Икс (ЛП) - Графтон Сью - Страница 43

— Странно, мы с Питом только об этом и говорили. В конце концов, это он оказался плохим, и это сбило его с толку. Он ничего не делал, понимаешь? Морли нарушил закон, а виноватым оказался Пит. Я уверена, что если бы мы с тобой были знакомы тогда, мы бы зажевали эту тему до дыр.

— Интересно, почему Пит ничего не сказал мне.

Рути внимательно на меня посмотрела.

— Он был под впечатлением, что ты его терпеть не можешь.

— Ну, это неправда. Признаю, что я не соглашалась с некоторыми вещами, которые он делал.

— Ой, да ладно. Ты не “не соглашалась”, ты возмущалась.

— Ну хорошо. Может быть, но я никогда этого не показывала. Это были его дела. Я держала свое мнение при себе.

— Нет, не держала. Пит точно знал, что ты о нем думаешь.

— Знал?

— Кинси, он не был идиотом. Ты не настолько умеешь скрывать свои чувства.

— Но он всегда обращался со мной хорошо.

— Потому что ты ему нравилась. Он всегда был о тебе хорошего мнения, так же, как и Бен.

Я поставила локти на стол и закрыла глаза руками.

— Это плохо. Я правда понятия не имела, что мое отношение к нему было таким явным.

— Слишком поздно сейчас переживать об этом.

Я помотала головой.

— Черт.

22

По дороге домой я думала о Пите. Иногда я обращаюсь за советом к Генри, но не в этом случае. Я сделала ошибку, и исправлять ее нужно было мне самой. Я неправильно оценивала Пита Волинского, не полностью, но в определенных важных чертах. Даже тогда, если бы меня спросили, что он за человек, я бы ответила, что он был обманщиком, тем, кто предпочитает личные интересы честности и никогда не постесняется наварить пару баксов, если сможет. Я сделала отметку, что даже оправдывая его, я продолжала в той же мере его обвинять, прямое доказательство того, что наши предубеждения почти невозможно уничтожить.

Лучшее, чего я могла достичь в данный момент, это признать, что он совершал плохие поступки и все равно сохранял в глубине души что-то хорошее. Пит сделал то, что считал правильным: рассказал Бену о поступке Морли. Агенство Берда-Шайна развалилось, Бен больше никогда не разговаривал с Морли и в результате осуждал Пита. Я тоже его осуждала, считая, что хорошо скрываю свои чувства. Пит всегда знал, что я о нем думаю, и без жалоб сносил мое пренебрежение. Рути тоже знала об этом, и хотя спорила со мной, все равно предлагала свою дружбу.

Мне нужно было что-то сделать, не так ли? Как предсказывала Тарин Сиземор, теперь я должна была взяться за неоконченную работу Пита и закончить ее.

И что это была за работа? У него был почтовый пакет, который он решил спрятать.

Насколько я могла судить, содержимое было предназначено для дочери Ленор, и почему тогда он его ей не передал? Я не спешила сделать это сама, пока не разберусь, что происходит. Прошло двадцать восемь лет, и Эйприл захочет узнать о причине задержки.

Что я должна ей сказать, когда сама не имею понятия? Мне придется поехать в Бернинг Оукс и раскопать эту историю, прежде чем делать что-нибудь еще.

Я только что совершила импровизированное путешествие в Беверли Хиллс, и меньше всего мне хотелось снова отправляться в путь, но если Пит ездил в Бернинг Оукс, я должна сделать то же самое.

Хотя внутренне я продолжала хныкать, наружно готовилась к неизбежному. Достала карту Калифорнии, расстелила на столе и выбрала маршрут. Это была двухчасовая поездка, большей частью по извилистым проселочным дорогам, что было моим единственным выбором. Я доеду по 101 до 150, и потом поверну на восток. Когда 150 встретится с шоссе 33, я поеду на север по проселочным дорогам, которые приведут меня в Бернинг Оукс.

Я достала из машины сумку и пополнила свой запас мелочей. На этот раз я упаковала смену одежды, включая три пары трусов и футболку большого размера, которую носила как “неглиже”. Добавила два романа в бумажных обложках и лампочку на сто ватт.

Я приготовилась ко всему. Перед тем, как отправиться в постель, забрала из гаража почтовый пакет.

