Серебряные фонтаны - Хьюздон Биверли - Страница 24

— Увидимся за ужином, Эми, — сказал Лео, выходя из детской.

Я удивленно взглянула на него — Лео сказал Флоре, что завтра они не увидятся, потому что он уедет в Лондон.

— Я думала, что ты уедешь в семь тридцать.

— Нет, я решил отправиться завтра первым поездом.

— Это так рано!

— Знаю, — поморщился он, — но у нескольких наших пациентов усилилась лихорадка от воспаленных ран, поэтому я нужен там.

Мистер Тимс накрыл ужин в утренней комнате, но когда я стала извиняться, Лео сказал:

— Мне очень приятно ужинать здесь, Эми. Делай любые изменения, какие тебе захочется, — он улыбнулся. — Думаю, что я даже могу позволить себе не надевать здесь вечерний костюм на время военных действий.

— По-твоему, они закончатся к Рождеству? — спросила я.

Лео ответил не сразу.

— История говорит, Эми, что когда силы равны, конца приходится ждать долго. Наполеоновский конфликт, например.

— Сколько же тянулся этот конфликт?

— Война между Англией и Францией тянулась двадцать два года, с короткими передышками.

— Двадцать два года!

— Сейчас другие обстоятельства — современное оружие, без сомнения, ускорит исход войны, — услышав это, я содрогнулась. — Давай, Эми, на этот вечер забудем о войне. Я не Тиресий, чтобы предвидеть будущее. Может, быть, Этти Бартон права. Я знаю, что Джордж надеется на лучшее.

— И он — генерал, — с облегчением выдохнула я.

— Именно. Выливание суден за ранеными не дает мне квалификации для надежных предсказаний.

Лео произнес это таким тоном, что я поняла — он опять впадет в мрачное настроение, если я срочно не вмешаюсь. Поэтому я стала рассказывать ему о детях, о всяких умных штучках, которые Флора сказала и сделала, о том, что Роза уже хорошо и крепко держит головку.

— Она любит смотреть вокруг, моя Роза, и она так чудесно улыбается.

Лео слушал, каждый раз улыбаясь моим словам. Однако сам он не говорил много, он всегда так вел себя со мной. Я представила, как он сидит в этой же комнате за завтраком с французской графиней. С ней он разговаривал, я знала это — даже даря ей книги, он писал в них любовные письма. При мысли об этом жалость к Лео пронзила мое сердце. Зная про него такое, я чувствовала себя ближе к нему, чем прежде, потому что это у нас было общее — мы оба любили безнадежно, любовью, которая никогда не вернется.

— Лео, ты будешь пить кофе в гостиной? — спросила я его после десерта.

— Спасибо, Эми, с большим удовольствием. Когда мы вставали из-за стола, он сказал:

— Селби сообщил мне, что твоя новая гостиная уже отделана.

— Да, уже готова. Занавески уже повешены. Ты хочешь пойти и взглянуть на нее?

— Да, мне... интересно.

Наверху, в комнате, Лео огляделся вокруг.

— Мне казалось, что ты предпочитаешь более... изощренный, более украшенный стиль, — заметил он.

— Ох, разве тебе это не понравилось?

— Очень понравилось, просто это не то, что я ожидал.

— Беата говорит, что стены выглядят пустыми, потому что на них только одна картина, — нерешительно сказала я.

— Тогда закажи еще. Съезди как-нибудь в Лондон, если в Истоне нет картин по твоему вкусу.

Я собрала все свое мужество.

— Такие картины есть — только они твои. Густые брови Лео вопросительно поднялись.

— Мои?

— Те картины, которые были у тебя в Кью, — и поспешно добавила, — может быть, не все.

Лео взглянул на меня искоса.

— Нет, лишь одна-две из них... с трудом подходят... для гостиной леди.

— Но там есть одна, где девушка с младенцем. Флоре она понравилась. И еще одна. Где девушка с розами.

— Может быть, лучше не Афродиту? — посмотрел он на меня.

— Она мне понравилась.

— Ладно... согласен.

Я лукаво взглянула на него.

— Отошли ее художнику, чтобы он нарисовал ей что-нибудь из одежды — например, блузку с большим вырезом и короткую юбку, как носят школьницы.

— Что?! — ужаснулся Лео. — Неужели ты это говоришь всерьез?

Я хихикнула.

