На перекрестке миров (СИ) - Кандела Ольга - Страница 51

Не знаю, сколько прошло времени, но когда я открыла глаза — за окном уже темнело, и в келье было сумрачно. Меня разбудил чей-то испуганный писк и, сонно поморгав, я узрела Анну, с растерянным видом стоящую возле печи. На лице ее забавно играли алые отблески от приоткрытой дверки.

— Святая Матушка, ты что же, все дрова потратила? — чуть не плача протянула девушка.

— Не помню, вроде там еще оставалось немного, — зевнула я.

— Но нам же теперь на завтра не хватит…

— Значит, завтра мы попросим еще.

Я пожала плечами и, скатившись с постели, принялась копаться в чемодане, разыскивая гребень.

— Ты не понимаешь… — вздохнула моя соседка.

— До утра хватит, а потом мы чего-нибудь придумаем, обещаю, — подбодрила я Анну.

Девушка недоверчиво хмыкнула и поинтересовалась:

— А ты почему гобеленов не ткала? Матушка не разрешила?

Я едва сдержалась, чтобы не расхохотаться. Похоже, эта маленькая мышка на полном серьезе уверена, что тяжелая работа награда, не иначе. И, чтобы не обижать Анну, поспешно перевела разговор:

— Масло для лампы есть еще?

— Ага. Только мы его жечь не будем. Его для келий тоже строго выдают, по бутылочке в неделю. Но мы сейчас в трапезную пойдем. А поболтать перед сном и в темноте можно.

И словно откликаясь на ее слова в дверь коротко постучали, а спустя секунду в помещение вплыла дородная женщина возрастом чуть за тридцать, одетая в уже привычное платье послушницы, белоснежный чепец и передник.

— Ужин готов. Поторопись в трапезную, — возвестила пришедшая, и мы с Анной, словно по команде, ринулись к двери.

Признаться честно, и не помню, когда я в последний раз ела. Кажется, это было ранним утром, перед выездом. Да в повозке перехватила какую-то булочку. И потому сейчас, при упоминании еды, желудок свело от голода.

— Только Анна. — Послушница остановила меня жестом. — Вас кормить не велено. Распоряжение Матери настоятельницы.

Я потрясенно замерла на месте. Не поверила сначала, что меня вот так запросто могут оставить без еды. Но послушница была вполне серьезна. Анна кинула сочувственный взгляд в мою сторону, и, пока я хлопала глазами от изумления, аньи удалились.

Вот, значит, как… Вздумала лишить меня ужина, змеюка престарелая! На смену растерянности пришла злость. Да такая сильная, что я чуть не кинулась вдогонку за ушедшими девушками. Но, увы, коридор был уже пуст, а где располагается трапезная, я не имела ни малейшего представления. Дуреха… надо было сразу протестовать и идти следом. Закатила бы Матушке скандал на глазах у всего монастыря. Не побоялась бы. А теперь только и остается, что кусать локти и глотать слюну от проснувшегося аппетита.

Впрочем… Если здесь есть трапезная, то наверняка есть и кухня. И уж если меня не хотят кормить добровольно, ничто не мешает самой что-нибудь раздобыть. Вот только пойти придется позже. Сейчас, боюсь, попросту выгонят. Да и не мешало бы вызнать у соседки, в какой части монастыря они держат припасы. Наобум можно запросто заблудиться.

Я снова плюхнулась на постель и постаралась не обращать внимания на рулады, которые принялась выводить утроба. Вспоминала последние прочитанные стихи, мысленно считала до ста и обратно, только бы отрешиться от чувства голода. Получалось плохо. Ну, ничего, обожду, пока Анна уснет, а там совершу вылазку до кухни.

Перевернувшись на живот, я подперла щеки кулаками и уставилась в узкий и черный прямоугольник окна. Представила себе простирающуюся за ним мерзлую степь, тонкий волчий вой под ночным небом и вздохнула. В Солькоре сейчас время вечерних посиделок, таверны ломятся от посетителей, играют музыканты. Может быть, даже танцы устраивают. Здесь же… Безнадега — вот как следовало назвать этот дурацкий монастырь. Интересно, а Рей танцует?

