Колесо времени (Солнце, Луна и древние люди) - Ларичев Виталий Епифанович - Страница 29

29

Список поражающих воображение достижений жрецов Двуречья в развитии астрономии можно было бы продолжать и далее. В частности, заслуживает восхищения знание по крайней мере в середине I тысячелетия до нашей эры периодов обращения планет, что требовало не менее 1000 лет систематических наблюдений. Неистребимая страсть к совершенствованию лунного календаря привела жрецов к разработке самого точного, 19-летнего цикла счисления времени по Луне и Солнцу (но, очевидно, уже без учета циклов Инанны — Венеры), что подтверждает уяснение ими самими, без помощи афинского астронома Метопа, прекрасного уравнения 19 солнечных лет и 235 лунных месяцев, которые объединялись в 12 обычных лунных лет по 12 месяцев в каждом и 7 високосных лунных лет по 13 месяцев (последними были 1, 4, 7, 9, 12, 15, 18-й годы).

Точность такого цикла — исключительна. Лишь через 310 лет новолуние предсказывалось на один день раньше, чем оно случалось в реальности! Стоит ли, зная все это, удивляться той точности, с которой ориентировали строители на восходящие светила (за редким исключением — по странам света) оси зиккуратов, а также храмов Луны, Солнца и Венеры, а также 12 знаков зодиака, Арктура, Фамальгаута и других особой значимости звезд? Не кажется также, в свете известного о наблюдателях за Небом из Двуречья, надуманным предположение, что найденные при раскопках городов изделия из горного хрусталя, которые напоминают по виду линзы, использовались для астрономических инструментов, призванных приближать светила к глазу человека.

Рассматривая достижения жрецов Двуречья в астрономии, невозможно отделаться от впечатления, что за ними скрываются не века и тысячелетия эмпирических наблюдений за Небом, а по самым скромным прикидкам — два или даже три десятка тысячелетий. В особенности впечатляющи результаты познания древними астрономами «обстоятельств жизни» Луны, самого капризного в лицедействе светила, самого значительного из почитаемых божеств, коих из века в век славили вдохновенные, записанные клинописной вязью гимны черноголовых:

О Луна, ты единая проливающая свет, Ты, несущая свет человечеству… Перед тобою в пыли лежат все великие божества, Ибо судьба мира покоится в тебе!

Луна в некоторых мифах представляется светилом, которое порождает весь мир и все прекрасное, что составляет его сокровенное существо. Однако список «сотворенного ею» следует теперь, по прошествии тысячелетий, дополнить еще одним «ребенком», которого не заметили самые истовые почитатели «дарительницы жизни»: речь идет о науке, выпестованной трепетным вниманием к Луне древних обитателей плодородных долин Нила, Тигра и Евфрата.

Но лик ночного светила при бесконечных странствиях по Небу осенял благодатными лучами и суровые земли гипербореев. Луна с одинаковой материнской благосклонностью взирала как на земледельцев великих цивилизаций Ближнего Востока, так и на охотников, рыболовов и собирателей северных окраин мира, затерянных в бесконечных просторах, заваленных снегом и скованных морозами большую часть года. Неужто и там она скрытно произвела на свет не замеченное никем «дитя» — Науку?

Глава V

ПЛЯСКА ВЕЛИКАНОВ

Научимся же читать историю Неба

по этим каменным и бронзовым обломкам,

оставленным предками, и постараемся

распознать по драгоценным остаткам нашего

прошлого великую и бессмертную идею,

от которой трепетали сердца наших дедов.

