Богач и его актер - Драгунский Денис Викторович - Страница 11

– Маэстро Россиньоли говорил, что все, – вежливо улыбнулся Дирк.

– А мы его обманем, – сказал Якобсен.

И было непонятно, шутит он или говорит серьезно.

Дирк снова вернулся в свой номер и решил переодеться перед прогулкой. Но вдруг вспомнил, что переодеваться не во что. Он ничего с собой не взял. Посмотрел на себя в зеркало, вделанное в раздвижные дверцы одежного шкафа в прихожей. Костюм на нем был приличный, даже более чем приличный, можно сказать, роскошный, но уж больно старый. Что ж, очень дорогой костюм, вспомнил Дирк слышанную когда-то фразу, всегда остается очень дорогим костюмом. Модные линии тут не важны. Да и какие у классического костюма модные линии? Пуговицы, лацканы, две шлицы – вот и все дела. Конечно, по сравнению с 1950-ми мода немножко изменилась – Дирк помнил смешные широченные лацканы на пиджаках мужчин своего отрочества, – но сейчас уже почти полвека все примерно одно и то же. Он отступил от зеркала на полшага, сколько позволял коридор. Нет, ничего страшного, выглядел он хорошо. Главное, ботинки почти новые и совсем чистые. Куда же пойти? И вот тут он вспомнил, вернее, почувствовал, что очень хочет есть. Он посмотрел на часы. Так и есть – три часа дня. Как раз подошло время обеда. А завтракал он перед выездом, примерно в половине девятого. Он машинально похлопал себя по левой стороне груди, нащупал бумажник, вытащил его из внутреннего кармана – и сунул назад. Даже смотреть нечего, он точно знал, сколько у него с собой денег. Ровно на обратный проезд на электричке с учетом пенсионерской скидки.

Почему он не взял с собой денег и карточку? Потому что денег у него на самом деле не было: пенсия через три дня, на эту поездку он истратил почти треть своего месячного бюджета, а крохотные копейки, буквально на хлеб и молоко, все-таки оставил в ящике письменного стола.

А в городе всего четверть часа пешком от станции.

Он очень удобно жил. Квартира маленькая, но расположена прекрасно – рядом с метро, и там же электричка. Пенсионеры могли ездить по городу совершенно бесплатно, у него была продолговатая пластмассовая карточка, похожая на кредитку, с портретом и фамилией. Очень удобно, спасибо нашему социалистическому правительству. Квартира у него тоже была социальная. Однокомнатная, но довольно большая и с маленьким закутком без окон, который можно превратить хочешь в спаленку, хочешь в кладовку. Дирк держал там всякую всячину – в основном коробки с фотографиями и несколько старых костюмов на вешалках. Театральные костюмы, те, что не наденешь. Например, замечательный костюм, в котором он играл Густава фон Ашенбаха в той самой постановке «Смерть в Венеции», в которой его увидел Россиньоли, с чего и началась его шумная, но такая короткая актерская слава.

Дирк погасил свет в прихожей, еще раз прошелся по комнате, раздернул занавески и увидел балконную дверь, правда, очень узкую. Балкончик тоже был маленький, узкий и асимметричный, сначала широкий, а потом сужающийся практически до нуля. Но постоять можно, можно даже вдвоем постоять, подышать воздухом перед сном, особенно если ты приехал с женщиной. Мысль о женщине снова задела его. Не сама мысль, а то, что он вспомнил о женщине в первый раз, наверное, за последние три года, если не за пять лет. «Ну ладно, глупости это все», – решил Дирк, отступил с балкона назад, прикрыл узенькую дверь и стал ходить по комнате, произнося в уме банальную фразу: «Что это я хожу, как голодный тигр в клетке?» А ведь он на самом деле был голоден. Он присел к письменному столу и стал листать большую кожаную папку. Вот и меню. Вот это да! Оказывается, тут есть главный ресторан, который так и назывался «Ресторан “Гранд-отель”», с тремя залами, и еще один, рыбный, в отдельном домике, на берегу, совсем у воды. Не вставая со стула, Дирк покосился налево: да, действительно, вблизи мостика, перекинутого через протоку, стоит длинное низкое зданьице с черепичной крышей. Блюда в меню были какие-то скучные. То же, что всегда и везде: стейк из говядины, стейк из лосося, лосось сырокопченый, говядина сырая в виде карпаччо и что-то еще в таком же роде. Разумеется, какие-то изыски типа оленины, лангустов, устриц – дальше он читать не стал: только живот подводит все сильнее и сильнее с каждой строчкой. Но обратил внимание, что цены совсем какие-то нереальные. Даже в столице в дорогом ресторане по цене одного здешнего блюда можно было плотно пообедать чуть ли не вдвоем. Особенно злило то, что под каждым блюдом указывалось рекомендованное вино. И цена за 15 центилитров, то есть за 150 граммов, – ой-ой-ой. Он встал, в раздражении захлопнул кожаную папку, взял со столика ключ.