А потом я вспомнила, что город на военном положении, и даже устыдилась глупых мыслей. Ничего, когда-нибудь все это закончится. Наши мужчины обязательно победят Хамелеонов. Один только капитан Фрей чего стоит… тьфу ты, вот привязался…

Скрипнула дверь, и вместе с вошедшей соседкой до меня долетел слабый запах молока. Я судорожно сглотнула и с независимым видом села на постели. Ни за что не стану жаловаться!

Анна же, перед тем, как закрыть дверь, еще раз зачем-то выглянула в коридор, а потом, приложив палец к губам, с заговорщицким видом полезла в широкий карман передника. Достала изрядно помятую булку и горсть ягод шиповника.

— Вот, — она положила трофеи мне на коленки, — только ты никому не говори. Матушка узнает — осерчает сильно.

— Спасибо…

Я критически оглядела нехитрое подношение, а после, сглотнув слюну, впилась зубами в булку. Анна тихонько уселась на свою постель и со счастливым видом принялась наблюдать за моим ужином. Ко всему прочему, в кувшине на столе нашлась чистая вода, и я подумала, что в целом все не так уж и плохо.

— Настоятельница что-нибудь обо мне говорила? — поинтересовалась я, точно леденец перекатывая во рту кисловатую ягоду.

Анна испуганно замотала белобрысыми косичками, но заалевшие щеки выдали ее с потрохами.

— Ну, давай же, я никому не скажу!

Соседка вздохнула, помялась, но, в конце концов, я была во всё посвящена. И что Матушка спрашивала, как повела себя новенькая, оставшись без ужина. И чем таким занималась, пока остальные работали во славу Матери Прародительницы. И что она, Анна, честно-честно, не стала рассказывать ни про дрова, ни про ламповое масло, только, что анья Роксана была удручена и грустна…

— Ладно, неважно, — прервала я поток мышкиных оправданий. — Ты ни в чем не виновата, эта селедка сушеная из любого правду вытрясет.

Анна покраснела еще больше, хотя, казалось, куда уж, и залепетала, что на самом деле Матушка никакая не селедка, а очень даже мудрая и добрая, а еще…

— Давай спать, — недовольно отрезала я и демонстративно улеглась лицом к стенке. Добрая, как же. На собственной шкуре эту доброту испытала, больше что-то не хочется…

— Спокойной ночи, — долетел до меня тихий расстроенный голосок и, буркнув в ответ что-то неопределенное, я тотчас провалилась в сон.

Спала я, кажется, всего ничего — только сомкнула веки, и тут же до меня долетел какой-то отдаленный гул. Низкий, басовитый, казалось, от него даже постель подрагивала.

— Вставай! — Меня настойчиво потрясли за плечо. — К феолатрии созывают!

— А завтрак? — Я приоткрыла один глаз и увидела изумленное личико Анны, обрамленное аккуратным кружевом чепца.

— Как же можно утробу набивать, прежде чем вознесешь хваление Матери Прародительнице? — девушка захлопала пшеничными ресницами.

Я вздохнула, откинула одеяло и тут же об этом пожалела. За ночь комната успела остыть и теперь была скорее похожа на казематы, нежели девичью келью. Нет, у нас в Общине, конечно, была молельня — теплая и уютная, и статуя Матери там тоже стояла. Я даже любила сиживать перед ней в одиночестве, разглядывая искусно вырезанное из ольхи приветливое лицо, слушая журчание маленького фонтанчика у подножия. Но ведь не на голодный желудок.

— Одевайся скорее. — Анна сунула мне в руки вчерашнее облачение, прибавив сверху белый чепчик. — Вот, пока ты спала, принесли. Не беспокойся, оно чистое. И теплое.

Я недоверчиво дернула плечом и с жалостью посмотрела на то, во что за ночь превратилось мое собственное платье. Интересно, а в чем спят остальные девушки?

— Быстрее, — взмолилась Анна. — Мне тебя проводить велено, а опоздаем, так обеим влетит!

В итоге, как не летели мы бегом по коридору, все равно опоздали. Бой колокола давно прекратился, а из-за двери уже знакомого мне зала доносилось нестройное пение. Я покосилась на бледную, точно снег, Анну и решительно двинулась вперед. Ладно, проступком больше, проступком меньше — невелика разница. Все равно в немилости, так приму первый удар на себя.

Дверь предательски заскрипела, и, когда я бочком просочилась в помещение, все до одной головы повернулись в мою сторону. Целое море глаз — больших и маленьких, светлых и темных, и целая палитра эмоций во взглядах — от любопытных до откровенно неприязненных.