Карлики - Дегтярев Максим Владимирович - Страница 51

Общие рассуждения о сублимационных числах мне мало что давали. Я спросил:

— Применительно к нашему делу, какую роль мог бы сыграть синдром раздвоения личности?

— Вполне обычную: если у вас будет подозреваемый, и, если в момент допроса он будет другой личностью, нежели та, что совершила преступление, то никой детектор лжи вам не поможет. Перед вами будет абсолютно невиновный субъект.

Я возразил:

— Может как раз наоборот, «невиновная» личность донесет на «виновную», например, чтобы окончательно снять с себя подозрения.

— Такое иногда происходит, но для этого необходимо, чтобы «невиновная» личность знала о том, что свершила «виновная». Тогда она, то есть «невиновная» личность, может оказаться заинтересованной в том, чтобы остановить «виновную». Но не забывайте, если вы правы относительно гомоидов, то мы имеем дело не с людьми, а … непонятно с кем. И все наши «людские» рассуждения могут оказаться ошибочными.

— В этом я с вами согласен — все может обернуться не так, как мы предполагаем, — на этом избитом трюизме я прервал беседу, потому что появился Бруц.

Застав Абметова у меня, он почему-то обрадовался.

— А, и господин Абметов здесь, отлично, отлично. Я вас все утро разыскиваю, — он довольно потирал руки, — как спалось после вчерашнего? — это он уже мне.

— Спасибо, нормально, — ответил я.

— И зачем же, позвольте спросить, вы меня разыскиваете? — недовольным голосом спросил Абметов.

Вместо ответа Бруц ехидно так посмотрел на нас и, подмигнув мне, сказал:

— Понимаю, понимаю, беседуете значит…, — и обращаясь теперь уже к Абметову, — вы не оставите нас одних, господин доктор.

Бесцеремонность Бруца несколько шокировала Абметова, однако он безропотно подчинился. Поведение начальника службы безопасности со вчерашнего дня претерпело некоторое изменение. Бруц решил, что теперь он с нами заодно и поэтому сможет из всей ситуации извлечь для себя какую-нибудь выгоду. Едва Абметов вышел, он заверил меня:

— Как я и обещал, полиции, я не сказал ни слова. А где госпожа Татьяна?

— Здесь я, здесь. Где ж мне еще быть! — Татьяна вышла в гостиную. Как я и предполагал, Татьяна все это время подслушивала за дверью.

— Доброе утро, как спалось?

— Вашими молитвами, — огрызнулась Татьяна, — кого еще убили?

— Больше, к счастью, никого. Я зашел, чтобы вместе с вашим… эээ… другом, составить план, который помог бы нам поймать убийцу.

Не иначе, как назначили вознагражденье.

— Даже так! — Татьяна не поверила своим ушам.

— Именно, именно так, — еще раз заверил ее Бруц.

Интересно, сколько, подумал я. Спросил:

— Причину смерти установили?

— Как я и сказал вчера — в него разрядили цефалошокер. Следует заключить, что госпоже Бланцетти еще повезло.

— Из лавки было что-нибудь украдено?

— Не похоже… Но, как вы понимаете, точно установить это невозможно. Лавку обыскивали, вернее, ее начали обыскивать, но кто-то спугнул преступников. Либо они нашли, что искали и не стали обыскивать дальше.

— И что вы теперь намерены делать?

— Признаться, я хотел сперва выслушать вас, — с легким сарказмом ответил Бруц.

— Ну мой-то план прост: составить список всех одиноких молодых мужчин, проживающих в вашем отеле. Надеюсь, их будет не так много…

— Вот в этом вы ошибаетесь, — перебил он меня, — в отеле проживает около двух тысяч человек, что, согласитесь, немало. А сейчас здесь полно студентов на каникулах. Многие из них любят путешествовать в одиночку. Паломники, опять же…

— Какие еще паломники? — спросили мы с Татьяной хором.

— Извините, это наш местный жаргон. Так мы называем тех, кто приезжает на Оркус специально, чтобы испытать воздействие его поля.

— А для чего им это? — поинтересовалась Татьяна. Бруц не слишком уверенно ответил:

— Эти люди, то есть паломники, считают, что ложные воспоминания — это язык, на котором с нами общаются прежние жители Оркуса, гоморкусы, то есть. По мнению паломников, гоморкусы конструируют свои сообщения из того, чем наполнены наши головы. Если вдуматься, то это самый простой способ для передачи сообщений — как бы без посредника — прямо сразу в голову…

— Какая чушь! — возмутилась Татьяна, — ну и что гоморкусы им насообщали?

