Городские легенды - де Линт Чарльз - Страница 88

Это определенно не в его духе.

Люсия не соответствовала его представлениям о творческой личности. Такие, как она, обычно проходили у него в категории чокнутых. К счастью, она ушла на весь день.

– Ну так что, – сказал он, – пойдем на остров?

Катрина кивнула.

– Только не сразу, – добавили ее руки.

Она улыбнулась ему, длинные волосы струились по плечам. Одежда на ней была позаимствована у Люсии – джинсы на размер больше, чем нужно, с пропущенным сквозь петли для ремня шарфом, футболка с названием труппы, которого он никогда в жизни не слышал, и те же самые черные китайские шлепанцы, что и накануне.

– Чем ты тогда хочешь... – начал он.

Не успел он договорить, как Катрина взяла его ладони и прижала к своим грудям. Они были маленькие и твердые, сквозь тонкую ткань он чувствовал, как бьется ее сердце, трепеща почти в самых его пальцах. Ее руки уже скользнули к его паху, одна нежно поглаживала его прямо через джинсы, другая расстегивала молнию.

Она была нежная и любящая, ее лишенные какой-либо неискренности движения будили желание, но Мэтта она застала врасплох.

– Слушай, – сказал он, – а ты уверена, что?..

Она подняла руку, прижала палец к его губам. Не надо слов. Только прикосновения. Его член затвердел в узкой тюрьме джинсов, ему стало неудобно, но она расстегнула верхнюю пуговицу и вытащила его наружу. Взяла его в свою ладошку, крепко сжала пальцы, рука медленно заходила вверх и вниз. Она говорила без слов, открыв ему все свои чувства.

Мэтт отнял ладони от ее грудей и через голову стянул с нее футболку. Уронил ее на пол за спиной у девушки, привлек ее в свои объятия. Ему показалось, будто он обнял волну, сплошное серебристое движение и ласкающие прикосновения.

Не надо слов, подумал он.

Она была права. В словах нужды не было.

И он позволил ей увлечь себя в спальню Люсии.

Потом у него было так тихо внутри, как будто весь мир замер, время остановилось, и не осталось никого, только они двое в объятиях друг друга, а вокруг сумеречные тени лижут постель. Он приподнялся на локте и стал смотреть на нее.

Она, казалось, была соткана из света. Неземное сияние растекалось по ее бледной коже, точно ангельский нимб, только сомнительно, чтобы в небе отыскался хоть один ангел, способный познать сам и дать другому такое наслаждение, какое дала ему она. Или там все совсем не так, как рассказывали в воскресной школе. Ее взгляд обещал ему все – не только телесные удовольствия, но душу и сердце, – и на какое-то мгновение ему захотелось открыться, отдать ей все, что он обычно вкладывал в свою музыку, но что-то внутри него тут же захлопнулось и окаменело. Он вдруг вспомнил прощальный разговор, который состоялся у него когда-то совсем с другой женщиной. Безголосая Дарлин, урожденная Дарлин Джонсон. Несмотря на псевдоним, чрезвычайно одаренная вокалистка, выступала с одной местной кантри-группой. Питала пристрастие к медленным танцам на посыпанном опилками полу, галстукам-шнуркам, курткам с бахромой и долгое время к нему.

– Ты просто пустышка, – сказала она ему под конец. – Пародия на человека. Только на сцене ты по-настоящему живешь, но вот что я тебе скажу, Мэтт, – весь мир тоже сцена, открой глаза и увидишь.

Во времена Шекспира, может быть, подумал он, но не здесь, не сейчас, не в этом мире. Здесь все только ранит.

– Отдавай ты хотя бы сотую долю своей преданности музыке другому человеку, ты бы...

Но он так и не узнал, каким, по мнению Дарлин, он мог бы стать в таком случае, потому что просто перестал ее слушать. Отгородился от нее и начал думать об изысканных поворотах мелодии, над которой работал в то время, пока Дарлин просто не встала и не ушла из его квартиры.

Встала и ушла.

Он спустил ноги с кровати на пол и оглянулся в поисках своей одежды. Катрина ухватилась за его руку.

– Что-то не так? – спросили ее пальцы. – Что я сделала неправильно?

– Ничего, – ответил он. – Ты ни в чем не виновата. Ничего не случилось. Просто я... Я пойду, ладно?

