Икс (ЛП) - Графтон Сью - Страница 24

Пока что, относительно “Хелли Бетанкур”, я беспокоилась, что передав ей контактную информацию Кристиана Саттерфилда, могла причинить ему вред. По крайней мере, мне следовало предупредить его. Я заперла офис и отправилась пешком в “Санта Тереза Диспэтч”, редакция которой находилась в шести кварталах. Мне нужен был свежий воздух, и движение помогло проветрить мозги.

Я думала, что была права, определяя социальный статус Хелли. Она выглядела богатой, и ее окружала аура высокого класса, которую невозможно подделать. Откуда она знала Кристиана Саттерфилда, и что ей было от него нужно? Я не могла вообразить, для чего ей могла послужить связь с условно-досрочно освобожденным, разве что она хотела пополнить свои счета ограблением банков.

Дойдя до здания “Диспэтч”, я вошла в лобби и поднялась по лестнице на второй этаж.

Архив газеты располагался в помещении, заставленном шкафами, ящики набиты газетными вырезками, начиная с 1800-х годов. Библиотекарем была женщина, по имени Марджори Хиксон, которой было за восемьдесят. Высокая и изящная, с серо-зелеными глазами, высокими скулами и белоснежными волосами. Я имела с ней дело много раз, и всегда она была приветливой и практичной.

— Как дела, Марджори? Давно не виделись.

— Это место — просто сумасшедший дом, и это тянется месяцами. В прошлом июле мы перешли с бумаги на новую электронную систему: слова, рисунки и графики, включая карты. Не спрашивайте, как это делается. Я понятия не имею. Я до сих пор частично пользуюсь старомодным карточным каталогом, но это другой вопрос. Раньше у нас были помощники, которые печтали заголовки на конвертах и вкладывали внутрь статьи. Файлы даже имели перекрестную индексацию, что было достаточно продвинутым. Теперь невероятно терпеливая душа, по имени Джон Поуп, обеспечивает перевод новых поступлений в электронный формат. Для меня это слишком.

— Эй, для меня тоже. У меня даже нет компьютера.

— У меня есть старый, который отдал мой зять, когда купил новый, но я ничего в нем не понимаю. Зять говорит, что компьютер дружелюбный для пользователей, но у меня есть для него новости. Было время, когда я управлялась с этой чертовой штуковиной день или два, но теперь не могу. Может быть, настало время уйти на пенсию. Мне будет восемьдесят восемь девятнадцатого августа, и мои лучшие годы далеко позади.

— Я уверена, что это неправда. Вы знаете больше, чем любой здесь.

— Ну, спасибо вам на добром слове, но я не так уверена. Это игра молодых людей.

Репортеры и редакторы в эти дни — все дети, не старше пятидесяти. Слишком много амбиций и энергии, на мой вкус. Они сквернословят, приходят на работу в джинсах, и большинство не может грамотно писать, но они очень любят свою работу, что больше, чем я могу сказать.

— Но что вы будете делать, если уйдете? Вы сойдете с ума.

— Да, это заслуживает беспокойства. Я не занимаюсь рукоделием, а много читать можно до тех пор, пока зрение не начнет слабеть. Кто-то советовал волонтерскую работу, но я об этом даже думать не хочу. Я привыкла, чтобы мне платили, и идея отдавать даром мое время и способности просто оскорбительна. Женщины посмелей меня десятилетиями боролись за равную оплату труда, и почему я должна зачеркивать их достижения?

В любом случае, я сомневаюсь, что вы пришли сюда выслушивать мои жалобы. Чем я могу вам помочь?

Я написала имя Кристиана Саттерфилда на полоске бумаги и подвинула по стойке к ней.

— Я бы хотела увидеть файл на этого парня. У меня есть две вырезки, но надеюсь, что есть больше.

Она прочитала имя.

— Давайте посмотрим, что я смогу найти.

Через несколько минут я сидела за столом с конвертом перед собой. Кроме статей, которые мне дала Хелли, там было немного. В единственной заметке упоминалось, что он получил академическую стипендию, когда закончил школу в 1975 году. Его приняли в университет, где он изучал экономику. Парень был неглуп, и, если верить фотографии, хорош собой.