Никола Камиль Фламмарион

В тот безоблачный день лета 1901 года посетителей Стоунхенджа, самого, пожалуй, величественного творения ума и рук древних обитателей юга Англии, могли удивить не только многотонные песчаниковые глыбы, невесть когда, кем и как установленные на болотистой Солсберийской равнине. Не меньшее изумление они выразили бы, узнай человека в летах, но все еще моложавого, кто с величайшими предосторожностями устанавливал в центре загадочного сооружения треногу теодолита. О нет, это был не почтенный обыватель местечка Эймсбери, расположенного по соседству со Стоунхенджем, и даже не сам «великий маг» современного «ордена друидов», вдруг вознамерившийся в полуденные часы посетить главное святилище чудаковатых «братьев». Тех самых, кто на потеху детворе окрестных ферм любит порой, обрядившись в белые балахоны и повязав голову куском белой ткани, торжественно и с песнопениями шествовать между загадочными глыбами камней. Важные чиновники местечка, как и «вождь друидов» со своей степенной братией, если и появлялись здесь, то не в дневное время, а непременно в предрассветные часы, да и то лишь раз в году, 22 июня, когда охрана дозволяла им войти в Стоунхендж, окруженный рядами колючей проволоки и охраняемый сторожевыми собаками. Тогда они ожидали здесь восхода Солнца над одним из камней. В дневные же часы неурочных суток, да еще с теодолитом, зачем бы им тут появляться?

И все же среди многометровых, устремленных к небу каменных блоков маячила фигура отнюдь не рядового топографа из Министерства общественных работ, призванного как зеницу ока оберегать уникальный Стоунхендж.

Работу прибора с пристрастием проверял сам сэр Джозеф Норман Локьер, профессор астрофизики Королевского колледжа и директор Обсерватории солнечной физики Южного Кенсингтона, член Лондонского королевского общества, почетный член Петербургской и Парижской академий наук. Внимательный посетитель Стоунхенджа заметил бы, что вдали, за камнями, с высокой рейкой стоял еще один человек — Ф. К. Пенроуз, друг Д. Н. Локьера. Мало известный широкой публике, да и в ученой среде тоже, Пенроуз был между тем исследователем воистину уникальным, поскольку умудрялся совмещать в своих интересах две далеко отстоящие друг от друга науки — астрономию, что свело его в свое время с Н. Локьером, и археологию классической античности, что окончательно сдружило их однажды при встрече на отдыхе в Греции.

Если бы среди визитеров Стоунхенджа оказался тогда человек, знающий научные пристрастия сэра Джозефа Нормана Локьера, он мог бы подумать, что, возможно, в ближайшее время в Англии ожидается солнечное затмение. Ведь именно он с 1870 года вот уже почти треть века неизменно возглавлял с десяток экспедиций по наблюдению полных солнечных затмений. Впрочем, быть может, сэр Норман Локьер продумывает здесь, в Стоунхендже, свои новые идеи по исследованию связей между погодой на Земле и степенью солнечной активности или усовершенствует открытые им спектроскопические методы наблюдения протуберанцев Солнца? Во всяком случае, тут должно быть нечто, связанное с любимым светилом Н. Локьера — Солнцем. Ведь всякий любознательный человек в Англии знает и гордится тем, как он, их великий соотечественник и современник, изучая спектр дневного светила, счастливо заметил яркую желтую линию и первым объявил миру об открытии нового элемента — гелия.

Однако ж сэр Норман Локьер прибыл в тот день в Стоунхендж с совсем иными намерениями, и подтверждение тому — захваченные им с собой бесполезные для астрофизики молоток, связка шнура, несколько аккуратно оструганных и приостренных деревянных колышков, теодолит… На сей раз он, оказывается, вознамерился проверить некоторые мысли и соображения совсем в иной сфере своих увлечений, которые к тому же не столь широко известны. Ему, профессиональному астроному, когда-то приходилось выполнять обязанности секретаря правительственной комиссии по науке, а затем и сотрудника отдела науки и искусства в Южном Кенсингтоне. С тех пор Н. Локьер не ограничивал свои пристрастия астрофизикой, в которой ему принадлежит, помимо прочего, честь разработки оригинальной гипотезы звездной эволюции. Как человек на редкость широких интересов, в том числе и гуманитарных (что, как выяснится впоследствии, окажется весьма счастливым обстоятельством для судеб изучения древнейшей истории), он обратился к занятиям в области, полярно противоположной астрономии. Поразительно, но, очевидно, из любви к парадоксам и контрастам его, как и Ф. К. Пенроуза, захватила и увлекла самая заземленная из наук — археология!