Тайна трех подруг - Королева Лариса Анатольевна - Страница 66

— Домой, — решительно сказала Женя. — Хватит уже, наездились.

— А я думала, что ты, Женя, бабушку свою захочешь повидать, раз уж у вас получились такие вот странные каникулы в прошлое. Тут ведь близенько совсем, могу на машине отвезти, чтоб не тряслись в автобусе, — предложила Рината.

— Наверное, нет, — неуверенно ответила Женя, и ей сильно захотелось закурить. — Мама не желала видеть бабушку, и мне не к чему. Она ведь отреклась от Наташи.

— Судя по тому, как плакала на суде, вовсе нет, — заметила Рината. Наверное, казнится до сих пор.

А Светка сразу же загорелась новой идеей.

— Поехали, Женька! Надо ведь сообщить бедной женщине, что ее дочери уже нет в живых. Зато теперь есть внучка, и скоро появится правнучка.

— Вот как? — вскинула Рината тонкие брови. — Женечка, ты ждешь ребенка?

— Прости, мы не специально скрывали, просто столько всего навалилось… Как-то к слову не пришлось. — Женька впервые обратилась к Ринате на «ты» и, не справившись с распирающим ее желанием, все же вытащила из помятой пачки сигарету.

— Насколько я понимаю, ты не замужем. Надеюсь, не наделаешь глупостей, как в свое время твоя мать? — Рината смотрела на девушку понимающе и сочувственно.

— Постараюсь.

А наутро они отправились в Димитровград все втроем. Это было удивительно, но Рината припомнила адрес дома, в котором когда-то жила Наташа с родителями. Света долго и безуспешно звонила в обитую синим дерматином дверь, к которой никак не решалась приблизиться Женя. На шум выглянула соседка и объявила:

— Зря, деточка, трезвонишь. Алексеевна на даче, но скоро должна вернуться — всегда в это время возвращается.

Дожидались на лавочке во дворе.

— По-моему, это она, — объявила Рината, указывая на невысокую женщину с плетеной корзинкой в руках.

Но Анастасия Алексеевна уже заметила нежданных гостей и бросилась навстречу, тяжело дыша, будто болела астмой:

— Рината! Вышла уже! А Наташа? Наташа не приехала?

Снежина опустила глаза, не решаясь объявить печальную весть, и тогда Женька жестко выговорила:

— Мама умерла два месяца назад.

Женщина рухнула как подкошенная на скамью и разрыдалась.

— Так ведь и знала, что не встретимся! Так ждала ее все эти годы, а сердце подсказывало: никогда больше не увижу, — приговаривала несчастная сквозь слезы, не замечая никого вокруг.

— Пойдемте в дом, — сочувственно сказала Рината и забрала из рук рыдающей женщины корзину с овощами, в дужку которой та вцепилась обеими руками, словно пытаясь удержаться за какой-нибудь осязаемый предмет в момент постигшей ее непоправимой беды.

И тогда Анастасия тяжело поднялась и обняла внучку за плечи.

— Женя, девочка моя, как на мать-то похожа!

Они поднялись в квартиру, Светке пришлось открывать дверь, потому как горемычная хозяйка никак не могла справиться с замком. И еще долго по квартире раздавались ее судорожные всхлипывания и однообразные причитания. Пока Рината отпаивала Анастасию Алексеевну в кухне сердечными каплями, сестры заглянули в одну из комнат и сразу поняли: Наташина. Девичья узкая кровать под розовым стеганым покрывалом, книжные полки с томиками классиков, портрет на письменном столе.

— Так вот какой она была, — прошептала Света, — вглядываясь в чистое юное лицо десятиклассницы выпуска 1983 года.

Коричневое форменное платье и белый с крупными воланами передник, каких уже давно не носят в школах. Прямые каштановые волосы рассыпались по округлым плечам, оставляя открытым высокий лоб. Слегка подведенные глаза, застенчивая улыбка, ямочки на щеках, родинка над верхней губой…

— Девочки, идите чай пить, — позвала хозяйничающая в кухне Рината.