— Конечно, нет — она и так хорошо выглядит, — на мгновение, я испугалась, вдруг Лео рассердится на меня за попытку поддразнить его, но он тоже засмеялся. Наверное, вино, которое мы пили за ужином после шампанского, сделало и меня тоже чуточку легкомысленной.

Внизу, в большой гостиной, я поиграла немного с Розой между двумя чашками кофе. Лео молча наблюдал за нами. Я заметила, что его кофе совсем остыл.

— Хочешь свежего кофе перед прогулкой с Неллой? — спросила я.

Он встряхнулся, словно большой медведь, впервые вылезший из берлоги после зимней спячки.

— Нет, спасибо. Я, пожалуй, взял бы с собой Розу на прогулку по саду.

— Розу? Но...

— Естественно, ей будет лучше, если ты пойдешь тоже.

— Ну, я не знаю... слишком поздно.

— Но правительство издало декрет, что сегодня — день перехода на летнее время, и любезно переставило часы вперед, чтобы, дать нам побольше солнечного света. Кроме того, я думаю, что Роза должна отпраздновать свои крестины.

Почему бы нет? Солнце еще светило.

— Тогда, я заверну ее потеплее, хорошо?

Мы прошли через белые ворота в высокой кирпичной стене, между столбами, под зеленеющей листьями аркой. На поляне Лео свернул налево, по направлению к аллее вьюнковых роз. Там он остановился.

— Помнишь, Эми, тот вечер, когда мы разговаривали в самый первый раз? Я увольнял эту Дороти Перкинс, а ты считала, что это неверно — что я делаю ошибку. И ты говорила со мной, чтобы поправить меня. Ты помнишь?

— Да, конечно, — вдруг заторопилась я. — Давай пойдем сюда — я покажу тебе «Генерала Джека». Он очень разросся в этом году, — я решительно пошла вперед. Лео последовал за мной.

Мы обошли внутренний парк. Я рассказала ему о том, как растет каждая его роза, а он молча слушал, задавая незначащие вопросы. Роза заснула у него на руках — она все это видела раньше. Затем мы подошли к верхушке лестницы, взглянуть на мальчика, гордо восседающего на дельфине, и на «Гарланд розу», вьющуюся молодыми зелеными листьями по сучьям старой яблони. Лео стал спускаться по ступенькам. Я нехотя последовала за ним. Он остановился у скамейки на середине лестницы.

— Посидим немного?

По правде, мне не хотелось этого, но я подумала, что Роза стала тяжелой, а Лео не привык, как я, целый день носить ее на руках. Я села на скамью, Нелла растянулась на брюхе около моей ноги, а Лео грузно опустился рядом со мной. Он сидел чуть повернувшись, так, что мог смотреть прямо на «Гарланд», и молчал, а я от неожиданности не могла придумать, о чем говорить. Некоторое время мы сидели молча. Наконец он повернулся лицом ко мне.

— Это кажется невероятным, не так ли? Вот я держу на руках Розу — а год назад она еще не существовала, даже и мысли о ней не было...

Я сказала про себя — может быть, ты тогда не думал о ребенке, но я думала. В прошлую весну я не могла думать ни о чем другом. Я потянулась и погладила лицо моей спящей дочки.

— Может быть, я была эгоистичной, когда хотела еще одного ребенка, но не жалею об этом.

— Я тоже, — голос Лео был едва слышным, но хорошо различимым.

Мне опять стало не по себе, и я заставила себя думать о французской графине. Наверное, Лео приводил ее сюда — но сейчас она мертва. Однако, ее сын пока жив. Я ничего не могла поделать с собой, я ничего не могла поделать со своей любовью к нему. Порой мне хотелось кричать от сожалений об этом, но все-таки я ничего не могла поделать с этим.

Было ни к чему оставаться здесь, под вечерним солнцем, сидя рядом с мужчиной, который был моим мужем, и я встала.

— Здесь свежо, мы простудим Розу.

— Да, пожалуй, — тихо ответил Лео. — Пойдем, Эми, если тебе так будет лучше.

На пути назад поток моей болтовни окончательно иссяк. Лео тоже не проронил ни слова, он заговорил, только когда мы вошли в холл:

— Не знаю, смогу ли я приехать в следующую субботу на день рождения Флоры. Я вышлю подарки заранее, подари их ей от моего имени, если я не приеду. Вот она, твоя драгоценная дочка.