Разведчики - Чехов Виктор Григорьевич - Страница 29

29

Васыль засмеялся:

— Ты что — уж в тылу у фашистов? Пока мы дома.

— Нет, брат, мы и сейчас должны действовать так, будто бы находимся там. А к мысли о постоянной осторожности надо приучаться…

Возвращались в казарму медленно. Подготовка закончена. Многому они здесь научились, даже варить кашу из древесной коры… Подчас приходилось трудно, казалось — не выдержат до конца учебы, но утешали себя тем, что если трудно в учебе — легко в бою. Разведчик должен многое знать и многое уметь. Очень беспокоило Шохина плохое усвоение немецкого языка. Как жалел сейчас, что не занимался им серьезно в средней школе.

Петр Шохин шел, опустив голову. Перед таким делом письмо бы написать родным, да некуда писать, гитлеровцы заняли родной городок. Неужели правду сообщил дед Охрим, что фашисты отца расстреляли?! Не хочется верить этому известию, а сердце щемит, не успокаивается…

Васыль Подкова искоса поглядывает на Петра. Видит нервное подергивание щеки на загорелом, скуластом лице… И захотелось ему отвлечь товарища от тяжелых мыслей. Негромко, но с большим чувством, Васыль на память прочел любимые строки стихотворения Шевченко:

Думы мои, думы мои, Лыхо мэни з вамы! Нащо сталы на папери Сумными рядамы?.. Чом вас витер нэ розвияв В стэпу, як пылыну? Чом вас лыхо нэ прыспало, Як свою дытыну?..

Лицо Шохина не изменилось. Казалось, он не слышал Васыля.

— Слухай, Петро, чего ты такой все время?

— Какой? — хмуро посмотрел на него Петр.

— Слова от тебя не добьешься.

Шохин остановился, сощурил глаза…

— Тебе вот весело… стишки читаешь… А мне, брат, нечего веселиться.

Глаза Васыля блеснули:

— Как же не радоваться! Учебу закончили, скоро в тыл врага. Я только на Украину! Начнется настоящая работа. Что может быть интереснее жизни разведчика!

— И опаснее, — спокойно добавил Шохин. — А кричать об этом нечего. Тоже разведчик — сдерживать себя не умеешь…

Вечером Петр принялся за письмо к Кате Данюк. Разве он мог тогда, при первой встрече, предположить, что так полюбит эту девушку?! Сколько прошло времени, а до сих пор стыдно становится при воспоминании, как он отнесся к ней в день первого знакомства. Увидев худенькую черноглазую девушку в форме лейтенанта, обернулся к закадычному другу Синюхину и громко, чтобы она слышала, бросил:

— Гляди, Иван Титыч, цыпленка на заставу прислали.

Услышав его реплику, она резко повернулась к нему:

— Фамилия моя Данюк, я военфельдшер и приехала сюда оборудовать пункт медицинской помощи.

— А что его оборудовать, — усмехнулся тогда он, — его давно уже оборудовали. Идите прямо, и вам окажут помощь.

Катя резко обернулась:

— Медицинскую помощь буду оказывать я. А пограничнику, да еще сержанту, не к лицу в таком тоне разговаривать со старшим по званию.

Очень скоро он увидел, какая это храбрая, отзывчивая и самоотверженная девушка… Далеко она сейчас… Когда они еще увидятся?

Петр сидел задумавшись в небольшой комнате, оклеенной синими обоями. В ней две койки, между ними стол. Небольшая лампа бросает светлый круг, остальная часть комнаты в голубоватом полумраке от абажура. На одной из коек, отвернувшись к стене, тихо посапывает Васыль. Рука Петра быстро скользит по бумаге:

«Дорогая Катя!

