Блаженны алчущие (СИ) - Шизоид Агнесса - Страница 66

Создание склонило над мужчиной свою странно-изящную голову, и он замер, завороженный. Одна из множества рук легла на щеку бандита нежным, любовным прикосновением, другая поддержала его за затылок. А потом бледные губы коснулись губ раненого в глубоком поцелуе, от которого дрожь пробежала по его телу.

Дрожь перешла в конвульсии. Члены отчаянно задергались, выгнулась грудная клетка. В неистовом напряжении всех мускулов он оторвался на миг от земли — и обмяк.

Поцелуй длился, а брюхо твари вздрагивало и будто бы набухало, становясь все огромнее. По мутному желе плоти пробежал темный рисунок вен, наливавшихся кровью.

Прошло немало времени, прежде чем создание оторвалось ото рта своей жертвы и подняло вверх хорошенькую головку. Длинный, будто бесконечный язык твари показался из глотки бандита, извлекая наружу кусок мяса, сочившийся влагой. Сердце, что еще дрожало.

Визг Офелии ударил по перепонкам, выводя Кевина из ступора.

Он нащупал запястье Филипа, сжал. — Бежим!.. — Но рука друга висела в его пальцах безжизненно и бескостно.

Филип смотрел на тварь, не отрываясь, словно человек, заметивший вдали полузабытое лицо из прошлого.

Кевин встряхнул его: — Нам надо уходить!

Они опоздали.

Маленькая головка на длинной шее резко повернулась в их сторону. Кевин мог бы поклясться, что на личике создания блеснула радость. Руконоги засеменили, разворачивая ставшую громоздкой тушу.

Их троица пробежала лишь несколько ярдов, когда у Офелии заплелись ноги, и она тяжело рухнула на колени. Кевин подхватил ее под подмышки, вздергивая, поддержал. Придется нести на руках. — Беги! — рявкнул он на Филипа, который тоже остановился.

— Нет!.. — Мотнул головой друг. — Это вы бегите… — Его голос дрожал. Филип снова повернулся к неспешно приближавшейся твари, словно зачарованный ею. Между ними и их смертью оставалось с десяток шагов… — Спасай Офелию… Я задержу это.

Он поднял клинок — медленно, так медленно, все еще в трансе, — и выставил перед собой, навстречу чудовищу.

Это были самые долгие мгновенья в жизни Кевина Грасса. Убедил его взгляд, брошенный на Офелию. Беспомощную маленькую Офелию, застывшую с открытым ртом и глазами большими, как плошки. И то, что он не мог силой утащить их обоих.

Он спрячет девушку в безопасное место, или выведет на другую улицу. И вернется, сразу вернется.

— Не дай этой приблизиться к себе! — велел он, хватая Офелию в охапку.

Надо лишь запихнуть ее в какой-нибудь проулок, щель между домами, и подтолкнуть, а потом он вернется и расправится с этой тварью, чем бы она ни была — демон, выползший из самого ада, урод, рожденный женщиной, химера его больного рассудка. Главное — не оборачиваться.

С Офелией на руках он не мог бежать быстро — откормили ее неплохо. Сейчас он почти ненавидел девчонку, ставшую обузой, тяжелый груз, мешавший прийти на помощь другу. Проклятые лачуги жались друг к другу, как нищие у зимнего костра — ни просвета…

Время тянулось бритвою по горлу.

Когда шум, похожий на рокот волн, пронесся по улице, отозвавшись гулом в ушах, Кевин не выдержал и взглянул назад.

Огромная туша нависала над одинокой фигуркой его друга, казавшейся маленькой от такого соседства, черным росчерком чернил на фоне белесой протяженности. Серебристый клинок дрожал в руке, опускаясь все ниже.

Та часть туловища твари, что походила на человечью, покачивалась из стороны в сторону, рот был распахнут словно в песне, хотя все звуки умерли.

Филип роняет меч… Смотреть на это было невыносимо.

По членам пробежала дрожь, сердце сдавила тоска. С трудом Кевин заставил себя передвигать ноги, налившиеся свинцом. Было холодно, словно тварь своим появлением заморозила летний воздух. С каждым шагом — все холоднее и тяжелее….

А потом он лежал на земле, рядом с Офелией, в мягкой грязи, принявшей их в свои объятия. Страх запустил в позвоночник холодные пальцы, и косточки дрожали, как хрупкое стекло. Кружились перед глазами стены, нагоняя тошноту.

