Лесной глуши неведомые тропы (СИ) - "Ядовитая Змея" - Страница 27

Он усмехнулся:

— Тебе дай только кого-нибудь полечить. Несладко мне с тобой придется.

Но на лежанку все же послушно сел и терпеливо наблюдал, как я смазываю зашитую и слегка воспаленную рану целебной мазью.

— Так у тебя любовь с Хаконом? — внезапно спросил он безо всякого гнева в голосе.

— С чего ты взял? — хмуро покосилась на него я. — Ну я же видел, как вы в кузнице обнимались. Что ж ты правду не сказала?

— Да нет у меня с ним никакой любви, — обиделась я. — Я за ножом к нему зашла. А ему дай только над девкой потешиться. Несерьезный он человек, вот что я тебе скажу.

Энги задумался, а потом приподнялся на локте.

— Он тебя обижал? Я горестно вздохнула. Скажи ему правду — и снова ведь коршуном налетит на Хакона, а мне не хотелось, чтобы они бесконечно дрались, тем более из-за меня.

— Нет. Просто у него шутки такие. Ему кажется, что это смешно. А тебе не стоило с ним драться.

— С кем мне драться, а с кем нет — я сам решу. Ты мне голову не морочь, а прямо скажи: любишь его или в игры со мной играешь?

Его слова рассердили меня настолько, что я нарочно слишком сильно затянула на повязке узел, заставив его дернуться и зашипеть от боли.

— Это Хакон со мной играет. А мне до него дела нет. Мне вообще до этих глупостей дела нет — я человека убила, понимаешь ты? Грех на душу взяла, мне теперь вовек не отмыться!

Перед глазами услужливо встал образ мирно засыпающего Гилля, который доверил мне свою жизнь, и на глаза вновь навернулись слезы.

Энги, несмотря на мою мелочную жестокость, злиться не стал, сам ослабил узел на повязке, а потом взял мою руку в свою.

— На тебе греха нет, Илва, запомни это. Видит Создатель, ты хотела ему помочь, а не убить. И они поймут это тоже.

— Не поймут, — сокрушенно качнула я головой.

— А это мы еще поглядим. Только ты вот что… в деревню пока не ходи.

В этом я с ним охотно согласилась бы — видеть меня там никто не захочет. Даже Ирах, пожалуй… И Мира… Я жалко всхлипнула.

— Понадобится что — мне скажешь, я куплю. А теперь садись-ка и ешь.

Он встал с лежанки и подтолкнул меня к столу. Сам снял с печи булькающее варево и наполнил им глиняную миску, поставил передо мной. Пока я ела, чувствуя, как от горячей похлебки тепло разливается по внутренностям, Энги водрузил на печь ведра с водой. Про себя я отметила, что бочка была полнехонька, и невольно устыдилась — пока я строила из себя великую целительницу, пропадая пропадом то в деревне, то в Старом Замке, раненый Энги взял на себя хлопоты по хозяйству, хотя уговор был совсем о другом.

— Спасибо, Энги, — преисполненная внезапной благодарности, вымолвила я, утолив голод. — Теперь я вижу, что ты и правда сын своей матери. Она бы гордилась тобой.

Энги, почему-то нахмурившись, буркнул в ответ что-то неразборчивое и приволок из чулана бадью для купели.

— Отогрейся как следует — на снегу-то валялась, небось все нутро себе выстудила. А я пока дровами займусь. И это… не торопись, я тебя тревожить не буду.

Молча одевшись, он подхватил топор и ушел со двора. Я хотела бы крикнуть вослед, что на ночь глядя рубить дуб в лесу — неразумное занятие, но осеклась на полуслове. Уж не много ли я взяла на себя, повелевать им, словно он приходился мне несмышленым сыночком, а не хозяином?

Зато у меня теперь было вдоволь времени, чтобы убрать со стола и прибраться в горнице, а после вволю полежать в горячей купели, прогоняя дурные мысли. Мысленно просила духов воды смыть с души и тела мой тяжкий грех, но камень, давивший на сердце, никак не хотел убираться.

Что сказала бы старая Ульва, если б знала, какое злодеяние я совершила, желая помочь? Случалось ли ей губить человека зазря вместо того, чтобы продлить ему жизнь? Как же мне не хватало ее утешения, ее ласковых глаз и добрых слов! А еще было горько осознавать, как станут проклинать меня люди в деревне за то, что сжила со свету старого Гилля. И что если старая Линне или разгневанная Марта решат искать правды в Старом Замке у старого лорда Хенрика, желая мне смерти?