Только что отправил тебе письмо и спешу отослать второе. Пожалуй, долгое время не смогу писать тебе. Расстаемся с тобой надолго. Пишу „расстаемся“, как будто мы сейчас не в разлуке. В письмах я говорю с тобой, чувствую тебя рядом, а когда получаю от тебя весточку, это чувство усиливается во много раз… Но теперь мы даже не сможем переписываться. Хотя ты мне все-таки лиши на прежнюю полевую почту. Если представится случай, передадут… Я не могу сказать, что меня ждет впереди, но о том, что пощады врагу от меня не будет, ты сама знаешь. Сейчас, когда неизвестно, увижусь ли я с тобой или нет, я очень жалею, что доставил тебе столько неприятных минут. Не умею писать ласковые письма, но хотелось бы обнять тебя, Катя, имея на это полное право. Без тебя я жизни своей не представляю, да и не хочу…»

Петр зачеркнул последнюю фразу и задумался… Перед его глазами встала милая черноглазая девушка с грустной улыбкой. Седая прядь выделялась в ее смоляных волосах…

Глава 16

НА РОДНОЙ ЗАСТАВЕ

— Трудно вам будет, Катя, — Виктор Андреевич Королев наклонился над рентгенопленкой. Красный свет фонаря осветил его лицо, и оно показалось Кате незнакомым. — Трудно вам будет, Катя, — повторил он.

— Трудностей-то как раз и не боюсь, — просто сказала Катя. — Не могу я больше оставаться в тылу! — горячо заговорила она. — Здесь надо работать пожилым, выздоравливающим… Многие есть слабее меня, а без перерыва работают на передовой. Впрочем, я и Зоя Перовская уже получили назначение и завтра поступаем в распоряжение санотдела пограничных войск.

— Пришла попрощаться?

— Попрощаться, Виктор Андреевич.

— Если бы мой Анатолий был в погранвойсках, я бы посоветовал ехать к нему.

— Буду проситься на свою, на шестую, — лицо Кати смягчилось.

— Там встретитесь с Синюхиным. После выздоровления и Марин вернется на свою заставу, а там, глядишь, и еще один пограничник приедет. Мы с тобой, Катя, так подружились, что я все твои секреты знаю…

— А у меня, кроме вас, никого и на свете нету… Ведь мои родители погибли в Ленинграде, — голос Кати был очень грустным. — Временами бывает так тяжело, когда вспомнишь, что никого-то, никого нет из родных… Думала — Петр будет со мной, но он уехал неизвестно куда. Даже писем не могу получать от него…

— Вернется! Героем к тебе вернется! — ласково сказал Виктор Андреевич и вздохнул: — Мой Анатолий тоже ведь теперь парашютист-радист. Обещал при первой возможности весточку подать.

— Петя тоже обещал… А вы мне будете писать?

— Буду. И ты не забывай.

— Разве я когда-нибудь забуду вас! Вы для меня вторым отцом стали.

— Поэтому-то и буду за тебя волноваться.

Оба встали, попрощались.

Катя ушла. Нет, не так она простилась с Виктором Андреевичем. Не расспросила о его сыне, о семье. Не высказала ему своих сомнений, надежд.

Глубоко задумавшись, шла по улице, не обращая внимания на прохожих. Вот и добилась! Опять едет на пограничную заставу… Долго задержалась в Беломорске…

— Катя, Катя Данюк! — услышала она где-то совсем рядом. Обернувшись, увидела: через улицу на костылях шел Марин, рядом с ним Зоя Перовская.

— Товарищ старший лейтенант, вам уже ходить разрешили? — радостно воскликнула Катя.

— Пробую… Трудновато еще… — Марин остановился и тяжело оперся на костыли. Лицо его было иссиня-бледным, глаза глубоко запали, нос еще более удлинился. Очень исхудал Марк за время своей болезни.

— Разрешили ходить, правда, пока немного, — ласково проговорила Зоя, заботливо поддерживая Марина.

— Ничего, ничего, — успокоил он Зою, вытирая со лба пот. — Это только вначале трудновато. Очень уж долго лежал, почти совсем разучился двигаться.

— Я провожу вас до госпиталя, — предложила Катя и обернулась к Зое: — Документы получила?

— Получила. Могу отправиться хоть сейчас…

Глаза Марка помрачнели:

— А я вот, наверное, не скоро попаду на свою заставу…

— Поедешь. Ждут тебя там товарищи и дождутся.

— Какие письма с заставы вам пишут! — в тон Зое добавила Катя.

Марк промолчал. Письма эти поддерживали в нем теплую надежду встретиться с товарищами в боевой обстановке. Сейчас перед ним новое испытание: уезжает на позиции Зоя. С ней и Катя Данюк… Он добьется своего, заставит служить полубезжизненные ноги… Никто не знает, сколько мучительных часов переживает он каждый день. На ранение спины он тогда даже не обратил внимания, а какие горести оно принесло…