веков за радость платит мир. «Песнь о Нибелунгах» (авентюра XXXIX)[60] В буре Хрофта смело Шёл убийца ярла. Пал отважный Торольф На равнине Винхейд. Травы зеленеют Над могилой брата. Тяжко это горе, Но его мы скроем. Виса, сказанная Эгилем Скаллагримсоном по случаю гибели его брата Торольфа в битве на Винхейде (из «Саги об Эгиле сыне Лысого Грима») 1

Шумели сосны на Сухом Берегу. Шумело лазурно-зелёное море, весело пузырилось белыми барашками. Ветер, уже не ласково-тёплый, но ещё не безжалостно-ледяной, — бодрящий и братски-насмешливый бриз приятно холодил кожу. Небо, бездонное и синее, каким оно бывает лишь осенью, размеченное парусами облаков, отражалось на равнине волн. И в душе молодого линсейца, что стоял на берегу, опираясь на рогатину. Рядом на песке лежал оббитый железом щит. На поясе юноши — нож-скрамасакс и топорик. Парень был невысок, но крепко сложен. Лицо и руки из-под коротких рукавов серки бронзовели загаром. Юноша улыбался невесть чему, щурился на солнце чёрными глазами и чихал, и тогда его угольные кудри потешно тряслись. Вырядился сын бонда как на праздник — широкие штаны синего полотна подпоясаны узким, украшенным серебром пояском, на туфлях — медные пряжки, поверх цветастой серки — кожаная безрукавка с серебряными крючками. Подарок от брата.

Прощальный подарок от брата.

Сегодня был праздничный день. И праздничное небо.

Небо, под которым возвращается брат.

Небо, под которым не стыдно встретить смерть.

Молодые глаза разглядели белый парус на виднокрае. Затем — и вёсла. И человека на вёслах.

— ХЭЭЭЙ!!! — заорал паренёк во всю мочь лёгких. — Хвала дающему!!!

— Славься, кто слушал! — донёсся хриплый ответ, и дрогнуло сердце юноши — изменился голос, памятный с колыбели, сорвался о шторма, затвердел в битвах. — Славься, кто слышал![61]

Юноша не удержался — побежал в волны, вытаскивать челнок на берег. Пришелец хмуро улыбался, качая головой. Не укрылись от юного взора седые нити, прочертившие русые пряди на голове брата. Миг — и родичи обнимались, стоя на песке родного острова.

— Где тебя носило, Лейф? — спрашивал младший. — И что с твоей ногой?

— О том поговорим позже. — Лейф, прозванный Кривым Носом, отстранил брата, сурово глядя в глаза. — Ты схоронил мать?

— Откуда ты… — опешил юноша.

— Ты схоронил мать? — с каменным лицом повторил старший. И добавил мягче, — Кьяртан, не будь таким бобром. У меня есть знакомцы среди народа воронов, но и они не всё знают.

— На заднем дворе нашей усадьбы, — тихо проронил Кьяртан Бобёр, — под старой яблоней, как она и хотела. Там же и камень поставил. Поминки, правда, были скромные…

— Кто из наших был?

— Ну, кто, — Кьяртан начал загибать пальцы. — Даг Длинный и Даг Хельгасон, потом — кумовья мои, Армод и Скулли, Лингерда, кума, Магни, сынок мой названный — ох, это будет берсерк! Ирма ещё, Эльда, Ингвар, сын её — помнишь, лопоухий такой? Его теперь зовут Ингвар Земляника, о как! Ну там, соседи — Кунинги, всей толпой, Хельги Якорь, Вальгерда с Вишен…

— Да пропади они, — прервал Лейф. — Я тебя про наших родичей спрашиваю!

Кьяртан понуро молчал.

— Стало быть, никого не было, — ухмыльнулся Кривой Нос. — И кстати, что-то я не вижу здесь твоих дружков — ни Дага Длинного, ни Дага Хельгасона, ни Скулли, ни Армода…

— А с чего бы им тут быть? — нахмурился Кьяртан.

