Точка (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич - Страница 67

— А Сальская область? — спросил Искин. — Это тоже фантазия?

Рамбаум улыбнулся.

— О, Сальская область! Я все ждал, Людвиг, когда вы ее упомянете, и, наконец, дождался. Да, Сальская область, казалось бы, должна не оставить от неверия в юнит-технологии и камня на камне. Превосходная операция! Медицинские фургоны и волеизъявление народа. Невиданное мирное оружие! Страх и обморок Европы! Но что за всем этим стоит, если приглядеться повнимательнее? Что там произошло на самом деле?

— Голосование о присоединении к Фольдланду.

— Правильно, — сказал Рамбаум. — Но если бы вы изучили вопрос, Людвиг, то вамстало бы ясно, что фокус с вакцинацией юнитами — не совсем фокус. Вы бы обнаружили, что Сальская область около семидесяти лет считалась спорной территорией, что профольдландские настроения там успешно культивировались добрый десяток лет, что соседствующий Баренц даже в самые тяжелые времена помогал области продовольствием и горючим, что, в сущности, эти земли и заселены-то преимущественно дойчами. И вы бы, кстати, узнали, что область с полвека была наделена автономией, иначе голосование не имело бы никакого смысла.

Искин шевельнулся.

— Вы намекаете, что и без юнитов исход голосования был бы тем же?

Рамбаум кивнул.

— Да, и Кинбауэр понял, как можно извлечь из этого выгоду. Канцлер, поскольку был под впечатлением кинофильма с вами, Людвиг, дал добро, к операции подключилась внешняя служба хайматшутц, пресловутые фургоны под предлогом медицинской помощи заколесили по населенным пунктам области, не брезгуя даже хилыми, на два-три двора, хуторами, витамины и опиаты потекли по венам. Вы, наверное, не знаете, но одновременно с этим была развернута умопомрачительная компания «Стань фольдландцем, вспомни, кто ты есть». На радиостанциях, вещающих на область, каждая вторая передача рассказывала о том, какие перспективы открываются у населения с переходом под крыло такой большой и могущественной державы, как Фольдланд. Мы — наследники древнего Асфольда. Вы — наши братья. Твердым шагом, горячим сердцем… А так, конечно, юниты, крохотные колонии, прорастающие внутри граждан, в органы граждан, в мозги граждан.

Рамбаум вздохнул.

— Чего было по-настоящему не отнять у Кинбауэра, — сказал он, — так это гениального чувства момента. Так случилось с Сальской областью. Так, полагаю я, случилось и с его смертью. Канцлер требовал разворачивания программ, но Кинбауэр отчего-то медлил. В верхах зрело недовольство. Поговаривали, что Рудольф должен наладить процесс и наконец отойти в сторону. Максим Кнопке, министр Науки, пообещал прислать в Киле техническую комиссию. И тут — бах! — авария. Смерть пятерых подопытных вместе с номером первым, Карлом Плюмелем. Бах! Ваше бегство. Бах! — самоубийство.

— И еще! — с напором сказал Рамбаум. — Фабрика Кинбауэра никогда не могла произвести ничего сложнее мыльниц и пепельниц.

— Я думаю, вы не правы, — сказал Искин.

— Не упорствуйте, Людвиг! — отмахнулся Рамбаум. — Та замечательная линия с прессом, с программатором, с измельчителем, с катками и ваннами, с вытяжками и прочим, прочим, есть одно большое надувательство. Специалисты, вызванные мной на место, смогли только подтвердить, что линия работает, электричество подведено, ремни и валы крутятся, но все это не является сколько-нибудь цельной структурой. Все станки, хоть и соединены транспортировочной лентой, трудятся вхолостую, рубят воздух, штампуют воздух и производят шум. Ах, да, еще периодически искрят и ломаются. И, кстати, в пользу блефа говорит то, что под основной лентой, в тайной выемке, специально закрытой кожухом, прямо от особого бокса бежала еще одна лента, по которой, видимо, и шли контейнеры с мнимыми юнитами прямо на финальную стадию, к складированию.

— Но зачем?

— Что — зачем?

— Зачем делать еще одну ленту, если можно показать на выходе алюминиевый порошок? Кто будет вникать в тонкости процесса?

— Не знаю, — Рамбаум пожал плечами. — Может быть, вид у алюминиевого порошка был маркий, непрезентабельный, его ведь еще необходимо было растворить в коллоиде. Или же Кинбауэру хотелось создать впечатление сложного, сочлененного механизма, но не стояло задачи, чтобы этот механизм еще и выдавал продукт. — Он потер шею и повернулся к откинувшейся на спинку стула сотруднице. — Лилиан, простите, почему вы перестали фиксировать ответы Фодера?

