Опасное задание. Конец атамана (Повести) - Танхимович Залман Михайлович - Страница 38

— Починить придется топчан-то. Ай, ай, ай. За трое суток нервы не выдержали. А как же мы годами в царских тюрьмах из одиночек да карцеров не вылезали? И ничего, не бились головами о стены.

— Вы знали за что сидели, — нашелся Махмут. — А я вот не знаю. Никого я не предавал и никакой не враг советской власти.

— Знаем, что не враг.

Но Махмут разгорячился и не обратил на эту фразу никакого внимания, иначе бы спросил: «Если знаете, зачем за решеткой держите?»

— Предатель Саттар Куанышпаев. Он предупредил атамана Дутова о нашем приходе.

Крейз сунул лупу в нагрудный карман.

— Ну, рассказывай! — потребовал он.

Пока Махмут выкладывал все, что думал про Саттара, Крейз несколько раз порывался встать и отдать распоряжение об аресте Чалышева. Предательская роль начальника милиции, не вызывала больше сомнения. И все-таки председатель ЧК сумел убедить себя, что это делать пока не следует. Может, кто-то еще, более умелый и более опасный, действует вместе с Чалышевым.

— Саттар — мелкая сошка. Это связной, не больше. Один из предателей — Чалышев. Вспомни, чем ты помешал ему? — спросил Крейз, когда Махмут кончил рассказывать.

— Чалышев предатель? — оторопело уставился на председателя ЧК Ходжамьяров. Мысль, что Алдажар не тот человек, за кого выдает себя, приходила в голову, но, услышанная от другого, она ошеломила.

Крейз же нетерпеливо поглядывал на часы. Он с минуты на минуту ждал сообщения от Думского, но тот почему-то не давал о себе знать, и это беспокоило.

Где-то, минуя Джаркент, скатывалась к горам короткая ночная гроза. Шумнули навстречу порыву ветра тополя и сникли, а Крейз с Махмутом продолжали восстанавливать малейшие подробности из исчезнувших показаний Кабира и однопалого Оспана.

Когда все, что требовалось восстановить и уточнить, было уточнено, Крейз сказал:

— Чалышева напугало твое сообщение, что Кабир должен назвать сообщников, и он с помощью Куанышпаева и тех людей, которых ты застал в его кабинете ночью, освободил арестованных. Однопалый, по-моему, тоже связной, как и Саттар, между Чалышевым и атаманом. Вот же стервец, — развел Крейз руками. — Мало его били, этого захудалого атаманишку оренбургского казачества. Так нет, неймется. Он вождя всей белой эмиграции из себя строит теперь. И все же хоть захудалый, а опасный он для нас сейчас. Очень опасный. На него ставят крупную и, по-видимому, последнюю ставку все заокеанские акулы вместе взятые. Его именем думают начать поход против нас.

Крейз прошелся по кабинету и, когда взглянул на Махмута, в его карих глазах брызнули искорки смеха.

— Тебя сюда из тюрьмы сколько чекистов сопровождало? — спросил он неожиданно.

— Трое.

— Назад в тюрьму поведут четверо. Ночь-то вон какая темная, вдруг убежишь.

Махмут невольно отступил на шаг.

— Зачем мне в тюрьму?

— Надо, — положил ему на плечо руку Крейз. — Город-то у нас, сам знаешь, крохотный. На одной улице чихнул, на другой кричат: будьте здоровы. Где простыли? Потерпи еще денек, другой. Пусть враги думают, что твоя песенка спета. А мы эту версию еще и приукрасим. Даже еще кое-кого на несколько дней упрячем за решетку.

— А отец? — вырвалось у Махмута. — Он же…

— Ходжамьяр и Магрипа о тебе знают все, что надо. Не беспокойся поэтому, — остановил Крейз жестом Махмута и, усмехнувшись, добавил: — Но только спать тебе на полу придется, раз топчан сломал.

— Ладно, на полу посплю, — усмехнулся и Махмут.

Вскоре под конвоем четырех чекистов он шагал по безлюдному городу через площадь к тюрьме. И даже конвоиры были уверены, что ведут очень опасного врага. Они не спускали с него глаз. В камере Махмут лег на пол и сразу заснул, будто захлопнул за собой дверь.