Я до сих пор носила с собой зашифрованную таблицу, которую составил Пит. Она лежала у меня в сумке, вместе с расшифровкой Генри, которая предоставила мне список из шести женских имен. Тарин Сиземор я знала. В придачу к Ленор Редферн, там была еще Ширли Энн Кэсл, школьная любовь Неда Лоува. Обе были из Бернинг Оукс.

Три оставшихся имени должны подождать. О Филлис Джоплин я слышала, что оставляло Сьюзен Телфорд и Джанет Мэйси. Я займусь ими, когда вернусь.

Утром я подсунула записку Генри под дверь и села в машину. Было 7.45, и я успела сделать пробежку, принять душ и позавтракать. По дороге из города я наполнила бак бензином и отправилась на юг. Я не ожидала, что буду отсутствовать достаточно долго, чтобы мне пригодилась смена одежды, но лучше иметь запас.

В начале моей поездки я пересекала национальный лес Лос Падрес, который покрывает 45 миллионов гектаров и простирается на 350 километров с севера на юг.

Дорога, по которой я ехала, поднималась от уровня моря до отметки 2300 метров. Слово “лес” не имеет ничего общего с реальным пейзажем, который представляет собой голые горы, без единого дерева.

По обеим сторонам дороги тянулись морщинистые необитаемые холмы, покрытые косматым коричневым ковром сухого чапарраля. Может, здесь и слышался шепот весны, но без воды зелени почти не было. Там и сям можно было увидеть полевые цветы, но доминирующей палитрой были приглушенно-серый, тускло-оловянный и пыльно-бежевый.

Спуск с перевала привел меня в западную часть центральной долины. Этот район славился своим водным каналом, который практически исчез в результате засухи. Все, что я видела, это деревянные мостки, которые вытянулись над растрескавшейся грязью.

Там, где отступила вода, виднелся металический купол частично затонувшей машины, как остров, поджаривающийся на солнце. Позади, в пустом канале, который когда-то был притоком, была только грязь и камни.

Широкие плоские поля, окаймленные далекими горами, ждали весенних посадок. Засуха истощила все естественные источники, и ирригационная система молчала. Мне не хватало бодрящих звуков водяных пушек, посылающих струи воды на свежезасаженные поля.

Я ехала по дороге, где были развешаны объявления о продаже спаржи, подсолнухов, перцев и миндаля. Все прилавки фермеров пустовали, кроме одного. Справа от дороги, на хлипком деревянном столике были разложены связки спаржи, перетянутые толстыми красными резинками.

Женщина среднего возраста сидела на складном металлическом стуле. Рядом, на пыльной обочине, стоял старик с написанным от руки плакатом. Когда я проезжала, он повернулся и проводил меня взглядом. Я не успела прочитать, но заметила, как дрожали его руки от усилий держать плакат повыше. На высоком телеграфном столбе красовались три плаката, один сверху, один посередине, один — поближе к земле. Я затормозила и остановилась.

Проехала назад, пока не оказалась в десяти метрах от них, и вышла из машины.

Я сказала себе, что хочу купить свежую спаржу для Генри, но на самом деле, меня поразил старик.

— Почем спаржа? — спросила я у женщины.

— Доллар пучок.

Я перевела взгляд на старика, которому на вид было под девяносто. Его морщинистое лицо потемнело от лет, проведенных под немилосердным солнцем долины. Его штаны были слишком длинными и обтрепались внизу, где постоянно волочились по земле. Его фланелевая рубашка в клетку выгорела до бледной таблицы серых линий, и ниже засученных рукавов руки были покрыты загаром.

Надпись на его плакате была сделана красивыми аккуратными буквами, которым его, наверное, научили в начальной школе. Он получил образование в ту эру, когда детей учили ценить хороший почерк, хорошие манеры, уважать старших и любить родину.

На плакате было написано: Зри, воды спадут, и земля зашатается и разрушится за собой.

Я предполагала, что это он повесил плакаты на телеграфный столб, потому что материалы были те же самые: почтовая бумага и черные чернила. Каждый плакат был примерно сорок сантиметров в длину и двадцать в высоту, достаточно большой, чтобы быть видимым из проезжающих машин, если они не ехали так быстро, как я. Теперь, стоя неподалеку, я прикрыла глаза рукой от солнца и разглядела, что на верхнем плакате написано “1925“, на среднем — “1955“и на нижнем — “1977“.