— Паломники не любят об этом распространяться. И вообще, они люди замкнутые — варятся в своих воспоминаниях. В отеле их полным полно. Кстати, вы никогда не сможете отличить паломника от обыкновенного туриста.

— Хорошо, проверяйте всех — и студентов, и паломников.

— Но таких людей десятки, если не сотни, — возразил Бруц.

— В отеле установлены телекамеры? — спросил я.

— Только в вестибюле — там где проходят регистрацию.

— Прекрасно! В таком случае, у нас есть изображения всех подозреваемых — ведь день и время прибытия каждого постояльца вы фиксируете.

— Фиксировать то фиксируем, но, как я уже сказал, подозреваемых может быть очень много. К тому же, убийца не обязательно постоялец отеля — чего, кстати, я всячески желаю.

— Нам нужно с чего-то начинать. Все записи, возможно, и не понадобятся. Первым делом проверьте тех, кто въехал в отель в течение последней недели, потом посмотрим. И вот еще что… Вы, наверное, сумеете это сделать. Попробуйте установить, не остановился ли в каком-либо оркусовском отеле некий Фил Шлаффер. И тоже самое касательно Лесли Джонса, если, конечно, получится, — попросил я.

— Ладно, как скажете, — нехотя согласился Бруц.

— Тогда это пока все, — сказал я важно — будто он был моим подчиненным. Бруц так не считал:

— Все-таки вы чего-то не договариваете…

— Вам это только кажется, — убежденно ответил я, — а теперь, извините, нас ждут дела.

— О да, я понимаю, — усмехнулся Бруц, — конечно, конечно, не смею вас больше отвлекать своими пустяками, — он театрально раскланялся и вышел из номера.

— Фигляр! — обругала его Татьяна, — чего, спрашивается, он тут паясничает.

— Он умнее чем мы думаем, вот и старается нам это доказать, — заключил я.

7

До самого обеда мы из номера никуда не выходили. За обедом Абметов (мы его специально пригласили) вел себя подозрительно непринужденно, много шутил и даже сказал пару тостов за скорейшую поимку гомоидов, но говорил он о них весьма иносказательно. Мы с Татьяной морщились, скрипели зубами и едва сдерживались, чтобы ему не нагрубить. Суп из хобота молодого птероркуса окончательно испортил мне и настроение и аппетит.

— Бедный птероркус, — вздохнула Татьяна, помешивая ложкой тонко нарезанные колечки. В ответ Абметов принялся перечислять достоинства Земной кухни. Он дошел до сравнительного анализа птероркуса и курицы, когда я не выдержал и сказал ему:

— Вы вчера так и не доказали, что нестабильные сапиенсы должны сами себя уничтожать. Если они кого и уничтожают, то только людей.

Абметов поперхнулся виртуальной куриной грудкой в земляничном соусе, способ приготовления которого он как раз описывал.

— Ой, мама, — тихо воскликнула Татьяна и отодвинула тарелку с супом.

— Как я вас понимаю, — сказал Абметов, посмотрев на Татьяну. Затем ответил мне: — Что ж, постараюсь объяснить попонятнее. Вы конечно же слышали, как в том или ином случае, люди говорят о себе: «Во мне боролось два человека». Человек обуреваем одновременно многими страстями, часто — противоположными, поэтому формальная логика, подразумевающая закон исключения третьего, не приспособлена для описания сознания — даже человеческого, не говоря уж о нестабильном сознании. Конечно, когда речь идет о людях, мы говорим о «борьбе двух личностей в одной» лишь в переносном смысле, поскольку одно из амбивалентных чувств подавляется другим.

— Все это общие слова. Я вас не о том спросил, — напомнил я ему, боясь, что после паузы, он снова вспомнит о курице.

— Я как раз подхожу к нашей теме. В киберпсихологии, синдром раздвоения личности называют горизонтальной нестабильностью, дереализацию — вертикальной. В сочетании, они приводят к тому, что сознание субъекта полностью распадается на противоборствующие подсознания. Внутри нестабильного сознания ведется настоящая борьба не на жизнь, а насмерть. И тут уже напрашивается другая аналогия. Когда-то давно, в хирургии использовали пересадку тканей от одного человека к другому. Если нужной совместимости вдруг не оказывалось, то организм-хозяин начинал отторгать пересаженные ткани. Организм боролся с чужеродным телом, не зная, что такая борьба приведет и к его собственной гибели. Похожая вещь происходит внутри нестабильного сознания. Части сознания воюют друг с другом не ведая, что исход сражения — гибель организма-носителя сознания. Поэтому-то я и сказал с самого начала, что нестабильная личность обречена на самоуничтожение.