Быстрым шагом пробежал по коридору, махнул рукой девочке на рецепции, вышел наружу, но не к воде, а с тыльной стороны. Огляделся.

Двухэтажные домики, маленькие и длинные. Жилые, судя по всему. Тридцать лет назад их здесь не было. Наверное, их построили для тех служащих, которым трудновато каждый день по утрам ездить сюда из города и вечером возвращаться назад.

У тротуаров стояли дешевые машинки, в окнах виднелась – кое-где были раздвинуты занавески – скромная обстановка. Белые матовые фонарики под потолком, кухонные шкафчики, пестрые картинки на стенах. Мещанский уют рабочего класса. В нос ему шибанул резкий и вкусный азиатский запах. В следующем домике, в первом этаже, было что-то вроде китайского ресторана. На вывеске – большой красный иероглиф. «Даже интересно, что он значит?» – подумал Дирк. Может, ничего не значит, кроме того, что ресторан китайский. Он вспомнил, как читал в городской газете смешную историю о девочке, которая увлеклась восточными практиками и сделала на спине татуировку из китайских иероглифов. А потом на пляже ее увидели настоящие китайцы и долго смеялись, потому что там было написано: «Стирать отдельно: линяет». Эти жулики в татуировочной мастерской просто срисовали иероглифы с этикетки на китайской кофточке. Смешная история не отвлекла его от голода.

Он подошел ближе. В окне видно было, что за прилавком стоит совсем даже не китаец и точно такой же не китаец тряпкой протирает стол. Увидев Дирка, они замахали руками – заходи, мол! Дирк коротко поклонился, отрицательно помотал головой, повернулся и пошел прочь, на ходу думая: «А может быть, плюнуть на все? Наверное, в этом китайском ресторане еда стоит сущие копейки. Съесть тарелку какого-нибудь вока или лапши с курятиной. Денег должно хватить, а возвращаться назад – ну хорошо, сесть в поезд как ни в чем не бывало, а кондуктору предъявить свою пенсионерскую карточку, притвориться старым дураком, который думал, что электрички тоже бесплатные, как и городское метро, а денег с собой не взял. «Ну что, в полицию меня поведете, молодой человек?» Конечно, кондуктор бы махнул рукой, может, даже сказал что-нибудь ободряющее: «Ничего, сударь» или фамильярно: «Ладно, дедушка, езжайте», но вдруг от самой мысли об этом стало ужасно стыдно и вспомнилось, как еще не так давно, каких-то четверть века, нет, каких-то двадцать лет назад, он щедро давал на чай официантам, гардеробщикам в ресторане и даже швейцару, который открывал перед ним входную дверь, не говоря уж о шоферах такси.

Господи, куда все это делось?

Конечно, думал Дирк фон Зандов, я могу проследить это день за днем. Да, да, у меня есть дневники. Когда я стал знаменитым, я был уверен, что их опубликуют после моей смерти или даже при жизни. Дневники и воспоминания: фестивали, приемы, новые роли, встречи со знаменитостями. Писал подробно, и, наверное, если дома засесть за это дело как следует, можно проследить, как это все исчезало. Поймать момент, когда я должен был остановиться, оглянуться и сказать: «Дирк, голубчик, погоди, происходит что-то не то. Еще месяц назад ты записывал шестьдесят восемь телефонных звонков в неделю. Корреспонденты, продюсеры, режиссеры, фотографы из модных журналов, внезапно появившиеся друзья детства, секретари важных политических персон и так далее и тому подобное, а потом звонков вдруг стало пятьдесят четыре, потом – сорок два, тридцать один, восемнадцать, а на прошедшей неделе всего девять, хоть график черти. По звонку в день, и только в среду и четверг по два. Дирк, остановись, подумай, посоветуйся. Не пойти ли тебе к специалисту? Есть аналитики, терапевты, тренеры, мало ли кто, но в любом случае, разве ты не понимаешь, что происходит катастрофа – ты перестаешь быть интересен.