Мертвая зона (Повести) - Чехов Анатолий Викторович - Страница 29

— Задание выполняют военные, а ты в гражданском.

А тот ему в ответ:

— Гражданские тоже выполняют.

Потом лейтенант говорит: «Ладно, показывай, что у тебя?» Тут они оба замолчали, должно, сверяли вещественный пароль. У нас кому половинку разорванной трешки или рубля дают, кому — распиленную монету. Другая половинка у того, к кому посылают, чтоб половинки совпали… Когда сверили, Гайворонский спрашивает: «Почему сам не пришел?» Проводник отвечает: «Велел передать, в …лаевке неспокойно, нельзя было выйти, послал меня». Мы слушаем и, конечно, понимаем, что Гайворонский его на прицеле держит. Минуты две бумажкой шуршал, фонариком светил под плащ-палаткой, потом говорит: «Годится, если правда». Проводник отвечает: «Проверено». Гайворонский спрашивает: «В балке есть еще люди?» Тот отвечает: «Здесь никого, а километра за полтора есть. Как раз дезертиры. Ваши парашюты в небе они тоже видели». Лейтенант говорит: «Придется сделать отсюда марш-бросок в какую-нибудь сторону». После этого подошел к нам, застегивает нагрудный карман, приказывает Гале развернуть рацию, дает закодированный текст, велит выйти в эфир, связаться с центром, наверное, доложил о прибытии, передал сведения, что принес проводник…

— Погоди-ка, — остановил его Сергеев и, обращаясь к Гале, спросил: — Позывные помнишь? По какой системе работала?

— А як у ваших военных радистив: «Кю-Эр-Кю», нашими буквами — «Щ-Р-К»… Мои позивни — «ЯНГ-17», центра — «ОТТО», радиограмма цифрами, пятизначными группами… А шо вин там напысав, мы ж не знаемо…

— А центр что тебе передал?

— Радиограмму. Восемнадцать групп по пьять цифр. Мабуть, якась инструкция.

— Больше ничего?

— Бильше ничого… «КС», «ПС», «ЕЦ»…

Сергеев и без расшифровки знал, что «КС» на языке военных радистов означает «как слышишь», «ПС» — «проверка связи», а «ЕЦ» — «конец передачи».

Гайворонский маскировался под работу нашей обычной радиостанции и времени не терял: не успели приземлиться, уж и о прибытии доложил, и донесение отправил.

— А потом что у вас было? — снова обращаясь к Иванову, спросил Сергеев.

— Ну что было?.. Нам приказ: парашюты, взрывчатку и продукты перенести на шесть километров к северу. Рацию и часть толовых шашек он взял с собой, сказал проводнику, чтобы тот показал, как ближе выйти к железной дороге. Ну, тот, что нас встречал, спрашивает: «Чем платить будешь? Я что было велено выполнил, а идти с тобой не обязан». Гайворонский говорит: «Дура… Войне скоро конец. Выполним задание, подорвем рельсы, все у тебя будет и у твоего шефа. Через линию фронта переходить не придется, фронт сам скоро сюда придет». Проводник ему отвечает: «Шеф сказал, ты должен передать для него три куска, здесь только один. Где еще два?» Гайворонский говорит: «Выйдем к железке, получишь еще два. Если сейчас дам, ты смоешься». Проводник согласился: «Ладно, пошли. И ты от меня никуда не смоешься…» Нам Гайворонский приказал ждать его в балке, куда мы должны были унести мешок с продуктами и снаряжением. Взяли они тол, рацию и ушли.

— Опиши, какой он из себя, Гайворонский? — спросил Сергеев.

— Ну какой?.. В общем-то приметный… Ростом ниже вас, но здоровый, весь накачанный, тренированный — инструктор по какой-то там японской борьбе, жиу-житсу называется, что ли? Голыми руками может человеку шею сломать. На нож и пистолет спокойно вдет и успевает. С виду на грузина похож: брови густые, сросшиеся у переносья, глаза карие… Усы… Он их то сбреет, то оставит, за две недели у него отрастают. Такая узкая темная полоска на верхней губе. Зубы белые, взгляд смелый. Мужик, в общем, орел — молодой, складный. Девки, как одна: увидят — оглядываются… С этой борьбой никто в школе один на один против него не выходил: боялись. Троих и четверых запросто, как щенков, раскидывал… Как-то раз в городе возле пивной из-за баб компания человек шесть сговорилась его отлупить, а может, и чего похуже задумали. Так он ушел и от шестерых. Самому — хоть бы что, а позади — крики, вой, ругань — руки-ноги переломаны, одному глаз выдавил, — ни с чем не считается, никого не щадит…

— Наверное, кроме силы и ловкости командиру группы еще и соображать надо? — заметил Сергеев. Невольно у него закралось сомнение: «А не перехваливает ли своего начальника этот Иванов, не запугивает ли? С другой стороны, зачем ему запугивать или перехваливать?..»