— Наташа всегда хоть и тихая, но гордая была, — вздыхала Анастасия Алексеевна. — А задумает что — поперек не становись, все равно исполнит, как захочет… Конечно, виновата я перед ней. Уж; столько лет себя казню. Нет чтоб выслушать дочь и попытаться понять — накинулась с кулаками! Я уж к утру одумалась, решила на следующий день вечером с Наташей по душам поговорить. С работы вернулась — а ее и след простыл. Вещички собрала, записочку на столе оставила: не ищите, мол. И все на этом. Я тут же всех ее подруг оббегала, думала, сообщит кому, в какую сторону подалась. Нет, никому ничего не сказала. Сначала все ждали с отцом, что помыкается по свету, намучается одна да вернется. Потом высчитывали, когда ребеночку родиться. Надеялись, что приедет гордячка внука или внучку показать… И только три с половиной года спустя весточку получили. Да не от дочки — от участкового. «Разыскивается за совершение преступления. Появится — дайте знать…» Куда уж там «появится»! Хоть бы знак какой за все годы подала! Ведь могла же, наверное, хоть пару строчек черкануть. Да видно, не захотела. Так и не простила она меня…

— Конечно, простила, — вклинилась в полный раскаяния монолог Светлана. — Наташа часто рассказывала о вас, и всегда говорила: как только можно будет, обязательно поедем к бабушке.

— Правда? — с надеждой в голосе переспросила Анастасия.

— Конечно, так и было, — подтвердила Светка, наступив при этом под столом на Женькину ногу, и та автоматически согласно закивала.

И они обедали, а потом ужинали, вспоминали прошлое и перелистывали семейные альбомы. И словно по молчаливой договоренности, никто не заводил разговора об искореживших многие жизни тольяттинских событиях, будто боясь еще раз прикоснуться к ним хотя бы на словах. Из рассказов Анастасии Алексеевны девочки узнали, что Наташин отец умер, а брат, отслужив в армии, остался жить на Украине, и у него уже трое детей, а приезжает редко. Звал Анастасию к себе, но она все дочь ждала…

Пока хозяйка стелила девочкам в Наташиной комнате постель, Светка спросила:

— Ведь эта фотография — половинка от школьной виньетки, да? А где вторая половина?

— Вроде в письменном столе лежала. Я ничего не выбрасывала.

Женя отдала бабушке единственный снимок Наташи, который у них был с собой, и та снова расплакалась:

— Боже мой, да я просто не узнала бы ее! Совсем другой человек. Разве это моя дочечка?

А Света с Женей, оставшись одни, долго рассматривали на виньетке вставленные в овальные рамки фотографии одноклассников и в конце концов пришли к выводу, что только один из них мог претендовать на роль Женькиного отца. Им никак не мог оказаться светленький, веснушчатый и курносый Евгений Лозманов. Значит, это темноволосый красавчик Евгений Балакирев.

Утром уезжали, оставляя Анастасию в расстроенных чувствах, обещая писать ей и звонить, приглашая, как только сможет, приехать к ним в Екатеринбург или в Геленджик.

— Теперь-то уже домой? — спросила Рината, когда везла девочек по трассе в Самару, чтобы посадить на самолет.

— Нет, — сказала Женя. — Теперь в Москву. Я решила все-таки найти своего отца. Пусть он виноват перед мамой — но не передо мной. Он ведь так и не узнал о моем существовании. Не хочу оставлять никаких тайн и недомолвок в этой истории. В конце концов, неизвестно, как сложилась его жизнь и не нуждается ли он в нашей помощи.

— Это правильно, — согласилась Рината. — Только я с вами уже не поеду. Мне домой надо, там Мария одна, а она с постояльцами не справляется. Но почему ты думаешь, Женя, что твой отец до сих пор живет в Москве?

— Обжившись в столице, люди редко покидают ее. Ну а если не найдем — так хоть Москву посмотрим. Должны же мы увенчать нашу «долгую дорогу в дюнах» чем-то значительным вроде посещения первопрестольной.

А Светка застенчиво спросила:

— Мам, денег нам еще немного дашь?

Девчонки не стали говорить Ринате, что, выйдя рано утром на прогулку, обошли окрестные дворы и расспросили всех обитающих на лавочках старушек о семье Балакиревых. Одна из них припомнила, что раньше у нее были соседи с такой фамилией, но уже давно уехали жить к сыну в Москву. Выяснилось и имя Женькиного деда: главу семьи звали Ростиславом.

Евгений Ростиславович Балакирев 1966 года рождения оказался в Москве единственным. И Женька дрожащими от волнения пальцами набрала номер его домашнего телефона.