— Потому что говорите в основном вы, Дитрих, — сказала Аннет-Лилиан, дымя сигаретой, — а наш хитрец только щурится и думает, как бы освободиться от веревок.

Рамбаум вздохнул.

— Его можно отпускать.

— Я этого не обещала, — сказала Аннет-Лилиан.

— Мне казалось, мы договорились. Кинбауэр основательно промыл ему мозг, и опасности для Фольдланда он не представляет.

— Я договаривалась с вами, Дитрих, сохранить ему жизнь. Правда, с оговоркой, что он нам поможет. Помощи я не увидела.

Аннет-Лилиан собрала листы в стопку и сложила их в тонкий кожаный портфель. Потом, вскрыв пишущую машинку, она выдрала текстильную печатную ленту и сложила ее горкой в пепельнице. Щелкнула зажигалка. Огонь принялся пожирать предложенную ему жертву. На лице Аннет-Лилиан появилась странная усмешка.

— Простите, — сказал Искин, — и вы только ради меня устроили весь этот цирк с похищением?

— Что здесь странного? — нахмурился Рамбаум.

— Ничего. Просто… я, наверное, не заслуживаю такого внимания от хайматшуц. Если и до меня все было ясно.

— Заслуживаете, — сказала Аннет-Лилиан. — На счет этого не беспокойтесь. Дитрих, поговорим на улице?

— Конечно, — отозвался Рамбаум.

— Петер! — крикнула женщина.

В глубине помещения скрипнула дверь. За стеллажами послышались шаги. Через секунду, отклонив абажур рукой, чтобы на него не падал свет, в коридоре появился Петер.

— Звали?

— Да, последи за объектом.

— Без проблем.

Одернув куртку, охранник сел за стол. Рамбаум и Аннет-Лилиан вышли. Нет, понял Искин, они совсем не в курсе того, что в городе сейчас как раз упорно выявляют людей, звенящих юнитами на магнитонах. Конечно, юнитов же не существует! А что тогда у него, у Искина, за колонии в руке, у сердца и в отделе продолговатого мозга? Фикция? Ребята, мальцы, вас нет! Я вас, видимо, выдумал. Слышите?

Мальчики ответили сердитым теплом в предплечье. Такого юмора они не понимали.

Очень, очень интересно. Юнитов нет, но местная безопасность стоит на ушах, выявленных случаев, наверное, к десятку, если не больше, карантинная служба приезжает на третью стадию, как на пожар. Как говорится, все они еще не в курсе, что борются с выдумкой. Но тогда совсем не понятно, откуда в городе юниты. Хайматшутц, Рамбаум, получается, ни сном, ни духом. А уж им-то бы следовало.

Так, если подумать… если подумать. Фабрику закрыли, заключенных, в лучшем случае, вернули в Шмиц-Эрхаузен, оборудование демонтировали и, наверное, развезли по разным складам. А утечка, судя по всему, произошла недавно. И кто-то знал, что он делает и для чего, потому что видел, как это работает при Кинбауэре. И не утерпел показать товар покупателю, вакцинировав тех, кто был под рукой.

Карл погиб. Акселя завалило обломками, и жив он или нет, Искин не знал до сих пор. Значит, оставалось всего четыре человека.

Ральф, Марк, Вальтер и Эрих. Помощники Кинбауэра. Кто-то из них, похоже, недавно сбежал в Остмарк, прихватив несколько контейнеров с автономными юнитами, и обосновался совсем рядом.

Искин хмыкнул от очевидности умозаключения. Охранник отвлекся на звук и поднял глаза от ногтей, которые подравнивал небольшим ножом.

— Чего улыбаешься? — спросил он.

Искин пожал плечами.

— Вы тоже не верите в юнитов?

— Я верю в первитин, — сказал Петер. — Вот это штука мощная. Его, кстати, сам канцлер принимает. А какие-то жучки… — он скривился. — Это сразу к господину Лангу, он бы ухватился за сюжет и снял фильм в двух, а то и в трех частях. Как человек сходит с ума от живущих в его голове паразитов.

Дальнейшие пять минут они провели в молчании. Петер продолжил разбираться с ногтями, изредка бросая взгляд на неподвижного пленника. Искин думал. Юниты копили энергию и держали в готовности магнитонную спираль.