– Пожалуйста, – умоляла она. – Скажи мне...

Но он повернулся так, чтобы не видеть ее слов. Оделся. Задержался у двери спальни, едва не поперхнувшись словами, которые просились наружу. Окончательно повернулся к ней спиной и ушел. Из комнаты. Из квартиры. От нее, плачущей на кровати.

Когда немного погодя Люсия вернулась домой, она застала заплаканную Катрину в спальне, где та в одной футболке сидела на кровати и глядела в окно, не желая или не в силах разговаривать. Так что она немедленно предположила самое худшее.

– Ах он сукин сын, – начала она. – Так и не появился, да? Зря я тебя не предупредила, какой он козел.

Но руки Карины ответили:

– Нет. Это не его вина. Просто я слишком много хочу.

– Так он здесь был? – спросила Люсия.

Она кивнула.

– И вы поругались?

Плечи поднялись и опустились в ответ, точно говоря «что-то вроде», и Катрина снова заплакала. Люсия обняла ее. Плохая замена, конечно, уж она-то знала, самой доводилось испытать то одиночество, от которого страдала сейчас Катрина, но ничего другого предложить не могла.

Мэтт пошел и сел на паром, который ходил из города на Волчий остров, словно, отправившись туда, надеялся завершить какой-то ритуал, суть которого ни Катрина, ни он не успели определить. Он стоял у края борта на верхней палубе, где ветер дул ему в лицо, и вспоминал слова давно забытой баллады, просто чтобы прогнать все мысли о людях, об отношениях с ними, о сложностях, которые при этом возникают, о Катрине.

Но в сумеречном небе и в пенной полосе за кормой, и позднее, на острове, в тенях, крадущихся по газону, и в росчерках древесных ветвей на небе он видел только ее лицо. И все слова всех песен в мире не смогли бы избавить его от чувства вины, которое льнуло к нему, как репей к свитеру после прогулки по осеннему полю.

Он остановился у статуи русалочки, и, разумеется, даже у нее было лицо Катрины.

– Я не просил ее начинать, – сказал он статуе слова, которые должен был сказать еще в спальне Люсии. – Так почему же, черт возьми, я чувствую себя таким виноватым?

Старая история, подумал он. Всё и все вечно хотят завладеть хотя бы частью твоей души. А если это не удается, они заставляют тебя расплачиваться чувством вины.

– Я не пустышка, – сказал он статуе слова, которые должен был сказать Дарлин. – Просто я не могу дать то, чего от меня хотят.

Статуя по-прежнему сидела, устремив взгляд на озеро. Сумерки тянулись невыносимо долго, потом солнце полностью опустилось за горизонт, и вдоль дорожек острова зажглись фонари. Мэтт повернулся и зашагал туда, где ждал паром, чтобы увезти его назад в Ньюфорд.

С Катриной он не встречался два дня.

– Прости меня, – были ее первые слова, пальцы задвигались прежде, чем он успел заговорить.

В среду, далеко за полдень, он стоял в подъезде перед дверью в квартиру Люсии, сам не зная, зачем он туда пришел. Чтобы попросить прощения. Объяснить. А может быть, попытаться понять.

– Ты ни в чем не виновата, – сказал он. – Просто... все произошло слишком быстро.

Она кивнула.

– Хочешь войти?

Мэтт посмотрел на нее внимательно. Босая, она стояла в раме двери. Лившийся сзади свет превращал ее цветастое платье в паутину, подчеркивая форму тела под ним. Волосы у нее были теплого золотого цвета. Ему вспомнилось, как она лежала тогда на кровати, разомлевшая, сияющая от любви.

– Может, лучше сходим куда-нибудь? – предложил он. – Погуляем или где-нибудь посидим?

– Я только туфли надену.

Он повел ее к озеру, где они гуляли сначала по набережной, потом по пирсу до тех пор, пока толпа не сделалась слишком густой, а тогда спустились на пляж и сели прямо у воды. Его голос и ее пальцы почти все время молчали. Говорили они только о самых колоритных персонажах, которые делили с ними пляж: придумывали истории их жизни, говоря руками, чтобы их не подслушали, и веселились, стараясь перещеголять друг друга в самых немыслимых подробностях.