От этой мысли я зябко поежилась, несмотря на то, что лежала в горячей воде. Лучше не думать о том, что велит сделать старый лорд с ведьмой, лишившей жизни человека. И так на душе тошно. Но даже если меня минует людская расправа, что мне делать дальше? Как жить? Чем кормиться, если Ирах больше не примет от меня сушеных трав и грибов, припасенных за лето для продажи? Если больше ни одна душа не позовет меня исцелить хворь и не наградит за то парочкой медяков?

Бесполезная. Никчемная. Навеки проклятая.

Горькие слезы отчаяния закапали из глаз в исходящую паром воду. Как была я никем, невесть где взявшейся приблудой, так и сгину никем, всеми забытая и гонимая.

Со двора вдруг раздался звук топора — видать, Энги притащил из лесу срубленное дерево и принялся кромсать его на поленья. Среди черной пустоты в душу закрался язычок приятного тепла — он один не отвернулся от меня. Не стал гнать со двора, пожалел сироту, относился с добром, добывал для меня серебреники и утешил, как мог. Глубоко вздохнув, я утерла слезы и занялась мытьем косы — негоже заставлять парня долго мерзнуть во дворе.

Поспешив закончить купание, я переоделась в чистое, кликнула Энги и присела у печи сушить и расчесывать волосы.

— Полегчало? — спросил он с порога, едва затворив за собой дверь.

Я взглянула на Энги с благодарностью и не смогла отвести глаз. Статный, ладно скроенный молодой парень, разрумянившийся на крепком морозе, с чистым ясным взглядом, в накинутом на плечи подлатнике и мокрой от пота рубахе с закатанными до локтей рукавами — он был сейчас необыкновенно хорош. Такому бы под стать красивую, видную девушку, вроде Келды — и могли бы стать славной парой, вместе хозяйство вести, растить детишек…

Эта мысль больно кольнула сердце, и я заставила себя опустить взгляд. Руки отчего-то задрожали, гребень стал путаться в волосах, а дыхание перебило горькое осознание — я мешаю ему устраивать свою жизнь. Он и сам-то имел не лучшую славу среди деревенских, а теперь еще и с ведьмой-убийцей связался. Но что же делать? Идти-то мне некуда.

Энги, в нерешительности постояв у порога, сел на стул неподалеку от меня и стал глядеть на мои попытки расчесать путающиеся волосы. Я же не смела поднять глаз, осознавая свою полную никчемность.

— Илва…

Меня прошиб озноб, и я вскочила, как ужаленная. Что же это я расселась? Ему ведь тоже надо согреть купель, а я опять лишь о себе думаю, смакую свои горести.

— Я сейчас, Энги. Выплесну воду и согрею тебе чистой.

Он перехватил меня за руку, останавливая мой суетливый шаг.

— Мне и этой хватит. Илва…

— Что?

— Посмотри на меня.

Я повиновалась. Встретилась взглядом с его глазами — расширенные в полумраке зрачки почти поглотили зеленоватые радужки, отчего глаза казались темными. Энги тронул рукой мои влажные волосы, коснулся пальцами подбородка.

— Ты… — начал он, но осекся, не сводя с меня глаз.

— Что? — мое сердце упало в пятки.

— Э-э-э… я… — его голос сбился, и он отпустил меня, отступая на шаг, — я завтра с утра в деревню пойду. Может статься, до вечера не вернусь.

К Мире, что ли? — мелькнула глупая мысль, вновь царапнув острыми коготками по сердцу. Но вслух не сказала ничего, хоть и не нравилась мне его затея: с такой раной на бедре стоило бы отлежаться несколько дней, а не расхаживать каждый день то по лесам, то по деревне. Но кто я, чтобы ему указывать? Сглотнув, послушно кивнула.

— Попробую на работу наняться, — пояснил он, не дождавшись ответа.

— К кому? — удивилась я.

— Там поглядим. Пройдусь по избам. Может, к Огнеду попрошусь. Или к Ланвэ. А может, и Ирах чего посоветует.

Я прикусила губу. Желание было похвальным, но не отпускала мысль, что он делает это ради меня, раз уж я оказалась ни на что не способна. А мне только и останется, что с утра до вечера одиноко выть от скуки в пустой избе. Или…

— Обещай мне, — сказал вдруг он, понизив тон до шепота.