Серебряные фонтаны - Хьюздон Биверли - Страница 33

— Его здесь нет, — прервала ее я. — Он уехал в Саттон Вени, военный госпиталь, и остается там. Мы не знаем, когда он вернется.

Я напрягла слух, но слышала только щелканье и жужжанье. Наконец мисс Аннабел заговорила снова.

— В таком случае, сходи ты вместо него. Он в госпитале «Леди Эптон», Эрлингтон-стрит, 24.

— Но... но разве вы не навестите его? — спросила я в недоумении.

Ее голос зазвучал очень резко и ясно.

— Только если он будет при смерти, в чем я сомневаюсь, Но сейчас все так запутано... сообщения вводят в заблуждение... и в таком случае... — ее голос запнулся на мгновение, но затем снова окреп. — Если он очень плох, я повидаюсь с ним, но не иначе. Все-таки, мне кажется, его кто-то должен навестить. Если Леонидас не может, сходи ты. Но, Эми — не говори ему, что тебя послала я, обещай мне это.

— Ладно, — прошептала я.

— Когда повидаешься с ним, приходи ко мне в клуб. Я предупрежу их — жди меня там. Извини, что звоню так поздно, но я пришла недавно и долго дожидалась связи. Сейчас в городе адски трудно, он наводнен ранеными. До завтра, Эми. Доброй ночи! — раздался щелчок, и ее голос пропал.

Мистер Тимс встревоженно вертелся поблизости, в коридоре. Я, рассказала ему о случившемся, его лицо наморщилось.

— О боже, о боже! Сейчас я пойду и прикажу заложить пролетку, моя леди.

— К первому утреннему поезду. Спасибо, мистер Тимс. Я легла в постель, но не смогла заснуть. Фрэнк.

Фрэнк — хотя, если бы он был очень плох, кто-нибудь сказал бы это мисс Аннабел, и она навестила бы его. Но сейчас, когда так много раненых, в сообщении могут и напутать.

На следующее утро я всю дорогу до Лондона прижимала к себе Розу, чтобы утешиться ее близостью. Когда я выходила из кэба на Эрлингтон-стрит, мои колени дрожали так, что я с трудом могла идти. Швейцар открыл мне большую дверь, и на мгновение, я успокоилась. Затем позади него замаячил белый колпак сиделки. Я, запинаясь, выговорила свою просьбу, ее лицо стало каменным.

— Сейчас слишком рано для визитов к пациентам. Какое имя передать лорду Квинхэму?

— Эми.

Сиделка вернулась, улыбаясь, и я с облегчением шагнула вперед, но она взглянула на мою Розу и сказала:

— Оставьте ребенка с няней, мы не разрешаем входить в палаты с детьми.

— Но я не взяла с собой няню.

Она поджала губы и снова взглянула на Розу.

— Лорд Квинхэм еще не видел малышку? — Нет.

Она снова улыбнулась.

— В таком случае правило можно обойти. Входите.

Я последовала за ней по красивой лестнице. Запах дезинфицирующих средств наполнял воздух, и я дрожала от страха и тревоги. Мы поднимались по лестнице, пока не дошли до верхнего этажа.

— У нас не хватает мест, мы используем под двухместные палаты и некоторые комнаты обслуживающего персонала, — пояснила сиделка. — Он здесь.

Она открыла дверь, и я наконец, увидела Фрэнка, сидящего в кресле. Мои ноги подкосились от облегчения. Его голубые глаза светились своей обычной улыбкой.

— Привет, Эми.

Мои губы так свело, что они едва шевельнулись в ответ. Фрэнк обернулся к сиделке.

— Попросите Мэтсона, чтобы он побыл в соседней палате — я бы хотел поговорить с женой наедине.

— Конечно, лорд Квинхэм, — она выскочила за дверь, а я в изумлении уставилась на Фрэнка.

— Закрой рот, Эми. Ты выглядишь, словно пойманная золотая рыбка и, должен признать, прехорошенькая золотая рыбка. Боюсь, что тебе придется самой найти стул — я не могу двигаться без помощи. — Фрэнк указал на ногу — она была забинтована и лежала на подставке. К ручке кресла была прислонена пара костылей.

— Но я же не твоя жена! — воскликнула я, сев на стул.

— Мы это знаем, но они не знают, — пожал он плечами. — Это был самый легкий способ уговорить их впустить тебя. Посетителям разрешают входить сюда только после обеда.

— Но вдруг сюда придет мисс Аннабел...

— Но она ведь не собирается приходить? — лицо Фрэнка ожесточилось. — Я понял это сразу же, как только мне сказали, что ты внизу. Типичное для нее чувство юмора — послать тебя в замену.

