Блаженны алчущие (СИ) - Шизоид Агнесса - Страница 61

— Карле твоей пойдет нож в жопу, вот что ей пойдет, — хмыкнул головастый.

— Дойдет и до этого, — спокойно согласился тощий. — А пока…

Это — нехорошие люди, поняла Офелия. Разбойники, вроде разбойников с большой дороги. По крайней мере, головастый перестал так противно к ней прижиматься.

— Пожалуйста, возьмите его для Карлы. В подарок, — непослушные пальцы все не хотели расстегивать застежку. — А мне правда пора домой.

Скорее бы они забрали все и оставили ее в покое. От их тел волнами шел жар и тяжелый запах пота.

— А браслет?

Жаль все же, что она не сняла браслет дома. Но Офелия не спорила, чувствуя, — на сей раз на кону что-то большее, чем драгоценности. — Возьмите. Вот, еще кольцо, — она дергала кольцо с указательного, но оно застряло. Тощий сжал ее запястье, и Офелия с ужасом подумала, что он отрежет ей пальчик, как в балладе, которую она читала. Но он только сдернул кольцо, заставив ее вскрикнуть.

— Неплохая добыча, — Третий стоял рядом с ними. — Темный властелин тебя любит, Стилет. Пригнал такую овечку прямо на заклание.

Он тоже был в плаще и шляпе, сдвинутой на лоб.

— Поглядите, какое платье… Так и переливается. Небось стоит кучу денег. А волосы! За такие кудряшки нам отвалят хорошую сумму.

— Она прекрасна, — Тощий, которого называли Стилетом, нежно откинул пряди, упавшие Офелии на лицо. — Совершенна. Вы, друзья мои, скоты, и конечно не в силах оценить красоты, поэзии того, что произойдет этой ночью. Юная дева в белоснежном платье, обесчещенная и зверски замученная чудовищами в человеческом облике, под полной луной. Красота и уродство. Чистота и порок. Белизна и кровь. Это — мистерия, это — жертвоприношение. Боги привели ее сюда, и ждут, затаив дыхание, того, что им причитается.

Да, конечно же, ей снится кошмар. Это ведь во сне хочешь бежать и не можешь. Хочешь кричать — и не можешь. Страшный сон. Страшный, страшный сон.

— Ты — девственница, дитя мое?

Как он может спрашивать такие вещи?!

— Она лишилась дара речи, — задумчиво заметил тощий. — Что ж, это мы скоро выясним. Хорошо, что я не узнаю твоего имени, дитя. Агнцы безымянны.

"Я не агнец, я Офелия Картмор!" — хотела она крикнуть — и не могла.

Он вертел в пальцах стилет, и тот блестел, блестел…

— Нет ничего хуже неудавшихся поэтов, — хрюкнул большеголовый.

— Я творю поэзию — по своему. Не всегда, но иногда, как этой ночью…

Она заворожено следила, как стилет снова начал приближаться к ее груди.

— Не порти платье, — бросил третий.

Между нею и тощим протиснулся большеголовый. — Не слушай его, он просто шутит. Мы — добрые ребята, веселые, мы тебя не обидим. Сними платьице, и мы славно развлечемся. Обещаю, я оближу тебя с головы до пят. Длинный, блестящий язык выполз наружу, извиваясь, как жирный червяк.

— Я… Я не могу, это… — попыталась она объяснить.

— Конечно, можешь! — оборвал большеголовый. — Ребята, помогите-ка ей.

Ее ноги вдруг обрели способность двигаться, и Офелия побежала.

Никогда в жизни она так не неслась, даже этой ужасной ночью. Туфли утопали в жидкой грязи, в ребрах кололо, сердце стучало так, словно вот-вот разорвется, но она бежала.

Она спасалась от тьмы, которая, она знала, поглотит целиком ее и ее душу, от всех страшных сказок, которые оказались правдой.

Чудовища остались позади — она не слышала звуков погони.

И вдруг налетела на человека в плаще и шляпе. Смеясь, он вырос из тьмы, и жадные руки скользнули по ее плечам. Она метнулась в сторону — и перед ней стоял его близнец.

Нет, я же убежала от него, это нечестно! Дернулась назад — но тьма выплюнула ей навстречу тощего и большеголового, а за их спинами маячила третья фигура.

Это сказка с дурным концом, поняла она, и ей захотелось выть. Это не моя жизнь! Это происходит не со мной!

