Цифрогелион (СИ) - Вайнберг Исаак - Страница 25

— Отличная дрессировка, — похвалил бармена я, облокачиваясь на стойку.

— Ты бы видел его предшественника, — усмехнулся бармен. — Я его в карты научил играть, да так, что он половину посетителей обыгрывал… Жаль, издох. Два года протянул всего — видать, ампутации плохо провели — думаю, тромб какой-то получился, потом оторвался и в сердце ушёл.

— Сочувствую. Наверное, играл в карты не на интерес, да? Приносил доход?

— Ещё бы… — грустно вздохнул бармен. — Ладно, не трави душу, друг. Ты смотрю неместный. Чего налить?

— А что есть? — с искренним интересом спросил я.

— Думается мне, ты из Столицы пожаловал, — оценил меня взглядом бармен. — Значит, минуты не считаешь… Для таких случаев у меня припасена бутылочка яблочного бренди. Ему лет двести…

— Ты же просто дразнишь, да? — предположил я, но сердце моё забилось чаще от робкой надежды выпить яблочного бренди двухсотлетней выдержки…

— Двадцать лет потянешь? — с хитрым прищуром усмехнулся бармен. — Отличная цена за двести лет выдержки. Считай отдам тебе по цене год за десять, и это по большой дружбе…

— Если всё, как говоришь — потяну и тридцать, — ответил я, с надеждой смотря на бармена, словно на сошедшего с неба господа бога.

— Никуда не уходи, — погрозил мне пальцем бармен и, обойдя барную стойку, ушёл в подсобное помещение, прячущееся за невысокой деревянной дверью чуть поодаль.

Бармен вернулся через несколько минут. В руках он нёс пыльную бутылку. Сердце моё забилось ещё быстрее…

Бармен поставил передо мной эту прелестную толстушку. Она была запечатана, а на этикетке была изображена корзина с яблоками… Затем он достал «кошелёк» и покрутил колеса.

— Тридцать лет, — напомнил он. Протягивая мне цилиндр.

— Никогда ещё я не расставался со временем столь охотно, — признался я и поспешил расплатиться с барменом, чтобы как можно скорее насладиться несомненно божественным напитком…

Опомнился я через пару часов, когда наконец разделался с бутылкой. Всё это время я молча простоял с края барной стойки, смакуя каждый горячий глоток бренди… Несколько раз бармен пытался завести со мной разговор, но я жестом пресекал любую попытку коммуникации: сейчас в мире был только я и двухсотлетний бренди…

— Это было чудесно, — наконец вернулся к реальности я. — Если мне суждено умереть на этой неделе, то умру я куда более счастливым…

— Ещё бы, — усмехнулся бармен. — Но не удивлюсь, если это первоклассное зелье сделало тебя бессмертным…

— Прости, что не угостил, — вдруг опомнился я. — Манеры куда-то улетучились, как только я увидел эту бутылку…

— Не беспокойся, — поспешил успокоить меня бармен. — Я не пью. Меня, кстати, Толей зовут.

— Кру… Билли, — в последний момент опомнился я. Алкоголь чуть было не развязал мне язык. Странно, ведь мне всегда требовалось выпить гораздо больше других, чтобы оказаться пьяным, и сейчас я чувствовал себя лишь слегка нетрезвым.

— Очень приятно. Может, поешь чего-нибудь? Есть дерево, есть крыса, есть немного картошки. Генератор тут мощный — медвежий, так что крысу прожарю как следует — не отравишься.

— Давай крысу, — вздохнул я. — С картошкой. Только тоже жареной, если можно.

— Лариса! — прокричал Толя, с силой постучав по барной стойке. — Зажарь-ка там крысятины с картошкой! Выбери посвежее, да прожарь как следует — гость особый, из Столицы пожаловал!

— Кажется, тут каждый с первого взгляда понимает, откуда я пришёл… — заметил я.

— Ну так ты одет-то как столичный франт, и лицо у тебя белое, ясное, как у младенчика. Тут таких людей и не встретишь. Хотя вру — нежномордые и у нас бывают, и из наших краёв, но их Чаки с друзьями сразу на столб вешает. Да и вообще, в последнее время чего-то зачастили к нам похожие на тебя гости…

— Зачастили? — я подался вперёд. — И сколько же тут таких, как я, побывало?

— О, — сощурился бармен, — Смотрю у тебя к этому вопросу интерес-то самый что ни на есть личный, да? Не похоже, что ты праздного любопытства ради интересуешься: сгруппировался весь, как коршун глазами впился…

— За полезную информацию с удовольствием отплачу, — понял я, к чему клонит Толя.

