ИЛИ – ИЛИ - Рэнд Айн - Страница 79

Уличные фонари висели над перекрестками, желтые шары образовывали длинную тускнеющую на расстоянии линию, которая тянулась над пустынными улицами

Маршвилла. Все лучшие здания были закрыты – аккуратные дома умеренной стоимости, добротно построенные и ухоженные. На лужайке возле каждого стояла выцветшая табличка: «Продается». Но Дэгни заметила свет в окнах дешевых строений, которые через несколько лет после возникновения превратились в неряшливые обветшалые лачуги. Это были дома тех, кто не уехал и не интересовался, что с ним станется через неделю. Она увидела большой новый телевизор в освещенной комнате дома, крыша которого осела, а стены потрескались. Ее заинтересовало, знали ли эти люди, сколько еще будут работать электрические компании Колорадо. Потом она покачала головой: эти люди и не подозревали о существовании таких компаний.

По обеим сторонам главной улицы Маршвилла виднелись черные витрины разорившихся магазинов. Посмотрев на вывески, Дэгни подумала, что все дорогие магазины исчезли, затем вздрогнула, поняв, что именно только что назвала дорогим и до какой степени все, что было доступно беднейшим, сейчас стало роскошью: «Химчистка», «Электроприборы», «Бензоколонка», «Аптека», «Тысяча мелочей». Открытыми оказались лишь бакалейные магазины и салуны.

Платформа была запружена народом. Ослепительный свет дуговых ламп выделял платформу на фоне гор, обособлял ее и помещал в фокус, словно крохотную сцену, на которой любое движение было заметно со всех невидимых ярусов, уходящих в бескрайнюю темноту ночи. Люди везли в тележках свои пожитки, собирали детей, спорили у окошек касс – на всем лежала печать с трудом сдерживаемой паники; чувствовалось, что больше всего им хотелось броситься наземь и закричать от ужаса. В их страхе ощущалась примесь вины; это был не страх, который испытываешь от понимания происходящего, а страх, вызванный отказом понимать что-либо.

Окна стоящего на платформе последнего поезда образовывали длинную одинокую полоску света. Пар котлов уже не издавал того бодрого звука, с которым вырывается на волю энергия для резкого, стремительного рывка вперед. Он тут же задыхался; это было страшно слышать, но еще страшнее было от того, что этот звук мог пропасть. Далеко в конце поезда, состоявшего из освещенных окон, Дэгни увидела маленькую красную точку – фонарь, установленный на ее личном вагоне. За фонарем зияла черная пустота.

Поезд был переполнен. В смешении голосов выделялись истеричные вопли – просьбы дать место в тамбурах и проходах. Уезжали не все, остающиеся с вялым интересом наблюдали за происходящим. Они пришли, будто знали, что это последнее событие в их городке, а может быть, и в их жизни, при котором им довелось присутствовать.

Дэгни торопливо пробиралась сквозь толпу, стараясь не смотреть на людей. Некоторые знали, кто она, большинство никогда не видели ее. Она наткнулась на старуху в поношенной шали, глубокие морщины на потрескавшейся коже говорили о жизни, полной борьбы, ее лицо беспомощно умоляло. Небритый молодой человек в очках с золотой оправой влез на ящик, стоявший под лучами дуговой лампы, и кричал проходящим мимо людям:

– Что значит – никакой деловой активности?! Посмотрите на этот поезд! Он полон пассажиров! Бизнес жив! Просто это им невыгодно. Поэтому они оставляют вас погибать здесь! Они алчные паразиты!

Женщина в поношенном пальто подскочила к Дэгни, размахивая двумя билетами и крича о неправильно отмеченной дате. Дэгни обнаружила, что расталкивает людей, двигаясь в конец состава.

Истощенный мужчина, широко раскрытые глаза которого говорили о годах злобы и разочарований, рванулся к ней с криком:

– У вас все хорошо, у вас хорошее пальто и личный автомобиль, но вы не даете нам поездов, вы все эгоистичные…

Он замолчал, посмотрев на кого-то, кто стоял за ее спиной. Дэгни почувствовала, что чья-то рука держит ее за локоть, – это был Хэнк Реардэн. Держа за руку, он повел ее к вагону. Увидев выражение его лица, она поняла, почему люди расступались перед ними. В конце платформы стоял бледный полный мужчина, который говорил плачущей женщине:

– В мире всегда было так. И у бедных не будет никаких шансов, пока не уничтожат всех богатых.

Высоко над городом, подобно вечно горевшему в черном космосе светилу, играло на ветру пламя факела Вайета.

Реардэн зашел в вагон, Дэгни осталась на ступеньках в тамбуре, откладывая последний миг перед тем, как отвернуться. Она услышала команду: «По вагонам!» – и посмотрела на людей, стоящих на платформе, – так смотрят на оставшихся на тонущем корабле, которые наблюдают за отходом последней шлюпки.

Кондуктор стоял на нижней ступеньке, держа в одной руке фонарь, в другой часы. Он взглянул на часы, потом на Дэгни. Она молча кивнула на его немой вопрос и, наклонив голову, закрыла глаза. Отворачиваясь, она заметила, как кондуктор прочертил фонарем круг в воздухе, и первый толчок колес по рельсам от «Реардэн стил» прошел для нее легче, так как, открыв дверь в вагон, она увидела Реардэна.

•.

*

Джеймс Таггарт позвонил Лилиан Реардэн из Нью-Йорка и сказал:

– Я звоню просто так, без повода. Вот хотел узнать, как у тебя дела и будешь ли ты в городе, не видел тебя целую вечность. Я подумал, что мы могли бы пообедать вместе, когда ты приедешь в город.

Лилиан знала, что у него имеется повод для разговора. Она сонно ответила:

– Дай-ка я взгляну, какое сегодня число… Второе апреля? Сейчас посмотрю в свой ежедневник. Получается, что завтра мне нужно сделать кое-какие покупки в Нью-Йорке. Я буду рада сэкономить на обеде.

Таггарт знал, что никаких покупок ей делать не нужно и обед будет единственной целью ее поездки в город.

Они встретились в ресторане, который был слишком изысканным и дорогим, чтобы его название упоминалось в колонках светской хроники, заведение совсем не того типа, постоянным клиентом которых привык быть стремящийся к саморекламе Таггарт. Лилиан пришла к выводу, что он не хотел, чтобы их видели вдвоем.

Едва заметное удовлетворение было заметно на ее лице, пока она слушала, как он говорит о друзьях, театре, погоде. Он внимательно смотрел на нее, набрасывая покрывало из этих пустяков. Она изящно отклонилась на спинку стула и получала удовольствие от осознания тщетности его игры и от того, что он должен разыгрывать все это ради нее. Она с любопытством ждала, когда он откроет свои намерения.