Она озиралась в поисках спасения, но они были повсюду, они множились, вырастая из-под земли как бесы.

Они кружились вокруг нее — или это мир вертелся, как бешеный, в неистовом хороводе? Черные фигуры вздымались до небес, их хохот гремел как гром, сверкали зубы и белки глаз.

Демоны, это демоны ада, а я сейчас проснусь.

Ноги подогнулись, и кто-то поддержал ее, обхватив за талию. У нее не было сил вырываться.

— Мне больше нечего вам дать, — сумела она пролепетать.

Перед ней вырос тощий. — А это что?

Он потянул к ней руку с растопыренными пальцами. Пять кинжалов впилось Офелии в грудь, и она, наконец, закричала.

VII. Какими мы были — II

I.

Известие о побеге Офелии заставило Кевина взглянуть на город по-другому — глазами беззащитной девушки. На этих улицах у сестренки Филипа было не больше шансов, чем у слепого котенка на псарне. При мысли об опасностях, которые ее подстерегали, к горлу подступала тошнота. Он мог только представить, что чувствует его друг.

И все же какая-то часть его радовалась тому, что они ушли из лабиринта обмана и роз, и идут вдвоем по ночному городу, где от Кевина может быть какой-то толк. Это было приключение, возможно — шанс показать себя. Он безмолвно молился богам, в которых не верил, чтобы те дозволили найти Офелию целой и невредимой, а ему — как-то поспособствовать ее спасению. Он отдал бы за это левую руку.

Для одного Кевин точно сгодится — служить Филипу телохранителем. Старшее поколение помнило еще времена, когда аристократические кварталы Высокого города были относительно безопасными, но сейчас, после стольких лет войны, тебя могли ограбить у самого входа во дворец. И как бы ловко его друг ни обращался с мечом и кинжалом, ему пригодится кто-то, кто прикроет спину в схватке.

— Дурочка несчастная! — Филип в отчаянии озирался по сторонам. — Как только в голову взбрело! Она может быть где угодно.

В льдистом свете, убивающем краски, люди на площади казались бледными, как покойники. Мертвяки, выползшие из-под земли, чтобы сплясать последний танец. Вот только больно шумные — хохот, вопли, ошметки песен, гнусный визг дуделок, топот ног, дергавшихся в дикой пляске. А может, так и должны выть грешники в аду.

— Она вряд ли далеко ушла, — попытался утешить Кевин. — Небось, забилась где-нибудь в уголок и плачет.

Главное, чтобы они первые нашли ее в этом уголке. В этом городе, слабость приманивала хищников как запах крови.

— В какую сторону она предпочла бы пойти, не догадываешься?

Филип только безнадежно мотнул головой. — Иногда ее возят гулять в парк, но сама она туда дорогу не отыщет. Нет, мы должны найти кого-то, кто ее видел.

Они знали, что юная леди вышла через восточные ворота — ей открыл гвардеец, приняв за служанку, отправленную со срочным поручением. Этот запасной выход вел из сада на полукруглую площадь Священного Серпа. Гидеона и Полли Филип послал проверить дороги, что соединяли ее с площадью Принцев. На север, к парку Шепотов, уже спешила пара самых доверенных слуг. Гвардейца, допросив, тоже пустили на поиски, послали на восток, к Мутной речке.

А они с Филипом по-быстрому заглянули на каждую из улиц и улочек, расползавшихся в стороны от площади Серпа, и задержались, чтобы попытаться выяснить что-то у местных зевак.

Решения принимались второпях, в панике, и наверняка, размышлял Кевин, они допустили глупейшие ошибки. А главная из них — в том, что Филип пошел на поводу у мачехи. Надо было поднять на ноги всех слуг, всех дворцовых гвардейцев, предупредить городскую стражу. Но кто такой Кевин, чтобы спорить с Картморами?..

И все же он пробормотал лишний раз: — Лучше б задействовать все силы…

— Знаю! — простонал Филип. — Но Анейра так молила… И потом Анейра ведь ее мать!.. Еще полчаса, и я отдам приказ. -

А пока Филип и Кевин метались по площади, приставая к пьяному сброду с расспросами. Дело неблагодарное и опасное — один громила оттолкнул Филипа так грубо, что Кевин схватился уже за оружие, но друг остановил его — не до того. Другому головорезу не понравилось, что Кевин заговорил с его бабенкой. Этот сам схватился за нож, и успокоился лишь когда Филип, подобравшись сзади, приставил ему к печени острие кинжала.