— Это уж само собой, — подтвердил Иванов. — Насчет «соображать» — можете не беспокоиться, башка у него варит, как у беса, сквозь землю и то на три метра в глубину видит… Когда наметили мы в случав выброски через линию фронта к своим перейти — рты на замок, ни словом, ни звуком не обмолвились. Так он, сволочь, спиной учуял — все себе забрал: и шифры, и деньги, и взрывчатку, и оружие. А ведь и намеку от нас не было. Как будто все заранее знал… Да и в обыденке, не успеешь рот раскрыть, тут же догадается, что ты хочешь сказать.

— Да, серьезный у вас командир, — заметил Сергеев, отдавая должное искренности словоохотливого «диверсанта-патриота» Иванова.

— А несерьезных в разведшколе командирами групп не держат. И через линию фронта не посылают, — резонно возразил Иванов.

— Ладно… Что еще о Гайворонском можешь сказать?

— Ну, что еще?.. На инспекторском смотре показывал нам, как в фашистских офицерских школах, когда выпускают своих разных «фюреров», испытывают их на нервы… Танк мчится на полном ходу, а он из окопчика шасть между гусеницами! Танк над ним проскочил — тут же гранату ему вслед на двигатели: рука не дрогнет, точно попадает.

— Характеристика убедительная, — не показывая своего недоверия к рассказу Иванова, сказал Сергеев. — Итак, когда ушли Гайворонский с проводником…

— Ну а когда ушли Гайворонский с проводником, — продолжил его фразу Иванов, — отыскали мы в степи дорогу на полевой стан и пошли в ближайший колхоз, тут и сдались.

— Правильно сделали. Только и сами могли бы задержать Гайворонского. Не пришлось бы нам его по степи искать.

— Так я же вам рассказал почему. У нас оружия-то — одни ножи и те, когда пришли в колхоз, сдали…

— С этим ясно. А теперь расскажите, как выглядел проводник? Вы-то хоть видели его?

— В темноте да ночью не очень-то разглядишь, но наш Гайворонский на него фонариком посветил, тот ли это, кого ждали? Парень лет двадцати пяти, лицо белое, глаза черные, как у рака, выпученные, левая рука покалечена. С такой рукой ни один военкомат в армию не возьмет. Разговор о дезертирах, ясно, них условный был — пароль.

Сергеев повел плечами от осенившей его догадки.

— Может, я что не так сказал? — спросил задержанный.

— Все так. Кажется, я знаю, кто к вам ночью вышел…

Иванов замолчал, а Сергеев минута за минутой, час за часом восстановил в памяти события недавней ночи во время дежурства на станции Сталинград-1… Очень похоже, что Саломаха и Хрыч вместе спланировали выход на железнодорожные пути в районе спасительного забора, где подготовили путь отступления. Поскольку, со слов Рындина, «работают» на пару, один должен был подстраховывать, пока другой рыскает по вагонам. Глаз у них наметанный: углядели в эшелоне с ржавым железом теплушку, на тормозной площадке которой оказался вооруженный часовой. А теплушка — обыкновенный товарный вагон — с немалыми ценностями. А ведь, даже увидев вооруженного красноармейца на тормозной площадке товарного вагона, вовсе не обязательно принимать этого солдата за часового: отстал от своего эшелона, вот и догоняет с попутным товарняком. Однако Саломаха, если это был действительно он, сделал другие, весьма точные выводы. Но вот то, что Хрыч в это время промышлял среди эвакуированных, прибывших с очередным поездом в Сталинград, а потом оказался в степи и встречал парашютистов Гайворонского, наводило на мысль, что «шеф», или «сам», у него не обязательно Саломаха. Слишком самостоятельно он действовал в ту ночь. Пока «дядя Володя» атаковал теплушку в эшелоне с металлоломом, Хрыч выполнял свою программу, возможно по договоренности с Саломахой, если они так договорились… Это было уже второе «если» в предположениях Сергеева, а это значило, что на столь зыбких выводах нельзя строить сколько-нибудь определенную версию. И все же, по описаниям «диверсантов-патриотов» Иванова и Гали Верболес, встретил в степи парашютистов немецкой разведшколы и ушел к железной дороге с главарем группы Гайворонским не кто иной, как Хрыч, «работая» на самого себя, а скорей всего, на «пахана» — «дядю Володю» Саломаху…