Филип зря доверял ему… Он не спасет его сестру. Все они обречены — она, он, Филип… Плакала, скорчившись в комочек, Офелия, и по щекам ее текли кровавые слезы.

Но ведь этого не могло быть… Как не могла менять очертания улица, и прыгать по небу звезды, сплетаясь в знаки слярве. А если все же — сон?.. Улица, Офелия, тварь… Кошмар или явь, а он должен спешить, потому что нельзя бросать друзей одних, даже во снах.

Он заставил себя подняться — сперва на четвереньки, потом — на ноги. Вздернул вверх Офелию, весившую уже целую тонну. Потащил за собой. В голове все так же гудело, кровь в висках била в боевой барабан, словно бежал на разрыв аорты. Но с каждым шагом становилось легче.

Оборачиваться было еще страшно, но морок развеивался, возвращая способность мыслить. Просвета меж домами все не видно…. Проклятье!.. Было бы проще перелезть через одну из этих жалких одноэтажных лачуг с плоскими крышами. Он ухватился за эту мысль.

Кевин подтолкнул девушку к дому. — Офелия! — Собственный голос звучал чуждо — хриплый, молящий. — Я вас подсажу, постарайтесь вскарабкаться на крышу. Если чудовище одолеет нас, спрыгните с другой стороны, и бегите.

Это лучшее, что он мог ей предложить.

Он обхватил девушку вокруг бедер, поднял. Когда ее руки легли на крышу, бесцеремонно подпихнул снизу. Повозившись, Офелия уселась на краю.

— Офелия, вы должны…

Она не слушала. Ротик распахнулся в немом вопле, взгляд, обращенный ему за спину, полнился ужасом.

Кевин резко оглянулся — и поперхнулся криком.

Филип и чудовище, слившиеся в поцелуе как влюбленная парочка. Руки друга, бессильно повисшие по сторонам.

Забыв об Офелии, Кевин рванул назад, на ходу дергая меч из ножен. Только бы успеть! Грязь цеплялась за сапоги, словно пытаясь задержать. На счету — каждый миг…

Вблизи было видно, что Филип обмяк в объятиях твари, и только лапы, обвившие тело, удерживают его в положении стоя. Неужто уже слишком поздно?!

С криком ненависти Кевин занес меч… и на миг замер, пораженный совершенством лица, которое предстало перед ним, когда тварь оторвалась от уст друга. Теперь она смотрела прямо на него. Огромные глаза, идеальная лепка маленького носа, выпуклого лба, округлого подбородка. Ни бровей, ни ресниц, и все же оно было прекрасно, человеческое и в то же время бесчеловечное.

Огромный язык скользнул обратно в глотку — жирный, серый червь. Кевин вздрогнул от омерзения, приходя в себя. Снова замахнулся — и навстречу взвились, изгибаясь подобно кобрам, несколько руконог. Иглы когтей метнулись в лицо… Он рубанул — слепо, не глядя. На землю попадали куски белых пальцев.

Тварь распахнула рот — но вопль ее был беззвучным. От него дрожали кости, двоилось в глазах. От него ныло сердце и душила тоска.

Снова пришли дрожь и холод. Это членов уже коснулось ледяное дыхание смерти. Рукоять выскользнула из ослабевшей хватки, и меч проглотила тьма внизу.

Теперь он был беззащитен, окончательно и безнадежно. Голая жалкая личинка, червячок, которого вот-вот растопчет гигантский сапог мироздания. Хотелось забиться в угол, скорчиться, зажмурив глаза, чтобы не видеть конца.

Кевин упал на колени. Трус, ничтожество, вот что он такое. Трусость была ядом в его крови, гнилью, доставшейся по наследству.

Парализованный отчаянием, он позволил твари толкнуть себя на спину. Она склонилась над ним, сжимая в объятиях, беспомощного, будто дитя. Перед глазами пульсировало бледное горло, в такт беззвучной песне, от которой содрогался мир.

Сейчас она прильнет к губам поцелуем… Ядовитым и смертельным, как любовь.

Он видел нежность в прекрасных миндалевидных глазах, в изгибе приоткрытого рта. Она любила его, как нежная мать, как возлюбленная, как ни одна женщина никогда не полюбит. На миг захотелось расслабиться и позволить ей…

Кто-то вдалеке выкрикивал его имя. Звуки дрожали, рассыпаясь словно зерна.

Кевин повернул голову. Через силу, но он сделал это, и увидел скорченную фигуру. Филип. Друг качался из стороны в сторону, обняв себя за колени, и лицо его было белым пятном во мраке. Живой.