Тень гильотины, или Добрые люди - Перес-Реверте Артуро - Страница 28

– Взять хотя бы битву при Тулоне, – горячится библиотекарь. – Вот уж где англичане получили по заслугам! Не так ли, дорогой адмирал?

Вместо ответа адмирал улыбается, все еще перекладывая щипцами головешки в камине.

Молодой Кирога, который уже докурил свою трубку, убирает ноги с решетки и с изумлением смотрит на адмирала.

– Вы правда были в Тулоне, сеньор адмирал? В сорок четвертом? Господи… Там была настоящая заваруха, насколько мне известно. Славная битва!

– Вас тогда и на свете не было.

– Ну и что? Каждый испанец знает, как было дело. А вы в то время, наверное, были еще совсем молоды.

Адмирал невозмутимо пропускает мимо ушей намек на возраст и в ответ лишь пожимает плечами.

– Я был старшим лейтенантом на борту сточетырнадцатипушечного «Короля Филиппа».

Молодой Кирога присвистывает от восхищения.

– Насколько мне известно, этому кораблю досталось в битве больше других.

– Он всего лишь был одним из многих… Дон Хуан Хосе Наварро поднял на нем штандарт, вот англичане и набросились.

– Расскажите. Пожалуйста, – просит мать.

– Нечего рассказывать, – скромно качает головой адмирал. – Во всяком случае, лично обо мне. Я командовал второй батареей; занял свое место на нижней палубе в начале битвы, это было около часу пополудни, а на верхнюю поднялся в конце, когда было уже темно.

– Должно быть, было ужасно, да? – перебивает его молодой Кирога. – Столько часов на нижней палубе, всюду дым, взрывы, треск… Простите за нескромный вопрос, но этот шрам у вас на виске, вы его получили в том сражении?

Адмирал пристально смотрит на юного офицера, водянистые глаза делаются будто бы еще прозрачнее.

– Вам хочется, чтобы так оно и было?

– Видите ли… – Кирога колеблется, он смущен. – Даже не знаю, что сказать… По моему мнению, это была бы славная отметина.

Повисает пауза.

– Славная, вы говорите?

– Именно.

– Я совершенно согласна с таким определением, – подтверждает сеньора, несколько уязвленная скептическим тоном адмирала. – Заявляю это как супруга и мать военных.

Дон Эрмохенес, внимательно наблюдающий за доном Педро Сарате, замечает улыбку на его сухих, тонких губах. А может, это всего лишь отблеск огня, упавший ему на лицо.

– Ситуация была не из самых приятных, если вы это имеете в виду, – говорит адмирал. – Жаркий был денек, и пришлось нам несладко: три английских корабля подошли почти вплотную и открыли огонь.

Произнеся эти слова, он умолкает, глядя на угли.

– В целом вы правы, – вздохнув, добавляет он через минуту. – Славных отметин в тот день было получено более чем достаточно.

Воображая сцену сражения, юный Кирога вторит адмиралу с пылкостью и энтузиазмом.

– Я всегда восхищался моряками, – признается он. – Сам я привык к войне на твердой земле, и меня поражает, что люди способны выносить подобные тяготы, холод и неуверенность, к тому же в открытом море ориентироваться приходится по звездам или солнцу… К естественной жестокости океана, бурям и штормам добавляются еще и испытания войны… Я видел морские битвы только на гравюрах, но в море это, должно быть, и вовсе нечто чудовищное.

– Всякая война такова, будь она на море или на суше. Уверяю вас, поручик, даже самый умелый художник не в силах передать на своей гравюре реальность морского сражения.

– Да-да… Понимаю, что вы хотите сказать. И все-таки слава…

– Поверьте, второй батарее «Короля Филиппа» не досталось и крупицы этой славы.

Сеньору Мануэлю Игеруэле, проживающему в Мадриде.