Битая карта

Прежде чем ответить на вопрос, Саттар едва заметно двигал кистью руки, что всегда было у него признаком сильного волнения. Он стоял перед Крейзом с окаменелым, будто неживым лицом, внутренне опустошенный тем, что так быстро и так нелепо попался. И это теперь конец всей его жизни. А он так любил ее, свою непутевую, всегда беспокойную жизнь. Еще любил степь, хороших коней и маленькую Айгуль с двумя косичками, которые она, когда смеялась, забрасывала кивком головы за спину.

Все, что последует дальше, Саттар представил очень ясно. Что ж, когда-нибудь этим и должно было все кончиться. Только этим. И незачем сейчас тратить зря время на вопросы и ответы. Все ясно и без них. Впереди ничего, кроме расстрела.

— Нет. Не знаю, начальник, — коротко говорил Саттар, если даже знал о чем спрашивает его Крейз, и устало двигал кистью руки. Невысокий, даже хрупкий с виду, плосколицый, он, казалось, не в состоянии был тревожиться, переживать, чувствовать.

Крейз разглядывал его с неослабевающим интересом. Он многое уже знал об этом человеке. Сиверцев прискакал в Джаркент несколько раньше, чем привели Саттара. Прискакал один, оставив Айслу и Машу в ауле у надежных людей. Иначе ему потребовались бы сутки еще, а то и больше, чтобы добраться до города. Сейчас Сиверцев в смежной с кабинетом Крейза комнате заполнял в протокол дознания, записывая все, свидетелем чего ему довелось быть за последние два дня. Саттар про возвращение Сиверцева ничего не знал.

— А ты не думаешь, что если ветер находит дырявую юрту, так и человек должен найти в конце концов правильную дорогу?

Саттар вздрогнул. «Как можно, будто по книге, читать мысли другого?»

— Не знаю, начальник. — А сам в свою очередь с каким-то новым интересом к Крейзу разглядывал его крупное грубое лицо и поблескивающие из-под нависших бровей шустрые с хитринкой глаза.

Тот все это замечал и усмехался. Он хотел заставить Саттара выложить все начистоту. И не под силой страха, не по принуждению, а по велению души. Крейз умел это делать.

— Ты же был уверен, что не сегодня-завтра Дутов и Токсамбай возьмут Джаркент. Почему же накануне победы ушел от них?

— Токсамбай — собака, Алдажар тоже собака. А Дутов совсем поганый пес.

— Но ты же им помогал? С Чалышевым давно из одной пиалы кумыс пьешь. За одно это тебя надо расстрелять без суда. И ты знаешь, это будет справедливо.

И опять вздрогнул Саттар оттого, что собственные его слова возвращаются к нему от другого человека.

Крейз же с удивлением отмечал, разглядывая Саттара, что не такое уж плоское, как показалось вначале, у него лицо и глаза тоже. В их глубине проглядывает какая-то затаенная боль.

«Так вот каков ты, связной атамана».

В последнее время что бы Крейз ни делал, где бы ни был, он не переставал думать о Дутове. Сведения, которые приходили в ЧК от жителей пограничных аулов и кишлаков, от чабанов и работников сельских Советов, от своих сотрудников, да и вся обстановка в уезде — говорили об усиленной подготовке атамана к новому походу.

Посылая в Верный и Ташкент депеши, шифровки, Крейз со все возрастающей силой чувствовал свою вину за провал той первой операции, когда следовало захватить Дутова и доставить через кордон на советскую землю.

И вот один из тех, кто помешал это сделать, стоит сейчас перед ним и при каждом ответе на заданный вопрос, сам того не замечая, двигает кистью руки. Он, возможно, совершенно не представляет себе ни могущих быть последствий того, что уже сделал, ни той своей роли, какую его заставили сыграть. А надо, очень надо, чтобы он задумался над всем этим и понял, какое зло успел причинить он своему народу. Думал Крейз также о том, что если Сиверцев не ошибся в Саттаре, то его даже не придется в чем-то очень переубеждать. Он сам себя во многом успел уже переубедить. Его надо только подтолкнуть слегка.

И Крейз, как по мягкому косогору, вел за собой Саттара. Незаметно вел. Тот вдруг оглядывался и видел позади крутизну, о которой только что не подозревал даже.

— Это твой нож?

— Мой.

— Бери.

— Зачем теперь. Если кулан падает в колодец, лягушка играет его ушами.

— А ты уже собрался упасть туда?

— Все равно расстреляешь. Знаю.