— А с чего бы тебе тут торчать при оружии? — насмешливо покосился Лейф на щит у ног брата. — Или ты даже не стал звать их на помощь? Гордость не позволила, Кьяртан Боец?

— Вот за что я тебя уважаю, братец — соображаешь быстро! — восхитился Кьяртан. И уныло добавил, — обещались быть, но, думается мне, мало на них надежды. Но, тролльский зад, как же ты… а, ну да, вороны накаркали! Чего дивиться…

— Накаркали, — вздохнул Кривой Нос. — Ладно, придётся мне снова вытаскивать тебя из задницы. Вон и гости едут. Эх, здорово ж ты кое-кому в похлёбку нассал, братишка!

— Что умею, то умею, — расплылся в улыбке Бобёр, хвастая сколотым зубом.

На дальней сопке показались четверо всадников. Ехали с севера, но видом были похожи на жителей Сухого Берега — дрянная одежда, годное оружие, золотые цепи и кольца. У одного — даже в носу кольцо. Лейф хмыкнул: не понимал этого обычая.

— Отойди, братишка, — процедил викинг, оскалив не людские зубы — волчью пасть, — и смотри, как надобно очищать землю от сорняков.

Кровью облилось сердце Кьяртана — никогда старший сын Лейфа Чёрного не выказывал жестокости, хотя и был способен на недобрые дела. Нынче брат не узнавал брата. Волосы, заплетённые в косы, стянутые узлом на затылке — не тем, какими привыкли вязать волосы линсейцы. Жёсткая щетина — мокрый песок. Кольчуга на груди, светло-жёлтый парчовый плащ на плечах, перстни на пальцах. И — лёд в глазах. Острый, как кромки льдин, отколотых от берега. Море Севера, жаждущее крови, вскипело под веками брата. Подгибалась искалеченная правая нога, но улыбка на устах была улыбкой воина, не калеки. Кьяртану стало холодно.

— Скоро зима, — невпопад проронил он.

— Не для всех, — Лейф достал из-за пояса топорик, прошептал что-то, размахнулся — и восьминогий крюковой крест со свистом распорол воздух! А потом всадник, маячивший позади, вскинул руки и выпал из седла с пробитой головой. Стрела сорвалась из перебитого лука и ушла куда-то в сторону, ткнулась в песок. «Этого я не предусмотрел», — подумал Кьяртан с досадой.

Седоки, увидев такой поворот, переглянулись и подхлестнули коней.

Лейф — с мечом в одной руке и с клевцом в другой — сунулся под копыта переднего. Нацеленное копьё отвёл клинком, обернулся, выбросил клевец. Железный клюв вонзился чуть ниже лопатки всадника, тот заорал и съехал с конского крупа. Лейф подхватил его копьё, размахнулся и метнул. Не глядя. Следующий противник пригнулся, и напрасно — гадюка ран пронзила лошадиную грудь, и наездник свалился прямо под ноги викингу. Взмах меча — и наполовину отсечённая голова болтается на ошмётках позвонков и сухожилий, обильно блюя кровью.

Четвёртый всадник — лицо перекошено от ужаса и ярости — метнул в Лейфа копьё, но тот мигом ранее рухнул навзничь, а потом покатился к морю из-под конских копыт. Нападающий не успел развернуть скакуна, подковы, разрывая песок, пронеслись в альне от викинга, пока тот ужом вертелся на берегу. Потом вскочил и бросился в волны.

Кьяртан, не долго думая, ринулся на всадника. Тот заметил слишком поздно — рогатина с размаху ткнулась в живот, пробила кожаный доспех. Бобёр отскочил, выхватывая топор, но это оказалось лишним — последний боец с Торхенбарда неуклюже слез с коня, вырвал стальное жало, отбросил. Придерживая внутренности рукой, сделал пару шагов, не слишком твёрдых, бестолково махая мечом, а потом упал набок и больше не двигался.