Выполняя ваши указания насчет регулярных отчетов, пишу это письмо в Аранда-де-Дуэро. Прибыл я сюда нынче ночью, преследуя двоих кабальеро, которых вы знаете. Все это время я старался держаться на некотором расстоянии от них. К счастью, погода стоит отличная, нет ни дождя, ни грязи. Путешествие протекает по намеченному плану, за исключением некоторых происшествий, которые, однако, не слишком задерживают продвижение путников и не наносят вреда их здоровью. Я имею в виду столкновение с разбойниками (которое произошло по отнюдь не зависящим от меня причинам) в окрестностях реки Риасы. Вместе со своими двумя товарищами, занимавшими второй экипаж и сопровождавшими их в поездке, они встретились с бандитами лицом к лицу. В результате злодеи были обращены в бегство (после небольшой перестрелки, во время которой долговязый академик проявил хладнокровие, которого я от него никак не ожидал). Их спутники – сеньора, про которую говорят, что она вдова, и ее сын, офицер, – едут в Памплону в собственном экипаже. Из-за поломки колеса они направились в Аранду в сопровождении наших двоих путешественников. Сейчас все они проживают на постоялом дворе, где в настоящий момент ужинают. Сам я на всякий случай разместился в гостинице напротив (цены бесстыжие, а кормежка дряннее некуда). Как сообщил конюх с постоялого двора, сеньора и ее сын останутся в Аранде, где будут дожидаться починки своего экипажа. Наши же двое завтра продолжат свой путь. Выезд намечен на восемь утра. Сдается мне, планы их не изменились и они отправятся в Байонну, а оттуда – в Париж, как вы и толковали мне в Мадриде.

Буду писать вам с дороги и обо всем докладывать (как мы и договаривались). В первую очередь о важных происшествиях, если таковые случатся. Если вам понадобится выслать мне дополнительные инструкции или сообщить что-то срочное до тех пор, пока я не покинул Испанию, можете воспользоваться конным посыльным (если, конечно, расходы покажутся вам разумными), он сможет догнать меня на одном из постоялых дворов, в которых я буду останавливаться по пути. Насколько мне известно, самые надежные из них – постоялый двор Хромого в Бургосе (меня там хорошо знают) и гостиница Бривьески или Мачина в Ойярсуне (в них меня тоже знают). Последняя расположена почти что на границе с Францией. Если в ближайшее время я не получу новых инструкций, буду следовать старым.

Передаю вам привет (который распространяется также и на другого кабальеро, вашего друга).

В ожидании распоряжений.

Рапосо складывает листок с письмом, надписывает адрес и, поднеся баночку с сургучом к свече, аккуратно его запечатывает. Завтра он передаст письмо посыльному, заплатив полтора реала, чтобы тот с первой же почтой отправил его в Мадрид. Затем убирает письменный прибор и допивает последний глоток скверного вина, оставшегося в кувшине на столе. Ужин, как Рапосо только что указал в письме Игеруэле, съеденный в этой самой комнате часом ранее, – подавшая его служанка, плохо отмытая, но с соблазнительными формами, смазливой мордашкой, к тому же не слишком старая, позволила потискать себя, прежде чем удалилась, – был весьма скромный, к тому же не слишком вкусный: половина пересушенной курицы, которая была цыпленком во времена царя Гороха, да два яйца, снесенные, должно быть, этой самой курицей в далекие дни ее юности. У Рапосо еще не закончились кое-какие припасы – пара кусков черствого хлеба и немного сыра, служившие закуской к вину. Беспорядочная жизнь, которую он вел, сколько себя помнит, сперва в качестве солдата, затем человека, готового на все, однажды сильно осложнилась из-за испорченного желудка; и теперь, если в продолжение некоторого времени ему в желудок ничего не попадает, тупая, тянущая боль расстраивает в конце концов все его планы. Потирая рукой живот под расстегнутой рубашкой, надетой поверх штанов, – шерстяные носки он тоже так и не снял, поскольку, стащив сапоги, обнаружил, что пол ледяной, а никакой циновки на нем не предусмотрено, – Рапосо смотрит на серебряные часы с цепочкой, лежащие на столе: французский заводной механизм отличного качества, личный трофей, доставшийся ему после одного давнего дельца, уже почти забытого: бывшему владельцу эта безделушка больше уже никогда не понадобится. Затем встает и подходит к окну с открытыми ставнями. Через толстое оконное стекло Рапосо бросает взгляд на другую сторону улицы, пустынной и окутанной мраком. Гостиница, где остановились остальные путешественники, также погружена в сумерки, которые рассеивает лишь фонарь над воротами, чей жалкий огонек, кажется, вот-вот погаснет. Машинально пощипывая бакенбарды, Рапосо вспоминает стычку, произошедшую сегодня днем вдали от этого места, а также долговязого субъекта, именуемого адмиралом, который с таким спокойствием разрядил пистолеты, и на его лице появляется задумчивая улыбка. Кто бы мог подумать, размышляет Рапосо: почтенный сеньор ученый, знаток испанского языка. Какие все-таки удивительные сюрпризы преподносит жизнь! Даже о священнике не станешь утверждать, что он не твой отец.