Как он оказался в тюрьме? У меня были одноклассники — тупые, курившие травку неудачники, у которых жизнь сложилсь гораздо лучше.

Я вернула конверт Марджори.

— У меня вопрос. Я думаю, что кто-то приходил и тоже спрашивал информацию об этом человеке. Это должна была быть женщина, немного за сорок. Высокая, стройная, пышные рыже-каштановые волосы, нос с горбинкой — такое лицо, какое можно видеть в дорогих журналах.

— Я бы запомнила кого-то с таким описанием. Конечно, я была в отпуске на Рождество, и она могла прийти в то время. Я могу поспрашиватть, если хотите. Кто-то мог ее запомнить. В наши дни к нам ходит не так много народа. Скоро газеты уйдут в прошлое.

— Это не может быть правдой. Вы так думаете? Люди хотят знать, что происходит в мире.

Телевизионные передачи никогда не заменят интересных статей.

— Все, что я знаю, были времена, когда газета была сердцем города. Теперь уже нет. Как будто бы из нее вытекает живая кровь.

— Ну, это печально.

— Попробуйте взглянуть на это с моей позиции.

13

Я вернулась к офису и забрала машину. У меня было время заехать еще в одно место.

Я нашла карточку с адресом Тарин Сиземор. Проехала по Стейт и свернула на боковую улицу, приблизившись к бару, который назывался “У сплетника Пита”. Бар закрывался и снова открылся под новым названием несколько лет назад. Несмотря на это, все называли его по-старому. Перед моим мысленным взором предстало фирменное блюдо заведения: сэндвич с острой салями и острым расплавленным сыром и яичницей в хрустящей булочке с маслом. Я бы и дальше предавалась этой фантазии, но заметила нужный адрес прямо напротив. Мне пришлось свернуть на следующем углу и развернуться. Было больше пяти часов, и многие заведения уже закрылись, что сделало парковку легкой.

Я закрыла машину и вошла в обновленное викторианское здание, которое, видимо, вмещало теперь целый комплекс офисов психологов. Из этого я вычислила, что Тарин должна заниматься семейной терапией, консультированием или социальной работой. У нее, наверное, были годы профессиональной подготовки к тому, как изображать интерес к разговорам других людей. Это может сработать в мою пользу, пока она не поймет, что мне не нужен психолог.

Ее офис был под номером 100 на первом этаже. Я вошла и оказалась в небольшой комфортабельной приемной с маленьким диваном и двумя креслами. Цветовая палитра была успокаивающих голубоватых и зеленоватых тонов, возможно, предназначенная для усмирения пациентов с эмоциональными тенденциями от огорчения до возбуждения. Окон не было, а вторая дверь вела, очевидно, в сам кабинет.

Справа от двери горела красная лампочка. Я решила, что это значит, она занята. Стояла мертвая тишина. Я посмотрела на часы, надеясь, что пришла не слишком поздно. Было 5.25. Насколько я знала, сеанс психотерапевта длится пятьдесят минут, но я понятия не имела, когда он начался. Я села, отметив, что она выписывает шесть женских журналов, все свежие. Я взяла “Дом и сад” и начала читать статью о том, как развлечь на Пасху восьмерых гостей, но потом поняла, что я не знаю столько людей, тем более, которые согласились бы страдать от моей стряпни, даже если я их приглашу.

Через пятнадцать минут я встала, на цыпочках подошла к двери и прислушалась. Ни уютного мурлыканья разговора, ни вскриков, ни всхлипов. Я снова уселась.

Явившись без предварительной записи, я не считала себя вправе колотить в дверь и жаловаться. Конечно, было возможно, что она ушла, но тогла она заперла бы входную дверь. Без десяти шесть свет резко поменялся с красного на зеленый. Никто не выходил.

Там должен был быть отдельный выход наружу, чтобы психи не встречались друг с другом.

В шесть дверь в кабинет открылась, и оттуда быстро вышла молодая женщина. Она резко остановилась, заметив меня.

— Ой, извините! Я не знала, что тут кто-нибудь есть.

Она обернулась и с тревогой посмотрела в комнату позади себя.

— Вы записаны?

— Нет. Я зашла в надежде застать вас до того, как вы уйдете. Вы — мисс Сиземор?