Карлики - Дегтярев Максим Владимирович - Страница 25

— Что ты предлагаешь?

— Выключи звуковой сигнал и следи за экраном.

— Ладно, — нехотя согласился Номура.

На этот раз я действительно уснул.

11

Такое бывает перед самым пробуждением — нечасто, но бывает. Сон как бы возвращает тебя в то место, откуда он начал свое путешествие. Снова стены в замерших потеках, блики от прожектора, затейливый рисунок из разноцветных прожилок под самым сводом, но глаза закрыты и все, что ты видишь — не более чем последнее воспоминание, точнее, отпечаток того образа, что запечатлел твой мозг пред тем, как сон сомкнул глаза. Я чувствовал чей-то взгляд, чье-то неуловимое присутствие. Смотревший стоял прямо надо мною, но я никого не видел. То есть я видел все тот же свод пещеры. В такие минуты мозг непонятно как работает. Я понимал, что уже не сплю, и что глаза — закрыты. Чувство тревоги все возрастало. Сон улетучился окончательно и интуитивное ощущение, что некто буквально склонился надо мной, переросло в уверенность. Я все еще боялся открыть глаза — пусть тот неизвестный думает, что я сплю. Вспомнил, где лежит оружие. Просчитал, как легче и быстрее до него добраться. Все остальное я делал одновременно: открыл глаза, нащупал бластер, а указательный палец начал сгибать еще до того как рукоятка оказалась в моей руке. Кто-то сказал, что мгновение — это не движение век — это удар сердца. Наверное, все произошло между двумя ударами моего сердца — мелькнуло в полуметре надо мной желтое изможденное лицо под серым высоким капюшоном, затем, — вспышка света и грохот сорвавшегося сталактита, — падая, он чуть не пригвоздил меня к спальному мешку. Со вторым ударом сердца я был уже на ногах, точнее, на коленях — на ноги я встать не смог — они затекли во время сна. Сделал несколько выстрелов в пустоту. Номура, не понимая что происходит, с ожесточением поливал из импульсного лазера темную полость — как на зло, прожектор светил совсем в другую сторону, а спаренного с лазером фонаря явно не хватало, чтобы разогнать тьму. Как потом выяснилось, он стрелял просто туда же, куда и я, вслепую. Мы взглянули друг на друга, убедились, что оба живы и здоровы, если не считать, конечно, легкого помрачения рассудка. Только после этого одновременно прекратили стрельбу. Пещеру заволокло дымом и гарью.

— Т-ты, ч-чего? — спросил он, слегка заикаясь.

— Да так, ничего — кошмар приснился, — ответил я, — а ты, заснул?

Зря спросил — и так ясно, что, отключив звуковую сигнализацию, Номура благополучно уснул.

— Н-нет, н-незнаю, — Номуре было стыдно, и я не стал усугублять:

— Ладно, бывает… Я его видел.

— Кого?

— Туриста…, если он тут один такой.

— Давай посмотрим, может, что-нибудь записалось, — предложил он.

— Сначала взглянем, вдруг попали, — возразил я безо всякой, впрочем, надежды.

Как и следовало ожидать, никаких поверженных врагов мы не обнаружили. Оплавленные осколки горной породы были единственными нашими трофеями. Стали просматривать запись. Аппаратура, в отличие от Номуры, не спала — она ясно зафиксировала приближение теплокровного существа, очертаниями похожего на человека. Существо приблизилось сначала к Номуре, потом — ко мне. На видеокамеру попал край балахона, капюшон, затем, всего на секунду, стало видно лицо «туриста», но лишь наполовину. Что не скрыл капюшон, скрыла тень от него. Поэтому ничего нового по сравнению с тем, что я уже видел, не записалось. Но и по такому неясному изображению комлог способен смоделировать приблизительный портрет гомоида. В итоге у нас получился мужчина средних лет, изможденный, как после продолжительной тяжелой болезни или голодовки. Острый нос с горбинкой, узкие скулы, кожа желтая и тонкая как пергамент. С глазами комлог ничего не смог сделать — все те же глубокие глазницы, и больше — ничего.

— Ну и приведение, — ухмыльнулся Номура, — если он и турист, то, вероятно, очень давно.