— Ладно, — согласился бармен. — Я тебе всё расскажу, а ты сам оценишь, чего информация эта стоит. Человек ты явно честный, не жадный… В общем, я двоих видел за последний месяц. И ещё о двоих слышал. Один тут поздно ночью появился, расспрашивал про чудовищ. Платил щедро, я ему всё рассказал, что знаю…

— А что ты о них знаешь? — перебил его я.

Бармен снова хитро сощурился.

— За эту информацию я тоже с удовольствием заплачу.

— Чудовищ у нас всё меньше боятся, — удовлетворённо кивнул он. — Как чума началась эта, так они на нас нападать совсем перестали. Как выглядят, не спрашивай: вживую я ни разу их не видел, да и никто не видел. А вот последствий их нападений я наблюдал предостаточно: от людей живого места не остаётся: руки отрывают, ноги, голову, потроха наружу тащат — ужас в общем… Короче, теперь от них только рядом с затопленными районами страдают, и если ты чудовищ ищешь, то тебе туда надо.

— Понятно, — кивнул я. — Что там с людьми из Северной Столицы?

— Ну, первый, как я сказал, про чудовищ выведал, что хотел и сразу же ушёл. Думаю, в затопленные районы отправился. А второй днём приходил, его мистер Чаки с дружками повесить хотел, но обошлось вроде. И тоже сюда заходил, тоже спрашивал про других людей из Столицы и про чудищ. В общем, всё, как и с тобой, и с тем другим. Больше никого из них я не видел…

— А те двое, про которых ты слышал?

— Слышал, что обоих банда Босса сцапала. Они в пограничной зоне обитают. Охотятся на тех, кто на границу ходит — на ту сторону просится. Ужасные люди, но нас не трогают, потому что сами из местных. Ещё с некоторыми районами торгуют — я-то колбасу их не беру, знаю, что свиней у них нет, крыс ловить они тоже вряд ли в таком объёме могут, а вот человеческого мяса у них явно в избытке… В общем, вроде как тех двоих они ограбили, а потом на колбасу пустили.

В этот момент передо мной со звоном упала металлическая тарелка. На ней лежала целиком изжаренная до чёрной корочки крыса и грубо порезанная неочищенная картошка, тоже поджаренная.

— Приятного аппетита, — буркнула седая женщина, бросившая мне тарелку, и, одарив бармена сердитым взглядом, захромала прочь.

— Она у меня вечно не в духе… — неловко улыбнулся Толя. — Развёлся бы, да мы вроде официально-то и не женаты, да и готовит она получше меня…

Глава одиннадцатая. Второй Губернатор

Глава одиннадцатая. Второй Губернатор

— Дайте вон ту бутылку воды, — я указал пальцем на стоящую на ящике за спиной продавца стеклянную тару, полную прозрачной жидкости. — И ещё шесть полосок жареной древесины.

Я снова был на центральной площади, той самой, где вчера наблюдал за повешеньем человека. Вокруг толпились измождённые болезнью люди с пустыми лицами, но привычного для всех рынков суетливого гомона не было — вместо громких криков, люди предпочитали общаться шёпотом, наклоняясь поближе друг к другу (видимо, так они экономили ценную энергию). Этот шёпот разбудил во мне детские воспоминания — я почувствовал, словно вновь нахожусь у Храма Единой Веры, перед главной службой года, посвящённой его завершению. Общаться в голос на главной службе запрещалось, поэтому площадь, на которой собирались тысячи верующих, утопала в шёпоте людей, коротающих время разговорами в ожидании начала службы. Мне доводилось посещать эту службу дважды — оба раза в детстве, оба раза с отцом. Он был глубоко верующим человеком, но никогда не навязывал свою веру другим, поэтому, как только он понял, что его вера не смогла взволновать моё сердце — сразу перестал брать меня с собой.

Передо мной стоял прилавок, сооружённый из облезлой двери, лежащей поверх нескольких ящиков. На импровизированном прилавке без какой-либо системы и порядка валялись неприглядные товары. Большую площадь стола занимали полоски кормовой древесины, с написанной прямо на них стоимостью: жареные и вареные стоили дороже, сырые – значительно дешевле. В двух побитых покрытых сажей кастрюлях, в красной жидкости, плавали мёртвые крысы — считалось, что жидкость позволит им не портиться дольше. Так же тут продавались какие-то гвозди, палки, тряпки, осколки зеркал, а за спиной торговца, одетого в ветхий тёмно-синий сюртук поверх голого тела, на ящике выстроились стеклянные бутылки с водой.