Залившись румянцем, я нарушила обещание:

— Она сказала, что придет, если ты будешь при смерти.

— Ну, передай ей, что я не умираю и не собираюсь умирать, чтобы не связывать ее обязательствами, — он наклонился ко мне. — Дай я лучше взгляну на этого младенца. — Я развернула шаль так, чтобы он мог видеть мою Розу. — Боже — у нее черные волосы! Очень неподходящий потомок для такой пары, как мы. Тебе следовало быть осторожнее, Эми. Теперь они будут смеяться надо мной, бедным рогоносцем, когда соберутся в комнате сиделок. Неужели ты не могла на сегодня одолжить ребеночка, посветлее? — Фрэнк рассмеялся и откинулся в кресле, его ногу подбросило, и он застонал от боли. Увидев пот, проступивший на его лбу, я спросила:

— Больно?

— Да, можно сказать, что так, — поморщился Фрэнк. — Однако могло быть и хуже — гораздо хуже. Как с теми беднягами, которые были вокруг меня, — его голос прозвучал уныло.

— Там было ужасно — в бою?

— Да, изрядно, — он содрогнулся. — Ох, ну перестань кукситься. По правде, Эми, там было дьявольски жутко. Мне еще никогда в жизни не было так страшно, — голубые глаза Фрэнка впились в мои. — А знаешь, как мы предвкушали эту битву! Мы были сыты по горло тем, что прятались в окопах, словно крысы в канализации. «Давайте вылезем наружу и зададим им всем. Вот это будет потеха!» — говорил Линли. А мы, как дураки, соглашались — кроме Риммера. До войны он был кем-то вроде инженера и имел неосторожность спросить, неужели мощная взрывчатка может разорвать колючую проволоку — с тех пор мы прозвали его Фомой неверующим. Тем не менее, он посмеялся последним — все повторял: «Я же говорил вам...», когда вдруг упал передо мной. Недолго он, однако, смеялся — пуля пробила ему артерию...

Я не могла отвести глаз от лица Фрэнка, а он продолжал:

— В любом случае, мы поняли, что это не потеха — не больше, чем для тех кроликов, которые имеют глупость выставиться напоказ в осеннее время. Я должен был ждать со взведенным курком наготове, косить людишек, словно жнец, добывая их из последнего жалкого укрытия. Боже, Эми, теперь я точно знаю, как приходится тем чертовым ушастикам, и, должен сказать, это не удовольствие. Гораздо лучше быть крысой в канализации. Мне еще повезло, меня подстрелили, пока я не ушел слишком далеко. Мне повезло дважды — меня свалили у дренажной канавы, и я умудрился укрыться хоть чуть-чуть. Этого не опишешь — лежать, глядя в небо, ждать, что следующая пуля будет твоей, и чувствовать себя так, будто попал под копыта дюжине злющих мулов, — он глянул на меня из-под ресниц. — Наверное, мне следовало лежать, раскаиваясь в дурных поступках и замаливая грехи, но, если честно, Эми, все, о чем я мог думать — при мне ли еще мои мужские достоинства! К счастью, это маленькое опасение оказалось необоснованным, но, скажу тебе, сомневаться в этом было чертовски неприятно.

Затем голос Фрэнка стал мягче:

— Не дрожи, милочка моя, разбудишь свою малышку. Давай поговорим о чем-нибудь еще. Расскажи мне о Флоре. Ей понравилась кукла?

Я стала рассказывать о Флоре, об ее кукле, о всех, умных штучках, которые она сказала и сделала. Фрэнк слушал, напряжение сходило с его лица, щеки приобретали нормальный цвет.

— Мне нравится думать о ней, — сказал он. — Такой, молодой и счастливой, в своем младенчестве — точь в точь, как был и я. Я помню Марию, мою кормилицу — она называла меня маленьким принцем. Наверное, ты скажешь, что она портила меня, — Фрэнк рассмеялся. — Да, она меня портила — и я восхищаюсь каждой той минутой! — его голос снова стал насмешливым, но улыбка оставалась ласковой. — Я люблю, когда меня портят, Эми, а у тебя это так хорошо получается. Ты сидишь здесь и слушаешь меня, не сводя с меня глаз. Смотришь на меня, будто я и впрямь какой-то раненый герой, а, не растяпа, провалявшийся в канаве почти с самого начала боя! По Божьей милости, — он содрогнулся. — Ох, Эми, как я рад, что ты взяла на себя труд навестить меня, — улыбка Фрэнка угасла. — Не то, что моя дорогая женушка, которая ничего не забывает и не прощает, — он удрученно взглянул на меня.