— Зато теперь есть надежда, что мы на правильном пути, — утешил его я, — в общем, поздравляю. Если б ты не уснул, он бы не приблизился и у нас не было бы записи его изображения. И заметь — он не пытался нас убить, хотя мог сделать это без особого труда. Кроме того, теперь мы знаем, куда двигаться дальше, — добавил я, просмотрев запись тепловизора с начала. На записи было четко видно из какого ответвления вышел гомоид. И вернулся он тем же путем, каким пришел.

На часах было начало пятого. Ни о каком сне не могло быть и речи — мы стали собираться в путь.

Второй день не принес никаких неожиданностей. От вчерашних нагрузок ноги у меня побаливали, но с обстановкой я уже освоился и Номуре не пришлось ни вытаскивать меня из колодцев, ни даже сдерживать шаг. Поскольку день начался раньше, чем мы планировали, мы устроили не один, а два коротких привала.

— Ну что, заночуем здесь? — спросил я Номуру, когда на исходе второго дня путешествия по лабиринту, мы оказались в гигантской полости с гладкими, будто отшлифованными стенами и высоким коническим сводом. Выходов из нее было несколько и на завтра мы запланировали проверить каждый из них. Пещера поразила нас своими размерами.

— Вот это да! — восхитился мой попутчик, нащупав, наконец, лучом прожектора ее свод, — метров тридцать, не меньше!

Над нашими головами свисал огромный сталактит, рядом с ним присоседились другие, поменьше, но их было столько, что, где ни встань, все равно окажешься под каким-нибудь сталактитом.

— Неуютно здесь, — я поежился, — как в пасти у оркусозавра.

— Согласен, — ответил Номура. Пещера нравилась ему не больше, чем мне.

— Выбора у нас нет. Исследовать ответвления мы сегодня уже не успеем.

Номура возразил:

— Давай хотя бы сенсорами прощупаем.

Своею неутомимостью Номура стал меня понемногу доставать. Но пасовать перед младшим коллегой мне было не удобно.

— Ладно, давай, будь по твоему, — согласился я.

Из пещеры было четыре выхода. Если верить карте и если считать, что нашей целью был биохимический завод, то годились два. Еще один, если верить все той же карте, вел, буквально, в никуда. А четвертый, и выходом-то, строго говоря, не был — скорее, это была узкая щель на высоте десяти метров от земли. Пока Номура настраивал аппаратуру, я обошел всю пещеру по периметру. Мне казалось, что на аппаратуру тут надеяться нечего, — нужно искать следы «туристов». Идя по кругу, я наконец дошел до того участка стены, что находился прямо под щелью. Стена как стена — такая же гладкая, как и везде, но слой льда на ней был толще чем на других участках стены. Этим льдом был замерзший водопад, который лил когда-то из той дыры, или щели, что находилась в восьми с небольшим метрах надо мною. В свете прожектора лед отливал розовым и желтым, сквозь перчатки холод не чувствовался и лед казался цветным стеклом, застывшим, прежде чем мастер решил, что из него вылепить. Желая убедиться, что это все-таки лед, а не стекло, я снял перчатку и провел рукою. От холода рука мгновенно онемела, и тем более удивительно, что я сумел различить на ощупь ту маленькую выбоину, или вернее, небольшой скол, правильной треугольной формы. Из-за бликов, выбоина была с трудом различима глазом. Что там ладони — внутри у меня все похолодело! Я готов был поклясться, что кто-то наблюдает за мною сверху, и ответных действий стоит ждать с минуты на минуту. Вот так, стоя у самой стены, я был слишком уязвим для нападения. Номура копался далеко в стороне, и, чтобы привлечь его внимание, я зашипел что-то невразумительное в микрофон. Когда он удосужился на меня взглянуть, я знаком попросил его отвернуть прожектор в сторону. Сам же стал подсвечивать ледяную стену фонарем так, чтобы от неровностей появились тени. Но зрению я по-прежнему не доверял и, меняя руку, исследовал стену еще и на ощупь. Обнаружил второй скол, совсем свежий — как и первый. Вероятно, были и другие, но выше по стене. Накопленная за весь день усталость исчезла в мгновение ока.